Но заложить вираж, устремить самолет в «горку», — казалось бы, такие простые маневры, однако сделать их Тоуд не смог. Сначала машина закашлялась и зачихала, а через несколько секунд наступила тишина — двигатель заглох. Онемевший еще не от ужаса, но уже от изумления, Тоуд увидел перед носом почти остановившийся пропеллер, вращавшийся теперь лишь под порывами встречного ветра. А самолет тем временем затрясло-заболтало, зашвыряло вверх-вниз с такой силой, что Тоуду стало не по себе.

Он яростно защелкал выключателями, подергал все ручки, понажимал все кнопки — безрезультатно. Топливо кончилось, и уже ничто не могло завести омертвевший мотор. Тоуд понял, что дело плохо. Самолет несся куда-то вниз, но куда именно и сколько еще оставалось до земли — Тоуд не видел, потому что летные очки запотели изнутри, а снаружи их покрыло что-то вроде легкой изморози. Лишь какие-то неясные тени, лохмотья облаков угадывались сквозь почти непрозрачные стекла. Мир уже не был солнечным и светлым, казалось, он навеки погрузился в холодную, сырую, беспокойно кружащуюся серую мглу.

— Помогите! — осторожно, словно пробуя на вкус уже почти забытое слово, пропищал Тоуд.

На всякий случай он оглянулся посмотреть, не занесло ли Рэта каким-то чудом обратно в кабину. Увы, пассажирское сиденье зияло абсолютной пустотой. На помощь Рэта рассчитывать не приходилось.

Тут машина резко пошла вниз — так резко, что Тоуду показалось, будто облака просто-напросто оттолкнулись от земли и изо всех сил понеслись к небу. Тоуд сжался на сиденье, обхватил лапами голову и стал ждать неизбежного, понимая, что сейчас вряд ли сможет что-нибудь сделать.

Открыть глаза он решился, только когда вокруг заметно посветлело. Оглядевшись, Тоуд понял, что пролетел слой облаков насквозь и все еще несется к земле, впрочем не так вертикально, как ему показалось. Пропеллер по-прежнему бессильно вертелся на ветру то в одну, то в другую сторону.

Самолет снова затрясло и зашвыряло из стороны в сторону. Перегнувшись через борт, Тоуд с ужасом разглядел внизу под собой… нет, сбоку от себя… нет, снова где-то под собой… пугающе близкую и слишком уж твердую землю, а на ней — деревья, поля, дороги и чуть в стороне дома.

— Город! — У Toy да перехватило дыхание. — Мы летим к Городу!

В общем и целом это было справедливое наблюдение. Но в частности… Попав в самую середину бури, самолет кружился в разных направлениях, описывал круги, взлетал и опускался самым немыслимым образом и под самыми невероятными углами. Тем не менее небесные стихии неумолимо приближали Тоуда к тому единственному месту на земле, куда он действительно не хотел бы показывать носа, где он никак не хотел быть замеченным, — к Городу.

По мере приближения Город разрастался, и вскоре Тоуд уже мог разглядеть все наводящие тоску и уныние места: городской собор с прилагающимся к нему набором обвинений во всевозможных грехах и требованием жесточайшей за них кары; чуть поодаль — здание полиции, безошибочно узнаваемый мрачный квадрат, в самую середину которого злорадные демоны-смерчи, казалось, несли несчастного Тоуда в его хрупком, неуправляемом летательном аппарате; где-то по соседству мелькнул — как запасная посадочная площадка — дом, в котором помещался городской суд.

— Нет! — отчаянно взвыл Тоуд. — Нет, только не это!

Истерично забарабанив по бортам и затопав по полу, он вскочил с места и внимательно оглядел спинку сиденья, словно надеясь, что за ней обнаружится потайная дверца, которая чудесным образом по какому-нибудь забытому секретному ходу выведет его в безопасное место.

На минуту судьба и ветры словно сжалились над ним. Собор, полиция и суд мелькнули внизу и пропали где-то за хвостом аэроплана. Тоуд уже начал надеяться, что ему удастся более или менее мягко приземлиться где-нибудь в огородах, откуда, при определенном везении, можно будет незаметно исчезнуть и окольными путями пробраться в Тоуд-Холл, с тем чтобы никогда больше не выбираться за пределы родной усадьбы… Но самолет качнуло, и впереди по курсу Тоуд увидел то, что никогда ни за что, ни при каких условиях не согласился бы снова увидеть добровольно.

Темными и грозными были эти стены, высокая и неприступная возвышалась над ними башня, тяжелые, утыканные ржавыми гвоздями ворота преграждали вход в это кошмарное место, самой кошмарной частью которого была глубокая подземная тюрьма. Итак, Тоуда несло в сторону Замка.

