Теперь уже ничто не могло его остановить. Безобразные слова заклинания зарождались глубоко в груди колдуна, звучали низко и хрипло, как засорившаяся труба канализации, как будто он выплевывал что-то мерзкое.

Кобольд твердил заклинание, а посреди комнаты начало что-то проявляться. Сначала возник вращающийся туманный столб воздуха, мерцавший, как мираж на раскаленном шоссе. Затем он разлился черным, мрачным, гладким масляным пятном на темной воде. А потом превратился в молодую девушку, не старше шестнадцати лет, с растрепанными волосами, в рваном платье. Вызванная черной магией, она состояла из отражений и теней, неплотная, нереальная, но в то же время пугающе близкая. Она была очень красива, но сейчас ее бледное лицо и пристально глядящие глаза выдавали человека, безнадежно заблудившегося в лабиринте безумия.

Гидеон посмотрел на это видение и прошептал:

— Гвинлин.

Казалось, что ее вид причиняет ему боль, но все же он не мог отвести от нее глаз. Видение шагнуло к нему и протянуло руку. Каким-то образом Теодора знала, что, если двойник, или привидение, или что бы там ни было, коснется Гидеона, он тоже станет привидением. Неужели это честная борьба? Она повернулась к профессору О’Ши:

— Вы не можете помочь ему?

Мерлин уже шарил в кармане и вытащил пакет из фольги, очень похожий на серебристые пластиковые пакеты с мороженым для астронавтов. Отец Додо всегда вкладывал такое лакомство в ее рождественский подарок. Надпись на пакете предупреждала: «Спасательный пакет чар. Вскрыть только в случае необходимости. Хранить в прохладном месте». Мерлин разорвал его зубами, высыпал на ладонь что-то невидимое и набросил на Гидеона таким же движением, каким расстилают простыню на кровати. Его моментально покрыла тихо жужжащая, мерцающая сеть золотистого света, словно тысяча светлячков, пойманных в тонкую паутину.

Но Мерлин покачал головой.

— Это продержится всего несколько секунд, — сказал он, беря ее за руку. — Дорогая Теодора, одолжи мне свой разум и следуй за мной.

Почему-то она поняла, что профессор имел в виду. Зажмурившись, взяла руку Мерлина и мысленно вступила в схватку. Слово «желание» не совсем точно выражает то, что делала Додо. Оно лишь слабо отражает то умственное усилие, болезненное растяжение ее мыслей, от которого ей казалось, что голова вот-вот расколется. Девочка не слышала голоса Мерлина, только чувствовала, как их пальцы переплелись. И к ней вдруг пришло осознание того, что не она, Додо, нашла карту виверны, а та сама нашла ее, и решение надеть мамину брошь тоже было не случайным. У Теодоры возникло ощущение, что она обладает чем-то особенным — талантом, правом от рождения, чертами характера и внешности рода Гринвудов, унаследованными от матери.

Все это девочка осознала с неожиданной ясностью, словно ветер распахнул окно в темной комнате и ее залил солнечный свет. Но не время сейчас размышлять об этом! Она не стала думать о своем новом знании, а сосредоточила силы на спасении Гидеона.

Ей казалось, что ее лишили тела и велели ходить. Додо никогда и не подозревала, что у нее есть та часть разума, которую ее попросили использовать. И опять, не слыша голоса Мерлина и не чувствуя его присутствия в своих мыслях, она внезапно поняла, как идти вперед, посылая свои силы, объединенные с силой волшебника, против двойника Гвинлин.

Воздух вокруг них рябил и ходил волнами из-за запретного заклинания Кобольда. Теодору терзала буря страха и боли, а под ними она различала другие темные эмоции: зависть, ревность, гордость и убийственную ненависть. Ее потрясло, что они исходили не от Кобольда, а от Гидеона. Эти чувства кружили вокруг нее, и их можно было разглядеть. Додо знала также, что они исходили от Мерлина и нее самой, что двойник мог выпустить и обратить против них свои самые темные мысли.

Она понимала, что эмоции могут выйти из-под контроля и ее захлестнет темной волной, но держалась за надежную руку Мерлина и знала, что ей надо «желать» еще сильнее, из последних сил. Боль от этого стала так остра, что заставила ее пронзительно закричать. Она почувствовала, что ее отрывает от Мерлина, и знала, что, если это произойдет, зло в этой комнате победит.

Но как раз в этот момент, когда пальцы двойника Гвинлин уже готовы были сомкнуться вокруг руки Гидеона, раздался громкий звериный рык и что-то блестящее и темное стрелой пронеслось через комнату и прыгнуло на привидение, вызванное Кобольдом.

