В тот же день дед Юрий пропалывал морковку и даже ахнул, когда увидел, какая репка рядом с морковкой вымахала. А посадил-то он здесь ещё весной маленькое семечко. Не вырастала такая репа ни в прошлом году, ни ещё раньше ни у него, ни у соседей.
Присел он, чтобы лучше разглядеть репку, даже очки достал, а потом решил: «Ладно, пусть растёт… А там посмотрим, что с ней делать».
Пожилая сорока куда-то улетает
Прилетели скворцы из своих тёплых стран, а они далеко-предалеко — за рощей, за другой улицей, потом за лесочком и ещё за чем-то. Так далеко, что туда даже сороки и вороны не летают.
Уж на что, кажется, вороны путешественницы. Они в Заячью рощу, где живёт лешак Спиридон, частенько наведываются. Почтальонами у него подрабатывают. Письма от лешака Акулине приносят. А живут воронушки тоже не близко — в леске за другой улицей. Но и они за этот лесок, в тёплые края, не собираются. А сороки, те прямо говорят:
— А что мы там не видели. У нас здесь летом мошки и букашки вкусные, зимой — семечки и зёрнышки. Бабушка полудница нас из огорода не прогоняет. Пса Барбоску можно подразнить, когда он на цепи сидит. А Игнат нас редко пугает. Он больше за скворцами следит.
— Он же, пугало ваше, всю зиму спит, — застрекотала, подлетев, пожилая сорока. Уселась на ветку и давай на ней качаться, словно маленькая, хотя была уже, как известно, пожилой. И сорока продолжала:
— Уснёт ваш Игнат, перед тем как снежку выпасть, а проснётся — в огороде весна. Это на Новый год Акуля его разбудила, когда Дед Мороз приходил…
— С горки Игнат прокатиться захотел! С горки прокатиться! — стали вспоминать сороки.
— Может, и так, — согласилась пожилая сорока, — а еще подарок получить задумал.
Переступила пожилая сорока с ноги на ногу и добавила:
— А ведь я, подруги, на юг собралась…
— В отпуск? — оживились сороки. Любят они какую-нибудь новость услышать, а потом разнести её по деревне.
— Совсем улетаю, — важно ответила сорока.
— Ах, зачем же?! Ах, когда же? — закружились вокруг неё сороки.
— Поселиться там думаю. А улечу когда?.. Вот прощусь со всеми и улечу. Может, завтра и буду прощаться, а там уж в путь-дорогу отправлюсь. Хотела в Заячий лесок улететь, да передумала.
И правда, на следующий день прямо с утра, когда сосед её петух начал кукарекать, всех, кто не проснулся, будить, отправилась пожилая сорока со знакомыми прощаться. А поскольку сороки на своей улице всех знали, а она среди сорок была самая старшая, то проститься ей со всеми было непросто.
Сначала полетела она к соседу петуху. Уж с ним-то они знакомы-перезнакомы. Петух не раз будил сороку, когда той подремать хотелось. Да и другие петухи от его кукареканья просыпались и называли его заполошным. А кукарекал он раньше всех потому, что жил у самого озера. И когда солнышко всходило, то отражалось в воде, вот и казалось, что поднимаются сразу два солнца. Петушок каждый раз удивлялся и кричал на всю улицу, будто пожар случился:
— Ку-ка-реку! Вставайте и посмотрите, что творится!
Прилетела пожилая сорока к петуху-соседу, начала с ним прощаться, да не смогла. Вывалился из конуры молодой пёс с заграничным именем Спонсор. Кувыркнулся от радости, что утро наступило и скоро хозяйка принесёт ему что-нибудь перекусить. Увидел молодой пёс в это время кончик своего хвоста. Подумал: «Кто это такой лохматый под моей ногой прячется?!» — и давай этого лохматого ловить. Подтянется к хвостику — хвать зубами, а хвостик уже под другой ногой. Перевернулся на другой бок и опять не поймал…
Подождала-подождала сорока, когда Спонсор хвост поймает, — не дождалась и отправилась прощаться к соседской корове. Летит, а воробьи во дворах щебечут: «Вон сорока мимо пролетела…» — «И правда, чик-чирик, мимо пролетела». Им, воробьишкам, когда проснутся, всё интересно: кто летит, кто идёт, кто хвостом машет.
А хозяйка только что подоила свою ведёрницу, целое ведро молока надоила и повела кормилицу пастись с другими коровами. Все они уже щипали травку на лугу возле озера. Подросла травка за ночь. Смотрел на неё пастух и думал: «Хорошая травушка. Сам бы пожевал, да зубы у меня плохие…» Подлетела к стаду сорока, стала рассказывать, что собралась на юг. Завздыхали коровы, а что сказать — не знают. Хоть и птица она, и молока не даёт, а жалко — своя же, деревенская.
