Часть III

Смерть Желтого Дива

Ну и здорово же, оказывается, соскучился я по родному кишлаку! Как выяснилось, Закир, Ариф, Мирабиддинходжа тоже ждали меня, — ну прямо как весенние ростки солнышка. Представьте — задержись я еще хоть на недельку, Закир бы сам приехал приглашать меня на свадьбу.

Нет, лучше расскажу все по порядку. Как я потом узнал, на следующий день, как сдал я все документы и вещественные доказательства товарищу Халикову, в кабинете полковника Усманова состоялось совещание. На повестке дня стоял один вопрос: каким образом отметить самоотверженную высоко-профессиональную работу сержанта Хашимджана Кузыева по разоблачению и обезвреживанию крупной группы особо опасных преступников. Кто-то предложил премировать товарища Кузыева деньгами. Однако мой наставник Салимджан-ака возразил:

— Я считаю, что поощрять Хашимджана деньгами нельзя. Во-первых, он ненавидит деньги. Во-вторых, не умеет ими распоряжаться: в один день может просадить всю зарплату, а на другой — ходить стрелять у сослуживцев по пятерке.

Тогда выступил Али Усманов.

— Если никто не возражает, я бы предложил выдать товарищу Кузыеву бесплатную путевку в милицейский дом отдыха в Крыму, а также оплатить дорогу в оба конца.

Возражающих не оказалось. Наоборот, кое-кто даже зааплодировал.

Вот так я собрался уже было ехать в Крым: кто же откажется от отдыха у моря!

— Что-что?! — возмутилась бабушка, услышав эту новость. — Какой-такой еще Карим объявился?

— Не Карим, а Кры-ым!

— А что ты там потерял?

— Отдыхать буду.

— Отдыха-ать? И не стыдно тебе, здоровому, как бык, парню валяться на койке целыми днями?

— Нисколечко не стыдно.

— Никуда ты не поедешь. Дома работы невпроворот. Будешь лепить кизяки.

— Кизяки?!

— Кизяки не хочешь, будешь пни выкорчевывать.

— Пни?!

— В прошлый приезд удрал, палец о палец не ударив по хозяйству, а дома — ни хворостиночки дров! Тебе не жалко отца? Он и работает, и по хозяйству смотрит, крутится, мечется, и все равно не успевает.

— Но я все равно не стану лепить кизяки. Этого не позволяет мой авторитет. Пусть ваши кизяки лепят Айшахон и Донохон, а то они будут сурмить брови да пальцы хной пачкать, а мы — лепить кизяки!

— Не спорь со старшими! — прикрикнула бабушка.

— Все равно наш начальник не разрешит кизяками заниматься, — заупрямился я тоже. Но вы ведь знаете, что спорить с моей бабушкой дело бесполезное. Все равно настоит на своем.

— Пока я жива, главный начальник твой — я, вот помру, тогда уж ищи себе других начальников. — С этими словами она вскочила с места, принялась собирать мои вещи и швырять в чемодан. Парадную фуражку запихнула в отцовский хурджин. К счастью, наш разговор услышал Салимджан-ака, вышедший на веранду попить холодного чайку. Увидев меня, он засмеялся и покачал головой.

— Ох и колючая старуха твоя бабушка, а, Хашимджан?

— Сами же видите! — сказал я, чуть не плача. — Ладно, не поеду к морю, но как глядеть теперь в глаза начальнику? Он ведь так старался!

— Поехали, объясним Усманову все как есть, думаю, он не обидится, переиграет свое решение.

Так и вышло. Ведь Али Усманович человек мудрый и чуткий. Наоборот, он даже постарался подбодрить меня.

— Ничего, Хашимджан, вы еще молоды, успеете по курортам поездить. Не обижайте бабушку. — Потом велел секретарше срочно оформить мне премиальные и сообщил, что передает свою черную персональную «Волгу» в мое распоряжение.

— Не стесняйтесь, поезжайте. Благодаря вам работа нашего отделения отмечена Министерством внутренних дел. Для такого сотрудника ничего не жалко…

И вот мы катим и катим по приволью. Машиной управлял я сам, папа дремал рядом, а бабушка, устроившись на заднем сиденье со всеми удобствами, добродушно поносила тетушку Хаджар, которая имела неосторожность некогда высказаться, что я ни за что не стану человеком.

На полях весна заявила полностью о своих правах: у арыков густо пробилась зелень, почки на деревьях разбухли, в чистом воздухе далеко разносился рокот тракторных моторов. Колхозницы в разноцветных платках провожали взглядом нашу машину, иные задорно махали вслед. Высоко в небе заливались жаворонки, радуясь избытку света и тепла. Не меньше пернатых взбудоражил погожий день и меня: я громко запел первую пришедшую на память песню. Бабушка засмеялась, погладила жесткой рукой мой затылок.

— Об-бо, шалопайчик мой, когда ты это научился так хорошо петь?

— Сотрудник милиции все должен уметь, бабушка.

— Будь благословенна на том и этом свете милиция, которая сделала из тебя человека, — прошептала бабушка, молитвенно сложив руки и проведя ими по лицу. — А ты знаешь, что твой друг Вакир женится?

— На ком?

— На Хакиме, дочке мельника.

— А, знаю. Это та девчонка, которая упала с турника и сломала ногу?

— Она самая. Работает на ферме дояркой. А Закир твой влюблен, как петух: залезет на крышу фермы — давай песни петь. Со своей любовью на весь кишлак опозорился. Раз решил возлюбленную свою встретить у калитки… Так что ты думаешь? — привалился к забору и уснул, так что будущий тесть еле разбудил утром…

В кишлак мы въехали около пяти часов. За машиной увязалась орава детишек. Они кричали, визжали, улюлюкали, точно цирк привезли. Мама, конечно, давно ждала меня, малость всплакнула, рассказала, что выбегала на шум каждой проезжающей машины. Сестренки мои Айшахон и Донохон тоже безмерно обрадовались, только в пылу чувств они почему-то начисто забыли о брате и принялись обниматься-целоваться друг с дружкой.

А полчаса спустя во дворе нашем яблоку было негде упасть, считай, весь кишлак собрался. Многие больше интересовались черной «Волгой», чем моей персоной. Мне передали под большим секретом, что кое-кто заподозрил даже неладное: «Боюсь, дело тут нечисто, а вдруг Хашим просто-напросто угнал эту машину? Думаете, нет? Посмотрите в его глаза, так и бегают, так и бегают!..»

Папа позвал Умурзака-мясника зарезать барашка, а к вечеру пожаловали не кто-нибудь — сам председатель колхоза, а также бухгалтер и агроном Анарбай-ака. Поразмыслив, решили, что подобное торжество не может обойтись без нашего уважаемого участкового. Вмиг снарядили за ним человека. Собрались, разумеется, и школьные мои друзья-товарищи: Закир, Мирабиддинходжа, который приехал домой на каникулы, Акрам, что бросил школу с шестого класса, однако теперь слывет в колхозе передовым механизатором, Ташпулат-табельщик и даже круглоголовый умник Ариф, после окончания зубопротезного техникума присланный беречь зубы наших односельчан.

Все гости, предполагалось, пришли навестить меня, поинтересоваться моими делами, порадоваться моим успехам; но не тут-то было, разговоры пошли совсем о другом. Мужчины говорили о том, что зима в этом году затянулась, вследствие чего корма кончились и все стараются сбыть скотину, за сноп прошлогоднего клевера запросто можно купить шестимесячного ягненка. У женщин было свое: вот, мол, в промтоварный магазин завезли фарфоровые косы, чайники и пиалы, но завмаг, чтоб ему подавиться, сбыл их на «толкучке». Бабка Айниса житья не дает своей снохе, а бабка Тупиниса каждодневно ходит к мулле, чтобы тот надоумил ее зятя уважать тещу; муж тетушки Халнисы, видно, одурел совсем на старости лет, забрал все сбережения и укатил куда-то на курорт.

Мы, молодежь, тоже не молчали, конечно, и у нас тем было хоть отбавляй: кто куда поступил, кто где работает, кто на ком женился, — короче, гости разошлись где-то под утро, когда петухи чуть не порвали голосовые связки. Прощаясь, папа набросил на плечи участкового новенький чапан, надел тюбетейку и поклялся, что век не забудет его доброты, ведь именно благодаря его помощи я стал человеком. Под конец мы остались одни с Закиром.

— Давай, дружище, обнимемся мы с тобой еще раз! — предложил вдруг Закир, широко раскинув руки.

— Но мы ведь уже обнимались…

— Я никак не могу поверить, неужели это ты здесь, рядом со мной. Обниму тебя и поверю, что это не сон!

Для начала мы обнялись, потом расцеловались, а разгорячившись, принялись бороться, как два неуклюжих медведя. Порядком устав, присели на скамеечку у калитки.

— Дружище, я хочу кое-что спросить у тебя… ответишь по-честному? — С этими словами Закир воровато оглянулся по сторонам. Я как-то предчувствовал, о чем именно он заговорит: конечно же о том, что хочет жениться, и, разумеется, спросит совета, правильно он решил или нет.

— Слушай, скажи мне честно: ты кого-нибудь любишь? — Закир опять оглянулся по сторонам, точно его могут подслушать.

— Нет, как-то не приходилось, — ответил я с непонятным чувством собственной вины.

— А я совсем пропал, приятель…

— Да что ты говоришь?!