Замок этот славился как самый высокий, могучий, неприступный и мрачный во всей Англии, его подземелье было самым подземным, темницы — самыми темными, а стража — самой сторожевой. И вот туда-то судьба собиралась забросить Тоуда вместе с его самолетом.

— Лучше за борт, чем туда! — воскликнул Тоуд, решительно хватаясь за стенку кабины и готовясь выпрыгнуть из самолета. — Не видать им меня больше, не видать! Лучше смерть, чем жизнь в темнице! Я, Тоуд, авиатор и исследователь, готов встретить славную смерть и обрести вечную свободу! Прощайте все!

В этот момент он действительно готов был выпрыгнуть за борт самолета и разбиться. Все что угодно, даже смерть, лишь бы не то прозябание, которое грозило ему, попадись он в лапы сил правосудия.

И если бы не предусмотрительный и заботливый Рэт, пристегнувший вытяжную стропу парашюта к борту, Тоуд действительно шагнул бы в пропасть, навстречу печальной участи, которую, как сказал бы кое-кто, он заслужил, по крайней мере частично. Но Рэт поступил так, как только и мог поступить: карабин стропы был накрепко прицеплен к нужному кольцу на стенке фюзеляжа. Перегнувшись через борт и сиганув вниз, Тоуд недолго пребывал в свободном падении. Вскоре резкий рывок и шелест шелка над головой оповестили, что парашют раскрылся и вместо стремительного падения самоубийце-неудачнику предстоит долгий плавный спуск.

При этом самолет, вознамерившийся было любой ценой доставить Тоуда куда-нибудь поближе к башням и стенам Замка, освободившись от веса пилота и словно почувствовав это, из последних сил взлетел повыше, перевалил через Замок и медленно (к счастью, никому не повредив) упал на пустой в это время года луг.

Тоуд тем временем осваивался с новой реальностью: погода, судя по всему, не располагала к парашютным прыжкам. Ветер забавлялся с ним, как с игрушкой, швыряя из стороны в сторону, чередуя спуски с подъемами, от чего у Тоуда перехватывало дыхание, кружилась голова, а желудку явно не сиделось на месте. Вот таким — беспорядочным, неравномерным и хаотичным — оказался его путь от борта самолета до земли.

Как это бывает со всеми баловнями судьбы, он не стал рассыпаться в благодарностях за подаренную жизнь, а сосредоточился на перечислении выгодных для себя сторон случившегося.

— Итак, начнем с того, что я жив, — сказал он себе. — И остаюсь прежним Toy дом, несравненным и неподражаемым Toy дом, каким я был до попытки благородного самопожертвования. Становится очевидным, что мне не было суждено не только умереть, но и быть пойманным и схваченным. А следовательно, остается ждать, когда парашют мягко опустит меня на ровном месте (как я и мечтал совсем недавно), где я смогу решить, в какую сторону пойти и что предпринять ради будущих свершений. Летать, конечно, дело хорошее. Пока летаешь. Но вот теперь я заявляю, что в возвращении к покинутой земле тоже есть какая-то прелесть. Остается только догадываться, какие новые победы готовит мне судьба, учитывая уже свершенное мною и еще не реализованный потенциал моей гениальности.

Земля неуклонно приближалась, и это стало беспокоить нашего парашютиста. Дело в том, что вместо ожидаемого поля, огорода, на худой конец — сада или лужайки перед дачным домиком, прямо под ним оказалось поместье, куда большее, чем Тоуд-Холл, с внушительным домом, напоминавшим скорее дворец, с большими флигелями, хозяйственными постройками, оранжереями, конюшнями и всем прочим, что подобает иметь в действительно большой и богатой усадьбе.

К ужасу Тоуда, он планировал прямо в центр усадьбы. Дергая поочередно за все стропы парашюта, он отчаянно пытался изменить направление полета. Все было напрасно.

— Ну хоть чуть-чуть, — бормотал Тоуд, отчаянно борясь с очередной стропой. — Мне и нужно-то самую малость…

Манипуляции с парашютом не дали никакого эффекта, тревога Тоуда неуклонно перерастала в панику, и вот он уже истерически замахал всеми лапами сразу, представляя собой весьма комичное зрелище. Разумеется, толку от этого тоже не было никакого. Судьба сохранила Тоуду жизнь (по крайней мере пока), но явно вознамерилась покарать его за что-то.

То, на что неотвратимо пикировал Тоуд, было огромной, сверкающей, вымытой до блеска оранжереей, полной ярко-зеленых тропических растений и многокрасочных цветов. Несомненно, буйная зелень должна была бы смягчить приземление, но Тоуд предпочел бы оказаться без такой подушки, учитывая отделявшую его от джунглей прозрачную преграду.