— Пойдешь туда, только когда поправишься, — продолжала мама. — Утром я позвоню в школу и извинюсь.

Герман поежился, а затем прохрипел:

— Я сегодня тоже не был в школе. Мама кивнула:

— Я примерно так и подумала.

И все. Больше она ничего не сказала. Она только убрала у него со лба прядь волос и поплотнее его укутала.

Вечером, когда с работы пришел отец, Герман услышал, как родители что-то вполголоса обсуждали в гостиной. Затем отец подошел к его кровати и спросил, как он себя чувствует. Он тоже его не бранил. Напротив, после ужина он сделал нечто такое, чего давненько уже не делал. Он принес с собой книгу и прочитал Герману вслух увлекательную историю.

Она называлась «Долгая дорога в Санта-Крус», и в ней рассказывалось об одном мужественном человеке, который должен был доставить в город под названием Санта-Крус очень важное послание. Но чем ближе была цель, тем непреодолимее казались препятствия, встававшие на его пути. В конце концов стало казаться, что это совершенно безнадежное дело, однако храбрец все-таки справился со всеми трудностями и выполнил поручение. Но когда он, в полном изнеможении, добрался до места, выяснилось, что во всем городе не было ни души. Те, кому он должен был вручить секретное послание, давно уже ушли. Все его усилия оказались напрасными.

Когда отец закончил чтение, оба они некоторое время молчали, чтобы справиться с охватившим их волнением.

Потом Герман еле слышно прошептал:

— В точности то же самое произошло сегодня со мной, папа.

Отец в ответ серьезно кивнул:

— Я понимаю, мой мальчик.

— Правда? — изумился Герман.

— Да, — сказал отец. — Мне тоже, знаешь ли, однажды пришлось скакать верхом в Санта-Крус.

Герман приподнялся на постели, и отец нежно уложил его обратно.

— Лежи, пожалуйста, Герочка. Каждый человек когда-нибудь отправляется в Санта-Крус.

И, помолчав немного, добавил:

— А некоторые даже и не один раз.

Герман с благодарностью посмотрел на отца. И нашел, что отец у него просто чудесный. И такая же чудесная мама. И с Кларой он тоже теперь найдет общий язык. Может быть, это даже здорово — иметь младшую сестру, если со временем с ней можно будет потолковать о том о сем.

— Только вот еще что я хотел бы узнать… — продолжил отец. — Удалось ли тебе передать тайное послание?

Герман задумался, а потом прошептал:

— Не знаю… мне кажется, что да… однако…

— Тс-с! — произнес папа и приложил палец к губам. — Ничего не говори! Ведь это, в конце концов, секрет, не так ли?

Как раз в этот момент в спальню вошла мама, до этого хлопотавшая возле Клары. По очереди взглянув на обоих, она сказала:

— Ну что, дорогие мои? У вас вид настоящих заговорщиков.

Отец с сыном обменялись взглядами и многозначительно улыбнулись.

— Вы откроете мне свой секрет? — спросила мама. Отец подмигнул Герману:

— Откроем?

— Ясное дело! — сказал Герман.

В Индии, в самой сердцевине непроходимых джунглей, жил очень старый и очень мудрый слон по имени Филимон Фальтенрайх. На своих могучих ногах-колоннах возвышался он над берегом священной реки. Время от времени, желая освежиться, он посыпал голову белым песком или принимал прохладный душ. Ведь щедрая природа, наряду с многочисленными достоинствами, наградила его и собственным поливальным устройством. Хобот вообще был крайне полезной штукой. И Филимон Фальтенрайх не уставал изо дня в день испытывать по этому поводу искреннюю благодарность.

С каких пор он жил в джунглях, никто точно сказать не мог. Столетние черепахи и те утверждали, что, сколько они себя помнят, он всегда стоял на этом самом месте. Одним словом, никто не знал, сколько лет Филимону Фальтенрайху. Да он и сам позабыл, поскольку не запоминал подобные пустяки. Он размышлял совсем о других вещах — он был философом.

Несмотря на то что Филимон Фальтенрайх отличался прямо-таки гигантскими размерами, шкура его была еще больше, чем тело. Она была столь вместительна, что ее хватило бы на пару таких же слонов.

Но он проживал в этой огромной шкуре совершенно один, и она висела на нем многочисленными складками, что придавало его виду солидность и добротность. Он вовсе этим не кичился, а принимал такое изобилие с благодарностью, как незаслуженный подарок природы. Кроме того, он вообще не придавал большого значения внешней стороне дела — для этого он слишком давно и слишком глубоко мыслил.

Не подумайте только, будто он все время неподвижно стоял на одном месте. Нет, конечно. Иногда он отправлялся на часок-другой прогуляться по джунглям — во-первых, чтобы немного размяться, а во-вторых — чтобы нарвать с деревьев свежих и сочных листьев и с удовольствием их съесть. Философы ведь тоже должны время от времени подкреплять силы. А у Филимона Фальтенрайха был, надо заметить, отменный аппетит. Это тоже наполняло его сердце благодарностью.

В остальном же он был существом нетребовательным и скромным. Настолько скромным, что, несмотря на свои прямо-таки фантастические размеры, он никому не мешал. Даже наоборот, когда он стоял на берегу священной реки, животные, проживавшие по соседству, время от времени использовали его в качестве садового домика. Они прятались между его ногами-колоннами во время дождя или отдыхали в тени его исполинского тела, когда немилосердно палило солнце.

Филимон Фальтенрайх ничего не имел против, поскольку его самого не тревожили и не мешали ему предаваться размышлениям.

Теперь вам наверняка захочется узнать, о чем именно размышлял Филимон Фальтенрайх. Так вот, он, собственно, любил всякую мысль, лишь бы она была великой и прекрасной. Но главное — великой, ибо он сам был таким — и не только телом, но и душой.

Когда, к примеру, бархатисто-синее небо Индии отражалось ночами в священной реке, картина эта глубоко трогала Филимона Фальтенрайха, и он, исполнясь благоговения, думал: «Луна!» Больше он ничего не думал, лишь просто: «Луна!» И это была великая мысль.

Филимон Фальтенрайх мерно покачивался на своих мощных ногах, чуть слышно шелестел щедро отмеренными ушами и чувствовал себя крошечным и незначительным по сравнению с небом, усыпанным звездами. И от созерцания этой красоты сердце его начинало трепетать.

Посещали его, естественно, и другие великие и прекрасные мысли. Например: «Цветы!» Эта мысль была просто безбрежна, хотя сам по себе цветок часто выглядит довольно невзрачно. Но внешние размеры ровным счетом ничего не значат. Это Филимон Фальтенрайх знал, а потому держался тихо и скромно.

Впрочем, случалось и так, что он несколько лет подряд обдумывал одно и то же, поскольку ему казалось, что чем дольше размышляешь, тем мысль становится величественнее и глубже. Надеюсь, что вы все поймете правильно и не станете смеяться над Филимоном Фальтенрайхом, как, например, обезьяны, которые над его головой вели нескончаемые научные беседы, утверждая, что уж они-то с такими простыми вопросами справились бы в два счета.

Филимон Фальтенрайх только улыбался, слыша подобные заявления, посыпал себе голову белым речным песком и молчал. Люди, размахивающие всеми руками и ногами разом, в два счета разделываются со всем на свете. Их крайне трудно убедить в том, что многое в этой жизни зависит вовсе не от умения быстро с чем-либо справиться. Во всяком случае, Филимон Фальтенрайх охотно избегал спешки. Он ведь был мудрецом.

Чуть ниже по течению, там, где священный поток изгибался вправо, на прибрежный песок нанесло внушительную кучу гнилых водорослей.

Вся эта груда довольно скверно пахла. Животные, обитавшие поблизости, с радостью избавились бы от нее, не будь это сопряжено с серьезными трудностями. Дело в том, что водоросли были населены, словно многоквартирный дом. В роли квартиросъемщиков выступала мириадокрылая колония мух всяких мастей и размеров. Сколько именно жильцов насчитывала колония, мухи и сами сказать не могли, ведь они ни секунды не могли усидеть на месте и все время хаотично роились. Но их без сомнения было очень много. Поэтому-то их просто гордость распирала от сознания собственного величия.

— Мы самые важные существа на свете, — без конца повторяли они. — Нас тьма тьмущая. Если бы мы, к примеру, однажды решили, чтй отныне на земле должен воцариться мрак, нам ничего не стоило бы затмить солнце. И то, что мы не делаем этого, доказывает, что именно мы, строго говоря, позволяем солнцу светить. А это с нашей стороны великая милость, за которую все остальные должны целовать нам ноги, все шесть!

С этой точки зрения мухи действительно были весьма важными существами. А посему они считали, что имеют полное право нападать на других обитателей джунглей. Они без спросу садились куда им вздумается, нахально разгуливали где хотели, беспардонно щекотали и кусали зверей и птиц и вообще вели себя так, что и описать невозможно.