— Так я не буду обычным человеком? — спросил Питер.

— Нет.

— И я не буду настоящей птицей?

— Нет.

— А кем же я буду?

— Ты будешь Серединкой на Половинку, — ответил Соломон, и, видно, он действительно был мудрым вороном, потому что так все и вышло.

Птицы на острове так и не привыкли к Питеру. Его причуды постоянно их раздражали, хотя не он был младше их, а они младше его. Каждый день из яиц вылуплялись все новые и новые птицы и сразу начинали смеяться над Питером. Вскоре они улетали, чтобы стать человеческими младенцами, а из яиц вылуплялись новые, и так продолжалось вечно. Хитрые птицы-мамы, когда им надоедало высиживать своих птенцов, придумали, как заставить их проклюнуть яйца и появиться на свет раньше положенного срока: они просто шептали им, что сейчас самый удобный момент поглядеть, как Питер моется, пьет или ест. Тысячи птиц собирались вокруг Питера каждый день посмотреть, как он все это делает, точно так же как вы смотрите на павлинов, и прыгали от восторга, когда Питер руками хватал кусочки хлеба, которые они ему кидали, вместо того чтобы делать это как положено, то есть ртом. Еду для Питера по распоряжению Соломона птицы приносили из Кенсингтонского Сада. Питер наотрез отказался есть червяков и мошек (что, по мнению птиц, было очень глупо), и поэтому они приносили ему в клювах кусочки хлеба. Так что если вы увидите, как птица тащит куда-то большую корку, не кричите ей вслед: «Жадина! Жадина!», как вы обычно делаете, поскольку, по всей вероятности, она несет ее Питеру Пэну.

Ночную сорочку Питер больше не носил. Дело в том, что птицы постоянно выпрашивали из нее кусочки, чтобы застилать гнезда, а Питер, который был по природе очень добрым, не мог им отказать, поэтому, послушавшись совета Соломона, он спрятал то, что от нее осталось. Но и оставаясь совершенно нагим, Питер не страдал ни от холода, ни от уныния, как можно было бы подумать. Обычно он много резвился и веселился, и объяснялось это тем, что Соломон сдержал свое обещание и обучил Питера многим птичьим повадкам. Например, быть всем довольным, всегда делать что-нибудь нужное и считать, что работа имеет огромнейшее значение. Питер научился очень ловко помогать птицам строить гнезда. Вскоре он уже мог строить лучше лесного голубя и почти так же хорошо, как черный дрозд, хотя вьюрка его мастерство и не удовлетворяло. Кроме того, Питер выкапывал рядом с гнездами замечательные ямки для воды и пальцами вырывал из земли червяков для птенцов. Еще он научился птичьему языку, по запаху отличал восточный ветер от западного, мог видеть, как растет трава, и слышать, как под корой дерева ползают букашки. Но самое главное, чему научил Питера Соломон, — быть довольным и счастливым. Все птицы счастливы, если только вы не разоряете их гнезда, и поскольку другого состояния чувств Соломон не знал, ему было нетрудно научить этому Питера.

Сердце Питера настолько переполнялось счастьем, что ему хотелось петь дни напролет, петь от избытка радости, как птицы. Однако наполовину он оставался человеком, ему был нужен инструмент, на котором он мог бы играть. Поэтому он смастерил себе из тростника дудочку и частенько сидел весь вечер на берегу острова, стараясь подражать шелесту травы или журчанию воды. Он сгребал пригоршни лунного света и превращал его в музыку, отчего дудочка пела так чудесно, что даже птицы бывали сбиты с толку и спрашивали друг друга: «Это рыба резвится в озере или Питер своей игрой подражает резвящейся рыбе?» Иногда он играл рождения птицы, и тогда птицы-мамы поворачивались в гнездах и смотрели, не появились ли птенцы.

Если вы в Саду частый гость, то, наверное, знаете каштан у моста, который всегда зацветает раньше других каштанов, но, скорее всего, вам не известно, почему это происходит. Дело в том, что Питер, тоскующий по лету, играет на дудочке его приход, и каштан, который растет ближе других деревьев к острову, где играет Питер, слышит его игру и верит, что лето уже настало.

Иногда, когда Питер сидел на берегу, негромко наигрывая па дудочке, его охватывали грустные мысли, отчего музыка тоже становилась грустной. А грустил он потому, что никак не мог добраться до Сада, хотя тот виднелся под аркой моста. Питер знал, что ему никогда не бывать настоящим человеком, да вряд ли он и хотел им стать, но как он жаждал играть в те же игры, в какие играют все остальные дети, а лучшее место для игр, конечно же, Кенсингтонский Сад. Птицы рассказывали Питеру, как играют мальчики и девочки, и слезы сожаления навертывались ему на глаза.

Может быть, вы спросите: почему он не переплыл озеро? Я вам отвечу: он не умел плавать. Ему очень хотелось узнать, как это делается, но на всем острове об этом знали только утки, а они были такие бестолковые. Они бы и рады были научить его, но все их объяснения сводились лишь к одному: «Вот так ты садишься на воду и вот так от нее отталкиваешься». Питер неоднократно пытался проделать все сначала, но всякий раз уходил под воду раньше, чем успевал от нее оттолкнуться. Главное, что ему надо было узнать, — это как сидеть на воде и не тонуть, но утки лишь твердили, что столь элементарную вещь объяснить невозможно. Иногда к острову подплывали лебеди, и тогда Питер был готов отдать им весь хлеб, лишь бы они ответили, как сидеть на воде, но как только эти злобные создания все съедали, они шипели на Питера и уплывали.

Однажды он совсем поверил, что нашел способ добраться до Сада. Удивительный белый предмет, похожий на улетевшую газету, парил в небе над островом и вдруг как-то странно дернулся и перекувырнулся несколько раз подряд, словно птица, которой подбили крыло. Питер даже спрятался от испуга, но ему объяснили, что это всего лишь игрушка — воздушный змей и что он, должно быть, вырвал веревку из рук какого-то мальчика и взмыл ввысь.

После этого Питер так сильно полюбил змея, что даже во сне клал на него руку. Птицы стали над ним смеяться, а по-моему, это была милая и трогательная картина, ведь Питер любил его за то, что тот принадлежал настоящему мальчику.

Хотя птицы и не одобряли этой привязанности Питера, те из них, кто постарше, относились к нему с благодарностью за то, что он ухаживал за их неоперившимися птенцами, когда те болели краснухой. Поэтому они предложили показать, как птицы могут запускать змея. Шесть из них взяли в клюв конец веревки и поднялись в воздух, а вслед за ними, к изумлению Питера, полетел и змей, да еще поднялся выше их.

— Еще раз! — крикнул Питер, и птицы, существа по природе своей добрые, запускали змея несколько раз подряд, и после каждого запуска вместо благодарности Питер кричал одно и то же: «Еще! Еще раз!», что показывает, насколько прочно укоренились в нем мальчишеские привычки.

Наконец его храброе сердце переполнилось желанием осуществить один дерзкий план. Питер попросил птиц запустить змея еще раз, чтобы самому прицепиться к его хвосту. На этот раз веревку потянуло сто птиц, а Питер прицепился к змею, собираясь разжать руки, когда будет над Садом. Змей, однако, развалился на куски еще над озером, а Питер несомненно утонул бы, если бы не успел ухватиться за двух возмущенных лебедей и не заставил их отнести его на остров. После этого случая птицы заявили, что больше они не будут участвовать в столь безумной затее.

В конце концов Питер все же сумел добраться до Сада с помощью кораблика, который пустил Шелли, о чем я вам сейчас и расскажу.

Шелли был молодым джентльменом и настолько не взрослым, насколько это возможно. Он был поэтом, а поэты никогда не бывают по-настоящему взрослыми. Они презирают деньги, кроме тех, что необходимы на сегодняшний день, а у Шелли были деньги и на сегодня, и еще пять фунтов сверх того. И вот, прогуливаясь по Кенсингтонскому Саду, Шелли сделал кораблик из пятифунтовой банкноты и пустил его в озеро Серпентин.

К вечеру кораблик достиг острова, и стрижи принесли его к Соломону, который сначала принял его за обычное послание от какой-нибудь женщины, в котором она просила Соломона прислать ей хорошенького ребенка. Когда Соломон развернул кораблик, пущенный Шелли, он был совершенно сбит с толку и собрал на совет своих помощников, которые, обойдя вокруг странной бумажки и как следует рассмотрев ее, сошлись на том, что это послание какого-то жадного человека, который хочет сразу пятерых. Они так решили потому, что на бумажке стояла крупная цифра пять.

— Какая-то ерунда! — крикнул, рассердившись, Соломон и отдал бумажку Питеру, потому что всякие бесполезные предметы, которые волны выбрасывали на остров, обычно отдавались Питеру для игры.

Однако с этой ценной бумажкой Питер играть не стал, — он был очень наблюдательным малышом в ту неделю, которую провел дома, и теперь сразу узнал, что это. Питер решил, что, располагая такой значительной суммой, он сможет наконец попытаться достичь Кенсингтонского Сада. Он стал обдумывать все возможные способы и остановился (и очень мудро, на мой взгляд) на лучшем. Но сначала он должен был объявить птицам об истинной стоимости кораблика, и хотя они были слишком честны, чтобы требовать свой подарок назад, Питер видел, что им стало досадно. Они бросали такие мрачные взгляды на Соломона, который весьма гордился своей мудростью, что тот улетел на дальний конец острова и, сильно удрученный, сидел там, сунув голову под крыло. Питер хорошо знал, что без содействия Соломона на острове нельзя будет ничего добиться, и поэтому последовал за ним и постарался подбодрить.