IX. Три истории далматинца

— Господин далматинец, — сказал я, когда он окончил. — Ваша история, без сомнения, хороша, но ведь не судьба осчастливила этого мудрого фермера, а ум и расчёт. Ваш второй рассказ уничтожает первый и, слава Богу, так как было бы очень грустно, если бы ленивцы составляли себе состояние, а трудящиеся люди сеяли бы зёрна и собирали бы вместо хлеба ветер.

— Иногда и лентяи успевают! — важно ответил он мне, — Я знаю один пример, — который могу вам рассказать.

— Значит, 'у вас есть сказки на в случаи? — спросил я.

— В сказках и песнях вся жизнь! — холодно отвечал далматинец.

У одной матери была дочь большая — ленивица, не любившая никакой работы. Однажды мать потащила свою дочь в лес, неподалёку от — перекрёстка, и — принялась её бить изо всех сил. Около этого места случайно проходил барин и спросил: за что такое суровое наказание?

— А за то, мой добрый барин, — отвечала мать, — что моя дочь неутомимая работница. Она прядёт всё, что ни попадёт ей под руку, не исключая и мха, что ползёт по стенам.

— Отдайте её мне, — сказал барин, — я ей найду пряжи в волюшку.

— Возьмите её, — сказала мать, — мне больше не нужно.

И барин повёл её домой, довольный своим отличным приобретением.

В тот же вечер он посадил молодую девушку одну в комнату, где стояла большая бочка, полная пеньки. В большом горе осталась молодая девушка.

— Как быть? Я не хочу прясть, я не умею прясть!

Но вдруг к ночи постучались три колдуньи, и девушка очень скоро их впустила.

— Если ты пригласишь нас на свадьбу, — сказали они, — мы поможем тебе спрясть.

— Прядите, прядите! — быстро ответила девушка. — Я вас приглашаю на свадьбу.

И вот три колдуньи стали прясть и спряли всё, что было в бочке, А девушка спала себе на досуге.

Поутру вошёл барин и увидал спящую девушку и стену, всю увешанную нитками. Он на цыпочках вышел из комнаты и приказал никому не входить, пока пряха не отдохнёт после такой большой работы. Это, однако же, не помешало ему принести другую бочку с пенькой, но опять пришли колдуньи, и всё случилось, как и в прошлую ночь.

Барин был восхищён, и так как в доме нечего было больше прясть, он сказал молодой девушке;

— Я хочу на тебе жениться, потому что ты царица прях.

Накануне свадьбы мнимая пряха сказала мужу:

— Я приглажу на свадьбу своих тёток.

И барин отвечал, что будет очень рад.

Когда явились колдуньи, то сели вокруг огня. Они были ужасны. Увидав всё их безобразие, барин сказал невесте:

— Твои тётки не очень-то красивы!

Потом он подошёл к одной из колдуний и спросил: отчего у ней такой длинный нос?

— Дорогой племянничек, — отвечала она, — это от пряжи. Когда целый день прядёшь и целый день качаешь головой, нос мало-помалу удлиняется.

Барин подошёл ко второй и спросил: отчего у неё такие толстые губы?

— Дорогой племянничек, — отвечала она, — это от пряжи. Когда вечно прядёшь и вечно держишь во рту нитку, губы мало-помалу увеличиваются.

Тогда он спросил третью: отчего она горбатая?

— Дорогой племянничек, — отвечала она, — это от пряжи. Когда сидишь согнувшись целый день, спина мало-помалу сгибается.

Тогда барин очень испугался, чтобы от пряжи и жена его не стала такой ужасной, как эти три тётки. Он бросил в огонь веретено и прялку. Рассердилась ли на это ленивица — предоставляю угадать тем, кто похож на неё.

— Сказка кончена! — прибавил далматинец.

— С удовольствием вижу, — сказал я моему далматинцу, — что женщины вашей страны успевают без ума и без труда.

— Вовсе нет! — воскликнул неутомимый рассказчик. — Нет ни одной страны в мире, где были бы такие хитрые и умные женщины, как у нас. Знаете ли вы, как дочь нищего вышла замуж за германского императора и, несмотря на его высокое звание, она оказалась гораздо умнее и лучше его?

— Ещё сказка? — крикнул я.

— Вовсе не сказка, — перебил он, — а целая история. Вы её найдёте во всех книгах, говорящих правду.

Жил в старину один бедняк, у которого дочь была большая разумница. Она повсюду ходила за милостыней и учила отца, как говорить и доставать всё, что требуется. Однажды случилось, что бедняк дошёл до самого императора и попросил дать ему что-нибудь.

Император удивился, что нищий говорит таким манером, и спросил бедняка, кто он такой и кто научил его так выражаться.

— Дочка! — отвечал нищий.

— А кто выучил дочку? — спросил император.

— Бог и нищета выучили дочку! — ответил бедный человек.

Император дал ему тридцать яиц и сказал:

— Снеси эти яйца дочке и скажи ей, чтобы она высидела цыплят; если она не высидит, ей придётся худо.

Весь в слезах вернулся бедняк в избушку и рассказал обо всём дочери. Дочь сейчас же увидела, что яйца были варёные; она послала отца отдохнуть и сказала, что сама обо всём позаботится.

Отец послушал доброго совета и залёг спать, а дочка взяла горшок, наполнила его водой и бобами и поставила на огонь. Наутро, когда бобы сварились, она позвала отца, велела ему взять быков и соху и пахать у дороги, по которой должен был проходить император.

— И когда ты увидишь императора, — прибавила она, — возьми бобы, сей их и приговаривай погромче: ну-ка, бычки, поворачивайтесь! Помоги мне, Бог, взрастить варёные бобы.

— И если император спросит: возможно ли, чтоб выросли варёные бобы, ответь ему: это так же легко, как цыплёнку вылупиться из варёного яйца.

Бедняк сделал всё так, как хотела дочка, Он вышел, стал пахать и, когда заметил императора, то закричал:

— Ну-ка, бычки, поворачивайтесь! Помоги мне, Бог, взрастить варёные бобы!

Только что услыхал император эти слова, как сейчас же остановился у дороги и сказал:

— Дурак! Возможно ли, чтоб выросли варёные бобы?

— Милостивый император! Это так же легко, как цыплёнку вылупиться из варёного яйца.

Император догадался, что штуку эту придумала дочка. Он приказал своим лакеям взять бедняка и привести к нему; тогда он отдал бедняку маленький комочек земли и сказал:

— Возьми и сделай мне из этого паруса снасти, словом, всё корабельное вооружение. Если не сделаешь, я прикажу отрубить тебе голову.

Бедняк в большом испуге взял комочек земли, весь в слезах вернулся к дочери и рассказал обо всём; дочка посоветовала отцу лечь спать и обещала сама всё уладить. Наутро она взяла крохотный кусочек дерева, разбудила отца и сказала:

— Возьми-ка эту спичку и отнеси императору; пусть он вырежет мне из неё веретено, станок и челнок; после этого и я сделаю то, что приказано.

Бедняк ещё раз послушался совета дочери. Он пошёл к императору и сказал так, как его научили.

Император удивился, услыхав ответ, и стал ломать голову, что бы ему теперь придумать; наконец он взял стакан и, отдавая его бедняку, сказал:

— Возьми стакан, отнеси его дочери и прикажи ей вычерпать всё море и сделать из него пахотное поле.

Бедняк послушался, заливаясь слезами, и передал императорскую речь от слова до слова. Дочь попросила отца подождать до завтра, заметив, что сама устроит это дело. Наутро она позвала отца, дала ему фунт пакли и сказала:

— Отнеси-ка паклю императору и скажи ему, пусть он затянет все источники и устья всех рек на земле. После этого я высушу море.

И бедняга передал дочкины слова императору.

Император увидал тогда, что дочка нищего знает больше его самого. Он приказал привести её, и когда отец привёл дочь и оба они поклонились, император спросил:

— Моя дочь! Отгадай-ка, что слышится дальше всего?

И девушка на это ответила:

— Милостивый император! Дальше всего слышится гром и ложь.

Тут император взял свою бороду в руки и обратился к своим советникам.

— Отгадайте, — заметил он, — чего стоит моя борода?

Все придворные оценили императорскую бороду: одни более, другие менее. Тогда девушка объявила, что никто не отгадал настоящей цены, и сказала:

— Борода императора стоит трёх дождей в летнюю засуху.

Император был восхищён и заметил:

— Она лучше всех отгадала!

Он спросил у неё, согласна ли она быть его женой, и прибавил, что не отпустит её, пока она не даст согласия.

Девушка поклонилась и сказала:

— Да будет воля твоя, милостивый государь! Я только прошу одного: ты должен собственноручно написать на листке бумаги расписку в том, что если ты станешь относительно меня недобрым и захочешь удалить от себя и выслать из этого замка, — я буду иметь право увезти отсюда то, что больше всего люблю.

Император согласился и дал ей расписку, запечатанную красным сургучом за большой императорской печатью.