— Ты уже немножко успокоилась, дитя? — произнесла за ее спиной тетушка Грейс. — Правильно ли я сделала, что направила тебя на этот нелегкий путь?
Мартина вытерла руки, повернулась и обняла старую женщину.
— Вы были правы, сангома, — сказала она. — Если мы с Беном не сделали всего, то хотя бы немножко помогли освободить слонов. Но…
— Что — «но»?
— Ничего, я так…
— У тебя в голосе печаль, девочка.
— Да, правильно.
— Говори, я слушаю тебя.
Мартина заговорила.
— Вы сказали, слоны откроют мне правду обо мне самой… Я поняла, что они откроют правду о том, что… что вы называете моим даром от рождения… Но я по-прежнему ничего не понимаю. Что это за дар? И совсем не становлюсь умней.
Тетушка Грейс улыбнулась.
— Вспомни, детка. Четыре листка привели тебя туда, где круги, к жерлу вулкана, так? Там ты нашла слонов, так?
— Да, сангома.
— А куда тебя привели слоны?
Мартина ненадолго задумалась.
— Сюда, — сказала она потом. — Сюда… в Савубону. — Она опять задумалась. — Выходит, моя правда находится здесь? А вы все знали? Знали, как у меня… у нас получится?
Грейс подвинула стул, села. Лицо ее ничего не выражало.
— Да, я знаю… — сказала она. — Знаю… Но очень мало…
За окном Мартина видела ворота главного входа. За ними стоял Джемми. Он ждал ее.
И снова на нее накатила волна грусти… Нет, это была не грусть, а нечто другое: неудовлетворенность, досада, недовольство тем, что ей, вроде бы, что-то дано, однако она толком не знает, что же это такое, что с этим делать, и будет ли так продолжаться или может внезапно исчезнуть, как и не было…
— Но отчего ваши предки выбрали меня, сангома? — спросила Мартина. — Это неправильно. Ведь хотя я родилась здесь, в Савубоне, но жила целых десять лет в Англии. Я англичанка, а не африканка. Я обыкновенная белая девочка.
— Тебя не выбирали ничьи предки, дитя. Ты выбрала себя сама.
— Я?.. Как?
Мартина тоже опустилась на стул: ей было о чем поразмышлять. Но, видно, не справилась и попросила помощи:
— Что вы этим хотите сказать, тетушка Грейс? Я опять…
И та не сразу, но ответила:
— Хочу сказать, что твой дар не имеет ничего общего ни с цветом кожи, ни с местом рождения. Для него неважно, обыкновенная ты или из ряда вон выходящая. Для него имеет значение только одно.
— Что же?
— Любовь. Умение любить.
— Кого?
Не сводя с Мартины глаз, тетушка Грейс ответила:
— Вот, вспомни, деточка, твоего слоновьего шептуна. Ты говорила, что его в детстве увели слоны, он несколько месяцев жил у них в стаде, ему было там хорошо. Но сколько детей попадали случайно к слонам, и я почти не слышала, чтобы это кончалось благополучно. Значит, у этого человека была в сердце любовь, и он на ее языке говорил со слонами, а они отвечали ему тем же…
Мартина ощутила, что у нее на глазах выступили слезы: ведь то же самое, о чем говорит Грейс, она испытывала к жирафу Джемми, и, уверена, он к ней.
Грейс продолжала.
— А посмотри на себя, девочка. Ведь сколько детей твоего возраста могут увидеть дождливой ночью за окошком своего дома жирафа или кого другого, кому неуютно, холодно, страшно, кому нужна помощь. И, быть может, они испытают сострадание, пожалеют. Но лишь немногие шагнут за порог — туда, где дождь и ветер, и приблизятся к этому живому существу, чтобы помочь. Ты сделала это. Ты была среди этих немногих. Сумела спасти и приручить того, кто не приручается. Честь тебе и хвала за это.
Старая женщина немного разволновалась и налила себе чая, чтобы успокоиться.
— Наши далекие предки, — вновь заговорила она, — предсказали когда-то, и пророчества эти дошли до нас в их рисунках на камне, что именно здесь, на этом кусочке земли, родится на свет белый жираф, что он осиротеет, что слон спасет его от гибели. Они знали, наши предки, что потом этого жирафа будет оберегать человеческий ребенок, и что взамен он получит дар — спасать и беречь других животных.
— Но как они узнали, что это буду я? — дрожащим голосом спросила Мартина.
Тетушка Грейс положила руку ей на плечо.
— Этого они не знали, дитя. Это знаю я.
Мартина не сразу пришла в себя. Ей казалось какое-то время, что она перенеслась в далекие-предалекие годы, когда люди понимали животных, когда они знали все, или почти все, про то, что было и что будет… Но постепенно все вернулось на свои места: она увидела, что сидит на хорошо знакомой кухне, что за окном ворота заповедника, услышала, как поют птицы. И даже подумала с ужасом, что, быть может, уже завтра новые хозяева прогонят всех птиц и начнут прокручивать компакт-диски с записью их пения.
Она положила на смуглую руку тетушки Грейс свою белую руку.
— Спасибо за то, что вы рассказали, сангома. Теперь мне не так боязно думать, что со мной что-то… Что я какая-то не такая. Ведь если это все из-за любви к другим, то, наверное, таких людей много… Разве не так? Только не все еще поняли, что они тоже могут… умеют любить…
— Да, Мартина… Да, так оно и есть… А ты… ты должна становиться еще сильнее… В своей любви.
Мартина улыбнулась.
— А если я опять погляжу на рисунки там, в пещере… Смогу увидеть… понять больше, чем раньше?
— Попробуй, девочка! Отправляйся туда и попробуй.
— И с Беном можно? Он мой лучший друг!
— С хорошим другом все можно.
• 30 •
Чего никак не мог понять Бен — отчего у жирафа Джемми такая равномерная, плавная походка.
— Как будто на ковре-самолете! — восхищался он, когда они мчались галопом по залитой лунным светом саванне мимо настороженных, таящих угрозу львов и резвых прыгунов-газелей.
Мартина впервые скакала верхом на Джемми — не одна и с такой быстротой — ведь недавняя езда с тетушкой Грейс не в счет: тогда Джемми еле переставлял ноги, чтобы старая женщина не упала с него. А сейчас они мчались во весь опор, и Мартина совсем не боялась: знала, когда Бен рядом, ничего плохого с ней не случится. Если уж не разбились на самолете и не погибли в пустыне, то вообще о чем говорить…
Когда подъехали к густому кустарнику и к надломленному бурей дереву, откуда начинался невидимый никому спуск в секретное логовище жирафа, Бен выразил удивление:
— Сколько раз ходил здесь, и один, и с Тендаи, но думать не думал, что там скрытый проход… Сколько все-таки в жизни всякого, о чем и не догадываешься, — с мудростью много пожившего человека добавил он.
— А теперь закрой глаза и держись крепче, — скомандовала Мартина. — Мы начинаем погружение.
С этими словами она сама ухватилась что есть силы за гриву Джемми и сжала ногами его бока, когда жираф нырнул в колючие заросли и потом спрыгнул куда-то вниз.
— Приземление прошло удачно, — бодро заявил Бен после того, как Джемми замер, тяжело дыша, на дне скважины. — Можно открыть глаза? Здесь воздух, как в райском саду!
— Это орхидеи. Они пахнут ванилью, как пирожные. Открывай глаза и спускайся на землю. Джемми, пригнись, пожалуйста!
Жираф согнул колени и постарался распластаться на дне, но все равно пришлось прыгать.
— Зажги свой фонарь, Бен, и иди за мной, не отставай.
Мартина тоже включила фонарь и пошла в глубь пещеры, по каменным ступенькам, покрытым мхом, через извилистый туннель, где было множество летучих мышей. Проход сужался, расширялся и, наконец, они вышли в просторное помещение, которое тетушка Грейс называла Комнатой Памяти или как-то вроде этого.
— Вот, — сказала Мартина. — Мы пришли. Посмотри на стены.
Она сама уже немного привыкла к тому, что открывается тут взгляду, но была удивлена и обрадована тем, как отнесся Бен ко всему, что увидел.
— Как в сказке! — воскликнул он. — Нет, как в картинной галерее! У тебя собственная галерея, Мартина!
Она уселась на большой камень.
— Я тоже так себе говорю. Только называю не галереей, а музеем. И еще говорю: сколько же на свете мест, которые прямо у нас под носом, а мы о них ничего не знаем!
— Ты правильно говоришь… Эй, смотри! Да не на стенке, а на полу! Это след от ноги слона.
Она видела его раньше и спрашивала у тетушки Грейс. Но та не была вполне уверена, что это слоновий след. Сейчас Мартина больше не сомневалась: разве может такой опытный следопыт, как Бен, ошибиться? Еще она заметила — на что не обращала внимания до этого — шестиугольное углубление в одной из стенок, напоминающее пчелиные соты. Углублений вообще было много, и все пустые, но в этом виднелись какие-то фигурки. Интересно, что они обозначают?..
В пещере всполошились летучие мыши: они шныряли во все концы, издавая пронзительный писк.
Бен поднялся на ноги.
— Кто-то идет сюда? — спросил он с тревогой.
— Никто не знает этого места, — уверенно ответила Мартина, — кроме Джемми, тетушки Грейс и меня. Ну, еще леопард Хан. — И, когда Бен успокоенно сел, прибавила: — А у меня идея.