– Что там? – спросил Шаста.

– Тиш-ш! – сказал конь, насторожив уши. – Ты ничего не слышал? Слушай!

– Как будто лошадь, к лесу поближе, – сказал Шаста, послушав с минутку.

– Да, это лошадь, – сказал конь. – Ах, нехорошо!..

– Ну, что такого, крестьянин едет! – сказал Шаста.

– Крестьяне так не ездят, – возразил Игого, – и кони у них не такие. Неужели не слышишь? Это настоящий конь и настоящий тархан. Нет, не конь… слишком легко ступает… так, так… Это прекраснейшая кобыла.

– Что ж, сейчас она остановилась, – сказал Шаста.

– Верно, – сказал конь. – А почему? Ведь и мы остановились… Друг мой, кто-то выследил нас.

– Что же нам делать? – тихо спросил Шаста. – Как ты думаешь, они нас видят?

– Нет, слишком темно, – сказал конь. – Смотри, вон туча! Когда она закроет луну, мы как можно тише двинемся к морю. Если что, песок нас скроет.

Они подождали, и сперва – шагом, потом легкой рысью двинулись на берег. Но туча была уж очень темной, а море все не показывалось. Шаста подумал: «Наверное, мы уже проехали дюны», как вдруг сердце у него упало: оттуда, спереди, послышалось долгое, скорбное, жуткое рычанье. В тот же миг конь повернул и понесся во весь опор к лесу, от берега.

– Что это? – еле выговорил Шаста.

– Львы! – на скаку отвечал конь, не оборачиваясь. После этого оба молчали, пока перед ними не сверкнула вода. Конь перешел вброд широкую мелкую речку и остановился. Он весь вспотел и сильно дрожал.

– Теперь не унюхают, – сказал конь, немного отдышавшись. – Вода отбивает запах. Пройдемся немного.

Пока они шли, он сказал:

– Шаста, мне очень стыдно. Я перепугался, как немая тархистанская лошадь. Да, я недостоин называться говорящим конем. Я не боюсь мечей и копий, и стрел, но это… это… Пройдусь-ка я рысью.

Но рысью он шел недолго; уже через минуту он пустился галопом, что неудивительно, ибо совсем близко раздался глухой рев, на сей раз – слева, из леса.

– Еще один, – проговорил он на бегу.

– Эй, слушай, – крикнул Шаста, – та лошадь тоже скачет!

– Ну и хо-хо-хорошо! – выговорил конь. – У тархана меч… Он защитит нас.

– Что ты! – сказал Шаста. – Тебе все львы, да львы! Нас могут поймать. Меня повесят как конокрада!

Он меньше чем конь боялся львов, потому что никогда их не видел.

Конь только фыркнул в ответ и прянул вправо. Как ни странно, другая лошадь прянула влево, и вслед за этим кто-то зарычал – сперва справа, потом слева. Лошади кинулись друг к другу. Львы, видимо, тоже – они рычали попеременно, с обеих сторон, не отставая от скачущих лошадей. Наконец, луна выплыла из-за туч, и в ярком свете Шаста увидел ясно, как днем, что лошади несутся морда к морде, словно на скачках. Итого потом говорил, что таких скачек в Тархистане и не видывали.

Шаста уже не надеялся ни на что. Он думал лишь о том, сразу съедает тебя лев или сперва играет, как кошка с мышкой, и очень ли это больно. Думал он об этом, но видел все (так бывает в очень страшные минуты). Он видел, что другой всадник мал ростом, что кольчуга его ярко сверкает, в седле он сидит как нельзя лучше, а бороды у него нет.

Что-то блеснуло внизу перед ними. Прежде, чем Шаста догадался, что это, он услышал всплеск и ощутил во рту вкус соленой воды. Они попали в узкий рукав, отходящий от моря. Обе лошади плыли, и вода доходила Шасте до колен. Сзади слышалось сердитое рычанье и, оглянувшись, Шаста увидел у воды темную глыбу, но одну. «Другой лев отстал», – подумал он.

По-видимому, лев не собирался ради них лезть в воду. Кони наполовину переплыли узкий залив, другой берег уже был виден, а тархан не говорил ни слова. «Заговорит, – подумал Шаста. – Как только выйдем на берег. Что я ему скажу? Надо что-нибудь выдумать…»

И тут он услышал два голоса.

– Ах, как я устала!.. – говорил один.

– Тише, Уинни! – говорил другой. – Придержи язычок! «Это мне снится», – подумал Шаста. – «Честное слово, та лошадь заговорила!»

Вскоре обе лошади уже не плыли, а шли, а потом – вылезли на берег. Вода струилась с них, камешки хрустели под копытами. Маленький всадник, как это ни странно, ни о чем не спрашивал. Он даже не глядел на Шасту. Но Итого вплотную подошел к другой лошади и громко фыркнул.

– Стой! – сказал он. – Я тебя слышал. Меня не обманешь. Госпожа моя, ты – говорящая лошадь, ты тоже из Нарнии!

– Тебе какое дело? – вскрикнул странный тархан, и схватился за эфес. Но голос его кое-что подсказал Шасте.

– Да это девочка! – догадался он.

– А тебе какое дело? – продолжала незнакомка. – Зато ты – мальчик! Грубый, глупый мальчишка! Наверное – раб и конокрад.

– Нет, маленькая госпожа, – сказал конь. – Он не украл меня. Если уж на то пошло, я его украл. Что же до того, мое ли это дело – посуди сама. Земляки непременно приветствуют друг друга на чужбине.

– Конечно, – поддержала его лошадь.

– Уж ты-то молчи! – сказала девочка. – Видишь, в какую беду я из-за тебя попала!

– Никакой беды нет, – сказал Шаста. – Можете ехать, куда ехали. Мы вас не держим.

– Еще бы! – вскричала всадница.

– Как трудно с людьми!.. – сказал кобыле конь. – Ну просто мулы… Давай, мы с тобой разберемся. Должно быть, госпожа, тебя тоже взяли в плен, когда ты была жеребенком?

– Да, господин мой, – печально отвечала Уинни.

– А теперь ты бежала?

– Скажи ему, чтобы не лез, когда не просят, – вставила всадница.

– Нет, Аравита, не скажу, – ответила Уинни. – Я и впрямь бежала. Не только ты, но и я. Такой благородный конь нас не выдаст. Господин мой, мы держим путь в Нарнию.

– Конечно, – сказал конь. – И мы тоже. Всякий поймет, что оборвыш, едва сидящий в седле, откуда-то сбежал. Но не странно ли, что молодая тархина едет ночью, без свиты, в кольчуге своего брата, и боится чужих, и просит всех не лезть не в свое дело?

– Ну, хорошо, – сказала девочка. – Ты угадал, мы с Уинни сбежали из дому. Мы едем в Нарнию. Что же дальше?

– Дальше мы будем держаться вместе, – ответил конь. – Надеюсь, госпожа моя, ты не откажешься от моей защиты и помощи?

– Почему ты спрашиваешь мою лошадь, а не меня? – разгневалась Аравита.

– Прости меня, госпожа, – сказал конь, чуть-чуть прижимая книзу уши, – у нас в Нарнии так не говорят. Мы с Уинни – свободные лошади, а не здешние немые клячи. Если ты бежишь в Нарнию, помни: Уинни – не «твоя лошадь». Скорее уж ты «ее девочка».

Аравита раскрыла рот, но заговорила не сразу. Вероятно, раньше она так не думала.

– А все-таки, – сказала она наконец, – зачем нам ехать вместе? Ведь нас скорее заметят.

– Нет, – сказал Итого; а Уинни его поддержала:

– Поедем вместе, поедем! Я буду меньше бояться. Я и дороги толком не знаю. Такой замечательный конь, куда умнее меня.

Шаста сказал:

– Оставь ты их! Видишь, они не хотят…

– Мы хотим! – перебила его Уинни.

– Вот что, – сказала девочка. – Против вас, господин конь, я ничего не имею, но откуда вы знаете, что этот мальчишка нас не выдаст?

– Скажи уж прямо, что я тебе – не компания! – воскликнул Шаста.

– Не кипятись, – сказал конь. – Госпожа права. Нет, – обратился он к ней, – я за него ручаюсь. Он верен мне, он добрый товарищ. К тому же он, несомненно, из Нарнии или Орландии.

– Хорошо, поедем вместе, – сказала она, но не мальчику, а коню.

– Я очень рад! – сказал конь. – Что ж, вода – позади, звери – тоже, не расседлать ли вам нас, не отдохнуть ли, и не послушать ли друг про друга?

Дети расседлали коней, кони принялись щипать траву, Аравита вынула из сумы много вкусных вещей. Шаста есть отказался, стараясь говорить как можно учтивей, словно настоящий вельможа, но в рыбачьей хижине этому не научишься, и получалось не то. Он это, в сущности, понимал, становился все угрюмей, вел себя совсем уж неловко; кони же прекрасно поладили. Они вспоминали любимые места в Нарнии и выяснили, что приходятся друг другу троюродными братом и сестрой. Людям стало еще труднее, и тут Итого сказал:

– Маленькая госпожа, поведай нам свою повесть. И не спеши, за нами никто не гонится.

Аравита немедленно села, красиво скрестив ноги, и важно начала свой рассказ. Надо сказать вам, что в этой стране и правду, и неправду рассказывают особым слогом; этому учат с детства, как учат у нас писать сочинения. Только рассказы эти слушать можно, а сочинений, если я не ошибаюсь, не читает никто и никогда.

– Меня зовут Аравитой, – начала рассказчица. – Я прихожусь единственной дочерью могучему Кидраш-тархану, сыну Ришти-тархана, сына Кидраш-тархана, сына Ильсомб-рэз-тисрока, сына Ардиб-тисрока, потомка богини Таш. Отец мой, владетель Калавара, наделен правом стоять в туфлях перед Тисроком (да живет он вечно). Мать моя ушла к богам, и отец женился снова. Один из моих братьев пал в бою с мятежниками, другой еще мал. Случилось так, что мачеха меня невзлюбила, и солнце казалось ей черным, пока я жила в отчем доме. Потому она и подговорила своего супруга, а моего отца, выдать меня за Ахошту-тархана. Человек этот низок родом, но вошел в милость к Тисроку (да живет он вечно), ибо льстив и весьма коварен, и стал тарханом, и получил во владение города, а вскоре станет великим визирем. Годами он стар, видом гнусен, кособок и повадкою схож с обезьяной. Но мой отец, повинуясь жене и прельстившись его богатством, послал к нему гонцов, которых он милостиво принял и прислал с ними послание о том, что женится на мне нынешним летом.