Подошёл бык по кличке Быня, замычал:
— Му-у-учаться будешь. Одна-одинёшенька на все тёплые края… Поду-уу-май. У нас тут и трава вкусная, и водица в озере чистая. А в тех дальних краях, я по радио у себя во дворе слышал, какую-то минеральную воду пьют. В общем, минералку. Из-за одного названия пить её не захочется.
Прав был Быня или нет, сорока не знала. Полетела к своему гнезду подумать.
— Ку-ка-реку! — окликнул её сосед петух. — Куд-куда ты мимо летишь? Залетай ко мне — дело есть.
Завернула к нему сорока. Смотрит — спит опять в конуре пёс Спонсор. А поймал он свой хвост или нет — неизвестно. Хотела спросить у петуха, а он говорит:
— Будешь лететь в тёплые края, так там, за нашей рощей, на соседней улице, живёт у деда Кукаренко петух без двух перьев в хвосте. Он ещё по утрам, когда хозяина будит, кричит: «Кукаренко! Вставай, а то бабка твоя ругаться будет!» Повстречаешь его — передавай привет. Скажи, как увидимся с ним в следующий раз — додерёмся. Мы с ним, как-то в мае, только начали драться, так нас бабка Кукаренчиха метлой разогнала.
— Передам! — пообещала сорока.
— Сама, смотри, не спорь с ним. Драчун он. Недаром у него хвост ободранный… Ну, — добавил на прощание петух, — ты в тёплых краях не задерживайся. Хорошие сороки нам и здесь нужны.
— Не знаю, не знаю, — застрекотала сорока. А самой приятно стало, что петух назвал её хорошей. Мог бы, конечно, добавить, что она симпатичная. Да уж ладно. Может, про это кто-нибудь другой скажет. Не могут не сказать.
В этот день проститься со всеми сороке не удалось. Полетела она попрощаться с бабушкой полудницей, да увидела Хавронью Сидоровну. Дремала свинья спокойненько на солнышке под забором. Что ей начала говорить сорока, Хавронья недослушала.
— Ну и улетай, — хрюкнула и даже на сороку не взглянула. — Лети, тише на улице будет. А то гоняешь тут по дороге на мотоцикле, туда-сюда носишься. Тарахтишь. Один шум от тебя…
— Я? На мотоцикле?! — удивилась сорока. — Да ты что, Хавронья?
Приоткрыла, как всегда, один глаз свинья, хрюкнула:
— Хрю, это ты, сорока?.. Тогда на мотоцикле, наверное, бабка полудница носится. Ну, всё равно — лети, раз собралась. Пока же, если ты меня уважаешь, выключи, пожалуйста, собаку. С утра Барбоска у деда Юрия лает и лает. Вздремнуть не даёт. Выключи его, да и сама поспи перед дорогой.
— Ладно, — пообещала сорока и полетела во двор деда Юрия. А пёс его, Барбоска, как раз перестал лаять. Устал, наверное.
— Опять сорока мимо летит. Опять мимо! — защебетали воробьи.
По двору деда прогуливался петух Костя и смотрел, как его куры умываются пылью. Выбили они в земле лунки, подбросят крыльями пыль над собой и радуются. Так уж им хорошо.
— Ванны принимаете? — спросила сорока.
— Ванны, ванны! — закудахтали куры. — Давай с нами!
— Я бы не против, да вот улетаю от вас. Проститься заглянула.
— Куд-куда? Куд-куда ты, Мима? — закудахтали куры. Сказала им сорока, что на юг собралась — в тёплые края.
— Ну, слетай, слетай, Мима, раз делать нечего, — разрешил петух. — А моим хохлаткам цыплят выводить надо.
— Некогда нам, некогда, — затараторили куры, — а ты лети, Мима.
— Почему мимо? — удивилась сорока. — Я прямо на юг полечу.
— Ты прости нас, Мима. Рядом живём, а не знали, что тебя Мимой зовут. Удивилась сорока, принялась расспрашивать, кто же стал её так называть?
— Да все, — объяснил петух Костя. — Вон и воробьи, когда тебя увидели, зачирикали: «Вон сорока Мима летит… Опять Мима летит».
Спорить с курицами сорока не стала. Догадалась, что хохлатки всё перепутали, и, решив, что с ними она простилась, отправилась в соседний двор. Там, в гнезде на высоком тополе, снимали квартиру две сороки. Но дома их не оказалось. То ли они новости по улице да огородам собирали, а может, своими со встречными делились. Зато под тополем на пеньке сидел Кирюша. Успешно окончив первый класс, приехал он на каникулы к бабушке. А сейчас тут, на пеньке, читал вслух грустное такое стихотворение:
Ходит-бродит взад-вперёд
Поросёнок у ворот.
Ходит, хнычет: хрю-хрю-хрю,
Я всё это не стерплю.
Малыши плохой народ —
Не пускают в огород.
Жалко было Кирюше поросёнка, и он горько плакал. Плакал и думал: «Зачем я только научился читать?!» А бабушка приготовила ему на каникулы сразу две книжки. Открыл Кирюша вторую и хорошо сделал. Стихотворение в ней ему понравилось: