Говорит разносчик:
— Доченьки, я под горой хворост рубить буду, а вы на гору подымитесь, поиграйте да порезвитесь. Как умолкнет мой топор, так вниз спускайтесь.
Поднялись сестры на гору, а там красота такая, что и не расскажешь. Небо разноцветное, деревья зеленые, травы сочные, а цветов каких только нет, да птиц разноперых! Персиков горных да яблок диких тьма-тьмущая, аж ветки гнутся. В озерах мальки зеленые, красные, желтые, синие. Взялись сестры за руки, пошли цветы рвать, яблоки собирать, мотыльков ловить, на траве кататься. Вырвались они на волю — птички из клетки вылетели, — не нарадуются. Набрала старшая сестра полную корзину яблок и говорит:
— Давайте к отцу воротимся.
Отвечают ей сестры:
— Погоди! Слышишь, отец еще хворост рубит?
Идут они дальше. Накопала вторая сестра корней гортензии и говорит:
— Хватит играть, давайте к отцу воротимся.
А три младшие сестры ей в ответ:
— Не бойся! Слышишь, отец еще хворост рубит?
Идут они дальше. Нарубила третья сестра целую охапку душистого рогоза и говорит:
— Далеко мы зашли, давайте назад воротимся!
А две младшие сестренки ей отвечают:
— Не далеко — близко, не далеко — близко! Слышишь, отец еще хворост рубит?
Идут они дальше. Набрала Эр-чжур полно лукошко грибов и говорит:
— Скоро солнышко спрячется, домой пора!
Услыхала это Хэ-бор, губы надула и говорит:
— У вас у всех корзинки полные, у меня одной ничего нет!
Увидали сестры: невесела Хэ-бор, потолковали меж собой в говорят:
— Раз так, пройдем еще немного. Отцов топор пока не умолк.
Хотят они дальше идти, а собачка им поперек дороги встала, лает: ван-ван-ван!
— Не кусай нас, дружок, мы поиграем малость и назад воротимся.
Пошли они дальше и забрели в самую чащу лесную. Срезает Хэ-бор нежные ветки туи, сестры ей помогают, целую вязанку нарезали. Солнышко за горы село, птицы в гнездах попрятались, темно стало. Пошли сестры назад, боязно им, дороги не разбирают, — и заблудились. Вперед идут — горы крутые, назад — лес густой. В траве светлячки сверкают, в ущельях звери ревут. Птицы ночные по лесу летают, ветер в деревьях свистит да воет, в траве шелестит. Страшно в горах темной ночью, аж сердце замирает. Плутали, плутали сестры по Медвежьей горе, совсем с дороги сбились. Говорит тут старшая, Дин-чжэр:
— Не надо бояться, не надо из стороны в сторону метаться. Слышите? Отец все еще хворост рубит!
Прислушались сестры, взялись за руки и вместе с собачкой медленно пошли на звук топора. Перешли гору, миновали два ущелья, вдруг смотрят — дорога горная. Слышно, как топор дерево рубит:
Бан-бан-бан-бан! Обрадовались сестры, закричали разом:
— Отец, отец, мы пришли.
Только эхо им ответило, а голоса отчима не слыхать. Смотрели они, смотрели при свете звезд, видят — висит на высоком дереве сухая баранья шкура, рядом палка толстая привязана. Палка от ветра качается, по шкуре, бьет: бан-бан-бан-бан! А топора никакого нет.
Отец, отец, злое у тебя сердце, не пожалел ты дочерей, темной ночью в глухих горах на съедение волкам да тиграм бросил. Домой бы воротиться — ночь темная, горы крутые, дороги не видать. Куда же деваться? Где голову приклонить?
Вдруг далеко-далеко, в самой чаще горного леса, огонек блеснул. Раз лампа горит — значит, люди есть.
Обрадовались сестры, все разом заговорили:
— Пойдем поглядим, нас только бы на ночь кто приютил, а завтра чуть свет дорогу найдем, домой воротимся.
Одолели они страх, стали в гору подниматься. Вертится собачонка под ногами, идти не дает, лает что есть мочи.
Говорят ей сестры:
— Не лай, дружок, не злись, сейчас в дом придем, еды найдем, тебя досыта накормим!
Взялись сестры за руки, вместе с собачкой на дальний огонек пошли. А это и не лампа вовсе — фонарь у входа в пещеру светится. Поднялись сестры на каменные ступеньки, смотрят — двери каменные двустворчатые, одна половинка открыта. Заглянули — а там старая старуха сидит. Посмотрела она на сестер, — что за диво дивное? — и спрашивает:
— Как это вы, детушки, темной ночью сюда забрели?
Отвечают девушки:
— Пошли мы в горы хворост собирать, да заблудились. Дозволь, добрая бабушка, на ночь у тебя остаться.
Вздохнула тут старушка и говорит:
— Видать, не знаете вы, в какое место забрели. Гора эта Медвежьей зовется и пещера тоже, потому как живет в ней медведь-оборотень. Не ест он вареной пищи, людей жрет. Кто здесь пройдет — тот в лапы к нему попадет. Видите, белые косточки в пещере горой громоздятся?
— А ты, бабушка, кто же будешь? Отчего медведь тебя не съел, пощадил?
Отвечает старуха:
— Он и меня сожрать хотел, в лапах сюда приволок. Только старая я да тощая. Кости да кожа. Вот и не стал он меня есть, велел за домом присматривать.
— А где он сейчас, медведь? Почему мы его не видели?
— Глупенькие вы, мои детушки! Хорошо, что не видели. Смотрите, как бы он вас не приметил.
Вышла старуха из пещеры, поглядела на небо и говорит:
— Пошел медведь на охоту людей ловить, скоро назад воротится. Уходите-ка вы отсюда подобру-поздорову!
Ночь темная, горы глухие, где девушкам голову приклонить?
Спрашивают они:
— Бабушка, а бабушка, медведь воротится, где спать ляжет?
Отвечает старуха:
— Коли жарко — на холодный кан ляжет, коли холодно — на теплый кан залезет.
— А где у него теплый кан?
— В глубоком котле.
— А где у него холодный кан?
— На плоском камне.
Посоветовались меж собой сестры, потолковали тихонечко и говорят старухе:
— Не бойся, бабушка! Спрячь нас в пять больших корчаг, воротится медведь — уложи его спать на теплый кан. Придумали мы, как от него избавиться.
Только они это сказали — снаружи ветер засвистел, медведь на горе появился, тут уж не до разговоров. Открыла бабушка поскорее пять больших корчаг, из глины сделанных, велела сестрам спрятаться. А пеструю собачку в топке схоронила, больше негде. Только они попрятались, медведь-оборотень заявился.
Вошел, носом водит, принюхивается:
— Пых-пых, что за дух?
Отвечает ему старуха:
— Может, это у меня ноги так пахнут?
— Пых-пых, не ноги.
— Может, это от тебя кровью свежей пахнет?
— Пых-пых, не кровью!
Бегает медведь по пещере, по углам шарит. Подошел к глиняным корчагам, хотел открыть да заглянуть. Испугалась старая, сердце запрыгало, удержать его — силенки не хватит, дорогу загородить — смелости недостает: «Плохо дело! Загубит он бедных девушек». Вдруг из топки собачка выскочила, вперед кинулась, тявкнула, хвать медведя за ногу. Обернулся медведь, пнул собачонку и говорит:
— Чую я дух чужой, а это паршивой собачонкой пахнет!
Говорит ему тут старуха:
— Уж и не знаю, что за собачка такая приблудная, гнала я ее, гнала, не уходит.
— А ты привяжи ее, коли человека завтра не задеру, собачку съем.
— И то верно. А сейчас спать ложись. Время позднее.
— Жарко, пойду на холодный кан лягу.
— А ты посмотри, какой ветер дует, с полуночи холодать начнет, ложись-ка лучше на теплый кан.
Послушался медведь старуху, залез в котел, захрапел. Открыла тут старуха тихонько корчаги глиняные, выпустила девушек. Дин-чжэр с Шоу-чжор валуны тяжелые притащили, на крышку котла положили, не сдвинешь теперь крышку с места. Цзе-чжир с Эр-чжур сухого хворосту натаскали, стали в печи огонь разводить. А Хэ-бор что есть мочи кузнечный мех растягивает: пай-да! Пай-да! Мех пыхтит, пламя котел лижет — жарче, горячее, жарче, горячее!
Проснулся медведь да как заревет:
— Жа-жа-жарко! Гр-гр-горячо!
Отвечают ему сестры:
— А ты не реви! Теплее — спать слаще!
— Ай-я! Жарко! Всю шерсть мне спалили!
— А ты не кричи! Шерсть медвежья что шуба. Старую скинешь — новую наденешь!
— Ай-я! Жарко! Всю кожу мне сожгли!
— А ты не реви! Кожа медвежья что платье! Старое скинешь — новое наденешь!
Так злого медведя-оборотня живьем в котле и зажарили.
Наступило утро. Тревожатся сестры. Сердце у них — море бурное. Домой воротиться — там отчим злой, весь век маяться будешь. Не воротиться — тоска по матушке родной изведет.
Видит старая — загрустили, закручинились девушки, и говорит:
— Чего только на этой горе нет — и тыквы, и яблоки, и овощи разные, и травы целебные, и зерно — все тут растет. Мне, старой, тоже голову приклонить негде. Может, останетесь? Вместе жить будем.
И остались пятеро сестер на горе жить. Как изжарили они медведя-оборотня — спокойно на горе стало. В любви да согласии живут девушки со старухой, друг дружке во всем помогают.
Наловили они диких уток, фазанов да зайцев, коров диких пригнали, овец да кабанов, откормили их, стали звери смирными, домашними. Всю землю на склоне сестры тяпками да мотыгами перекопали, пшеницу посеяли, просо. На целине земля тучная, жирная; выкопали девушки канавки, с вершины вода по ним течет родниковая, чистая. Течет и течет, льется и льется. Навозу вдоволь, сорняки выполоты. Пшеница ростки пустила, зеленые, блестящие, на просе метелочки появились. Уродилось все на славу!