Гудим с Потимом ни слова не сказав к отцу Патону побежали, да им там сказали, будто заперся он в покоях своих и никого пускать не велел под страхом великого проклятия. Что же делать? Так и сели у крыльца ждать.

Отцу же Патону не до чего было. Ему знания в голову пёрли сплошным потоком. Он не успевал записывать, потом сокращать слова стал — и все равно не успевал, потому что знания появлялись в голове каким-то ясным и понятным многомерным ярким комом, а описывать это приходилось на бумаге плоско и долго. Ничего он не успевал! Это был совсем другой способ передачи знания! Никаких слов, никаких убеждений, всё ясно и понятно! Одно исходит из другого, переходит в третье, и так дальше, дальше, дальше… По глупости или от большой ненависти к проклятым ведьмам он выбрал сначала знания о пытках — и сейчас буквально захлёбывался в крови, оглох от криков и задыхался от смрада горелого мяса! Голову распирало, глаза застилал красный туман, в ушах звенело, из носа уже давно текла кровь, но он продолжал писать, выхватывая лишь малую часть из того, что ему приходило! Теперь он удивлялся тому, что простая девка смогла пройти такое, оставшись при этом цела и невредима, да ещё и усвоила столько всего! Даже какое-то уважение к ней промелькнуло! Но лишь промелькнуло и ушло, ибо боролся он уже из последних сил, и наконец, не выдержав, закричал:

— Хватит! Хватит! Я больше не-могу-у-у! — Но в голове что-то стукнуло, поток кровавых знаний брызнул болью и рассыпался, превратившись в сплошную черноту, которая утягивала его всё дальше и дальше. Он ещё чувствовал, что упал со стула, но чернота всё тянула и тянула его куда-то…

Вбежавший на крик слуга увидел лежащего на полу мёртвого отца Патона. Падая, он зацепил чернильницу, и та упав облила ему лицо чернилами, которые, смешавшись с кровью, создали впечатление, будто увиденные им пыточные кошмары хотели прорваться в наш Мир, но не успев воплотиться, так и растаяли, превратившись в противную кроваво-чёрную лужу. Оно и правильно, ибо негоже мерзости всякой наш чистый и светлый Мир своей грязью марать.

Часть вторая

Отец Мигобий за свою жизнь прошёл большую школу. Он много учился, много работал. Он был учёным и исследователем по натуре и с удовольствием занимался бы только наукой, но на свете слишком много людей, что хотят использовать науку и знания только в своих целях. И ещё для того, чтобы других людей в подчинении держать. А потому — знания скрывались, к ним не допускались люди, не причастные к той или иной семье, ордену, храму, секте, клану, тайному обществу… Человеку, просто занимавшемуся изучением Мира, трудно и небезопасно, чтобы его вообще услышали, а уж приобрести какую-то известность и тем более признательность — дело почти безнадёжное. Уж кому, как не отцу Мигобию, это знать? Потомок славного делами, но бедного землёй и златом рода, он, увлёкшись наукой ещё в юношеском возрасте, отправился учиться. А изучив основы академической науки, вынужден был примкнуть к последователям сломанного древа — самого влиятельного религиозного движения просвещённого мира. Только под их покровительством он мог заниматься любимым делом, но гордость не позволяла ему оставаться простым служкой на побегушках, трудами которого распоряжаются другие. Это его труды, его достижения, его открытия, и пользоваться ими должен он. И слава за них должна достаться ему. Для этого нужно было стать не просто одним из последователей сломанного древа, а занять положение в высших кругах. Такое не под силу тупому и ленивому. Тут нужен не только ум, но и хитрость, и коварство, и осторожность, и лесть, и огромное терпение. Кроме того, нужны те же знания о положении дел внутри высшей власти. Отец Мигобий быстро научился всему этому, но путь к вершинам занял много времени. Он уже далеко не молод, хоть и стариком назвать пока нельзя, но он часто жалел о том, что большую часть времени потратил на этот подъём по иерархической лестнице, а не использовал на научные изыскания.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Небольшая ошибка в отношениях с великим хранителем коры сломанного древа стоила ему опалы и высылки в эти дремучие дебри, «для подвижнического подвига в продвижении истинной веры среди варваров», как было написано в указе главы святых отцов. Поначалу он и воспринимал эту поездку как ссылку, но потом стало твориться непонятное. Его убеждения в том, что варвары тупы, дики и кровожадны, рушились на каждом шагу! Часто он поражался, как просто они обучаются. Насколько точно понимают процессы, происходящие вокруг них. Как легко и естественно используют свои знания. У них своя письменность! Они знают музыку, пение, танцы, могут записывать знаками звуки и цифры

Они не падают ниц перед правителем и не боготворят его, а лишь признают его главенство. Но по-настоящему он был поражён их лекарским искусством! Он так и не смог понять многого из того, как люди избавляются от болезней! Хотя не просто считал себя одним из лучших знатоков медицины, но и на самом деле был им. В том, что он «угадывал» те или иные болезни в человеке до того, как тот начинал чувствовать первые её признаки, не было ничего сложного. Собственно болезни и не было. Достаточно заложить в человека подозрения. Заставить его представить в себе боль, и дальше всё сделает его мнительность. У него на самом деле заболит живот, спина или ноги. Вот и будет он лечиться всю жизнь, принося тебе деньги и процветание. Отец Мигобий лечил не только согласно новейшим методикам просвещённого мира, но и создавал свои личные рецепты и схемы их применения, и все они работали не в пример лучше многих и многих рецептов, разработанных его коллегами. Варвары же лечили как-то по-другому. Их способы часто не поддавались никаким научным постулатам и никакой логике. Поэтому казались отцу Мигобию шарлатанством, и он готов был бороться с ними всеми доступными способами. Но больные вы-здо-рав-ли-ва-ли. Это был неоспоримый факт, и против него ничего нельзя было поделать. Списать выздоровление на происки тёмных сил не позволял его научный склад ума. Он сколько угодно мог говорить об этом при других, но сам в это не верил. Он был уязвлён в своей научной гордыне. Он был на грани разорения как деловой человек. У него проснулась зависть. И последней каплей стала эта девка, которая лечила играючи, совершенно не представляя себе, каких трудов это должно стоить лекарю.

Отец Мигобий возненавидел её всей душой! Он готов был задушить её при первой же возможности. Но прекрасно понимал, что в этом варварском городе ему это с рук не сойдёт. Даже князь, покровительство которого было получено, не сможет его спасти. Делу же внедрения тут религии сломанного древа будет нанесён такой ущерб, что оно заглохнет на долгие годы, а этого отцу Мигобию уж точно не простят. Тем не менее он знал, что за таким внешне простым лечением стоят реальные знания, которые не найти больше нигде. Причём девка владеет ими в совершенстве. Учил её какой-то деревенский дед, но она ещё молода, а за такое малое время разве можно чему-то научить? Отец Мигобий долгие годы потратил на обучение, потом на классификацию и систематизацию полученных знаний. Это и были его научные труды, которые оценили во всём просвещённом мире. А местным варварам это ни о чём не говорит! Мало того, оно им не нужно! Они и так справляются! От всего этого отец Мигобий едва сам не заболел воспалением мозга.

Об интересе отца Патона к знаниям варваров отец Мигобий узнал сразу, ибо не первый год занимался интригами и за столь небольшое время успел обзавестись соглядатаями и тайно от всех проложить в стенах трубки для подслушивания. А так как их с отцом Патоном покои находились в одних хоромах, но с разными входами, то и разделяла их одна общая деревянная перегородка, в коей само сломанное древо велело проделать отверстия для подглядывания. Поэтому отец Мигобий и узнал о «болезни» отца Патона. Потому и приготовил ему снадобья из трав, просто для общего поддержания тела. Потому и узнал о его мечтах воссесть на святом престоле и о том, как он хочет этого достичь. Отец Мигобий откровенно смеялся над этими бреднями, хотя и признавал за варварами какие-то знания, но думал, что это просто небольшая местная школа, которую конечно стоит изучить, но особого значения ей придавать ни в коем случае нельзя. Разговор с девкой сначала сильно разозлил отца Мигобия, но потом, вспоминая её слова, он всерьёз задумался. Как это она сказала: «А о неграмотности да темноте моей не вам, Жизни не чувствующему, говорить. Вы ж со своей учёностью сперва живое на мёртвые элементы да вещества разбираете, а потом их лечить пытаетесь. А того не поймёте, что мёртвое лечить, как камень поить — хоть и льётся вода, да не усваивается. Дедушка меня учил не таблицы сверять, а Жизнь чувствовать!»