Никто потом не мог понять, откуда взялась Уикка или где она пряталась в их доме. Но позднее Теодора обнаружила несколько глубоких следов виверны под окном кухни соседнего дома, а также помятую и покусанную форму для выпечки шоколадного печенья с орехами. Аромат остывающего лакомства и потребность найти детеныша оказались сильнее боли от сломанной лапы. А когда Уикка вылезла из норы, то уловила слабый, но несомненный запах двойника Гвинлин.

Виверна, отчасти восстановившая силы, лишь немного щадя поврежденную лапу, схватила привидение за костлявую руку и трепала ее с собачьим усердием, от которого дребезжали фотографии на каминной полке.

Но двойник не исчез и после такой атаки. Заклинание было слишком сильным. Призрачное лицо Гвинлин исказилось от беззвучного крика и превратилось в гримасу безудержной ярости. Внезапно она обернулась великаном со множеством страшных черных глаз, как у паука, и с разинутой пастью, еще более жуткой от отсутствия зубов.

Виверна крепко держала это существо клювом и драла его когтями. Оно снова изменилось, обернувшись плачущим младенцем с зелеными эльфийскими глазами, но Уикка все равно не выпускала его. Тогда привидение раздвоилось, потом разделилось снова и снова, пока не появилась дюжина крошечных привидений, снующих по ковру, прячущихся за диваном и под кофейным столиком.

Это оказалось ошибкой. Виверна с победными криками, громко щелкая клювом, уничтожила их одно за другим.

Затем она набросилась на Кобольда, схватив его клювом за ногу и заставив опуститься на колени. Карта виверны полетела на пол, а Мерлин проворно наклонился и поднял ее.

Пока колдун морщился и ругался от боли, Оуроборос обвилась двумя полукольцами вокруг его запястий, не давая ему чертить в воздухе дьявольские знаки или посылать еще какие-то чары.

Остался только демон. Виверна повернулась, чтобы расправиться с игуанотаном, и он с криком отшатнулся от нее. Но Теодора быстро встала между ними, раскинув руки, чтобы защитить съежившегося от страха демона.

— Нет, — сказала она, — только не его. Он хороший.

Губы Фебрис дрожали, а длинные ресницы были мокры от слез.

— Уикка, ко мне! — приказал Гидеон.

Виверна села, раскрыв клюв и не сводя блестящих глаз с Кобольда.

Когда Гидеон подошел и надел на нее золотую уздечку, она не сопротивлялась.

Теодора совершенно забыла о взрослых на диване. Оглянувшись, она увидела, что Микко потрясенно раскрыла рот, доктор Нага смотрит с интересом, но без особого удивления, а отец проснулся и пришел в себя. Его лицо выражало смесь изумления, недоверия и волнения. Он что-то тихо шептал и быстро писал на обратной стороне конверта, выхваченного из груды почты на кофейном столике.

«Новая ветвь между примитивным архозавром и птерозавром? Но четвероногий, как келурозавр, — эти крылья созданы для махов во время полета, а не для парения. Эта клювоподобная челюсть — почти как у кератопса. Кожа не крокодилья, а покрытая чешуей — у некоторых птерозавров имеется что-то вроде меха… Мне бы хотелось получить несколько чешуек для исследования под микроскопом. — Потом он хлопнул себя по лбу. — Но это удивительное создание живое! Оно живое, живое, живое… Энди, Энди, Энди, ты полный идиот, все, что тебе надо сделать, — это взять немного крови и исследовать его ДНК!»

Мистер Оглторп отбросил ручку и закричал от радости. Он поцеловал доктора Нага, потом Микко, а затем в диком волнении стал быстро рассказывать художнице об особенностях скелета существ, которые могут летать.

Теодора видела отца таким счастливым и взволнованным только до болезни мамы. Она почувствовала волну облегчения. Это именно то, что нужно. Такое умопомрачительное открытие, несомненно, позволит ему остаться на новый срок. И им не придется переезжать и расставаться с Мило, Вэл и Микко. А потом, может быть, только может быть…

Но как раз в этот момент Додо оглянулась на волшебников и почувствовала, как у нее в животе что-то болезненно сжалось. У некоторых екает сердце, а она всегда ощущала разочарование в глубине живота.

— Он не может ее взять, да? — спросила она, подразумевая под этим, что мистеру Оглторпу не позволят запомнить виверну, не говоря уже о том, чтобы измерить ее и осмотреть, сделать анализ ДНК и написать об этом большую статью в научном журнале.

Гидеон печально улыбнулся и покачал головой: