А вы здесь осталися – вас не стали брать!
***По лугам по пятнышкам
Солнышка в лесу
По карманам зайчики -
Счастье на весу
Из-за ёлок ёжиков разные глаза
По глазам от радости всяки чудеса
Пальцы в обнимку с кармашками
С из оттуда зайчики глазками-распашками
Ёжики-тревожики не нужны
Здесь тепло и ласково
Здесь смешные сны
Здесь не знают ёжики куда себя деть
Здесь сидит с корзиночкой старенький медведь
Здесь от счастья уши всех – прямо лопухи
Здесь у всех солнышко рассыпано прямо горстями по глазам
***Этот вечер выдался тихим и совершенно сухим.
Поэтому он вышел из легко раскрывшегося навстречу его вечерней прогулке окна и пошёл в лес по воздуху, чтобы не сильно много терять времени. По дороге он любовался теплом наверное уже совсем летнего заката из оранжевых добрых лучей и в лесу его встретили мишики. Они ходили себе иногда ползая по веткам могучей, уложенной для них буреломом, сосны и делали вид, что не хотят совершенно спать и гуляют здесь совершенно случайно. Он хитро улыбнулся на них в солнце вечера и не стал уже отправлять спать их, раз уж такие непоседы.
Он присел на камушек тихо у сосны и солнышко потихоньку опустилось за горизонт. Певчие птички додумали свои разные лёгкие песенки и складывались в клубочки уже уютные мягкие в гнёздышках – наблюдать тёплые сны. А сны начинали уже потихоньку приходить в укладавшийся лес. Он смотрел и смотрел на зелёные лепестки деревьев махавшие лапками на фоне переливающегося в ночь неба. Смотрел и смотрел. Как наступала волшебная непередаваемая почти ночная пора. Потому что приходили потихоньку сны мишики на ветках доброй сосны превращались себе в не совсем даже понятное.
- Что это вы? – спросил на всякий случай у них он. И улыбнулся по-тихому потому что же - сны.
- Ничего себе! – подумал только в ответ ему самый малой, чуть ещё немного замешкавшийся мишук. – Превращаемся и превращаемся…
«Тоже мне», улыбался он на них тогда про себя «загадочные!».
Теперь они назывались волооками и были похожи на больших чёрных бабочек. С грустными глазами они собирались бродить по лесам останавливая и вопрошая ночных путников. В наступившей ночной почти ощутимой тишине было видно как они выстраивались в свой горестный порядок в чёрном из-за них ещё больше воздухе готовясь уйти в далёкий и трудный поход. Но тут пришла маленькая зелёная днём мартышка Шандора и вся грандиозная горестная идиллия была бесцеремоннейшим образом разрушена. Видимо маленькая зелёная днём мартышка Шандора не приспособлена была понимать для чего нужно бродить по ночам в лесу с грустными глазами, поэтому она потянула за малый хвост торчавший из крайней тёмной бабочки-волоока, не обращая ни малейшего внимания на построение и горестный порядок. Она хотела играть с малым мишуком.
Колоссальная затея распалась, волооки не пошли никуда, а расселись на ветках вокруг него говоря своё таинственное «гу…». Только малый мишук не устоял таки и согласился играть с маленькой зелёной днём мартышкой Шандорой, но превращаться обратно не стал и очень гордился своей новой одёжкой перед малышнёй.
Тем временем высыпали звёзды – столько сколько угодно, а потом, потом ещё показался лёгкий невесомый ещё почти лучик восходящего месяца. «Светло будет», подумал он и волооки согласились все «гу-у…».
- Чего «гу-у»? – спросил он.
- Гу,- сказал самый большой волоок.
- Понятно, – сказал он.
***Горит и кружится планета
Над нашей Родиною дым
Из нас до рассвета доживёт почти никто
Но мы рады будем
И тому что хоть кто-то остался
Протянутые к солнцу руки
Пробегут потом ладошками по глазам
Кто останется – похоронит не выживших
И опять уйдёт строить всем – счастье
Мы творили этот мир когда он был ещё совсем маленьким
Мы не побоимся ответить за него и теперь когда он ворочается в болевых муках неуклюжим подростком
Нам ведь всё равно – мы бессмертные
А без него нам грустно
А его нам – любить
***Ночь получилась душистая и смешна. Пахло ночными фиалками и резедой. «Интересно, а как пахнет резеда», подумал он. «Нормально пахнет», подумали ему в ответ волооки, «не слышишь, что ли».
- А это точно резеда? – попытался он уяснить окончательно.
- Точно, - ответил самый большой, хотя выглядело это опять таки как обычное «гу!».
Тем временем звёзды в небе потихоньку превратились в цветные карамельки и надо было спешить. Он пособрался с силами и огляделся вокруг.
- Лиссс! – крикнул он громко и встрепенул всю исторически сложившуюся к тому времени ночную тишь.
События последовали в примерно следующем порядке: лиссс не услышал; тёмные вековые ели попригнуло, но выпрямило потом; трусишка зайка серенький прекратил скакать и с интересом посмотрел кто это там; одна знакомая капелька, образовавшаяся ещё во время утренней росы задрожала на далёком листике.
- Чего лиссс? – поинтересовался по приятельски самый большой и остальные волооки обернулись к ним: «гу-у».
- Ничего, - необрадованно пояснил он своим тёмным товарищам. – Спит ещё!
Но лиссс уже не спал. А пробирался надёжными тропами в одному ему ведомый край. И серьёзно был разочарован, когда встретил в одному ему ведомом краю уже всех собравшихся. Первооткрытие не удалось. Но он недолго по поводу переживал, а высунул голову из-за сосны и тихонько по-лисссичьи гавкнул.
Волооки осыпались горстями на землю. От неожиданности, а он сказал:
- Опаздываешь!
- Не сердись, - сказал тихо лиссс. – Я может грибы собирал. И ягодку!
- Одну? – уточнил он.
- Что одну? – не понял по простоте лиссс.
- Ягодку. Одну собирал?
- Одну…
- А грибы?
- А грибы все! – вздохнул по ночному печально лиссс.
- Собрал? – спросила с ветки маленькая зелёная днём мартышка Шандора.
- Да нет их там. И не видно ничего. Ночь всё-таки.
- Ладно, - сказал тогда он. – Пора скоро. На подпрыг пойдём.
Команда была в сборе.
***Активизатором следствия ваших молитв
Страх впускает крепкие корни в ваши мягкие добрые до того сердца
И не совсем может понять почему вы так настойчиво сопротивляетесь
Так чего же вы тогда ведь хотели?
Первый художник сошёл с ума говорят, когда узнал что в палитре кроме белого есть ещё и чёрный
Это ничего, от этого он не перестал быть художником и говорят ещё красиво получается
Только в особо радостные и красивые моменты своего творчества он по-прежнему без ума
И уж совершенно доктор противопоказал ему – бояться
Он и как мог… - слушался
И пить молоко по утрам
Он слушался
***Он (потерянный у сам себя):
– А у них какие-то не чеховские доктора, а злые – мериканские, они улыбаются, а у них в глазах эсэсовские повязки, и если меня переведут вдруг к ним – я буду очень… обиженный!
Добрая юная нянечка (устало и с распахнутыми навстречу солнцу глазами):
– Не обращайте ради Бога внимания, он всегда когда боится чего-нибудь – псих.
Голос из собрания Сочувствующих Идиотов:
– Нет! Он – добрый ребёнок!
Он:
– А вы, мышкины львы, молчите, потому что вы добрые – вам некогда меня защищать. Назначаю вас воспитателями и директорами для зверушек детских садов!
***Волооки были по необычному серьёзны по ночам. И внимательно следили за каждым движением, но думать категорически не соглашались и не допускали проблесков мысли в свои непроходимо дремучие головы. Но с виду были очень задумчивы, за что неизменно уважались в лесу. Особенно запоздалыми ночными путниками.
С видом серьёзным и очень очень вдумчивым поднимались волооки тёмными ночными тучками к небу во главе всей процессии.
На волооках серьёзность и видимость мысли в процессии заканчивалась. Лиссс летел несолидно – почесывал за ухом лапкой и предлагал наловить астероидов в ближайшем поясе. Захваченные на всякий пожарный ёжики веселились от души над всем намечавшимся проектом. А маленькая зелёная днём мартышка Шандора держала за хвост малого волоока-мишука и из солидарности делала умное и серьёзное выражение лица. От её собственно серьёзности вся воздушная эскадра и приобретала вид, от которого на земле бы, наверное, рассвело раньше, если бы их было видно с земли.
Он только глазами хлопал, летел с лисссом позади всех и переубеждал по возможности лиссса, имевшего твёрдые представления о полной съедобности всех попадавшихся по пути астрономических тел.