Тут и Баська застучала ботинками, спускаясь по лестнице, и я подумала, что не стоит с ним спорить при ней.

Наскоро перекусив, мы прихватили лукошки, а я еще и Сенькин узел, и двинулись из дома по направлению к лесу. В молчании дошли до реки, там пора было расходиться — ребятам в лес, а мне на тот берег.

— Ну что, не передумала еще? — спросила Баська ехидно, но в то же время как то нерешительно, как будто сомневаясь.

— С чего бы это? — зло фыркнула я. — Боишься меня отпустить или надеешься, что не вернусь?

— Дурочка ты, Леська, ненормальная. Не ходи, зачем тебе тот берег? Не ходи, я никому не скажу, правда.

— Ну уж нет, сказала что пойду, значит пойду, — совсем рассердилась я. — Сиди в своем трактире, клуша.

Я отвернулась. Сенька странно взглянул на Басию, вздохнул, и, окинув взглядом реку, кликнул меня:

— Лесь, я с тобой, вместе веселее!

Я чуть не разревелась и, не оборачиваясь, процедила сквозь зубы, спускаясь к воде:

— Нет, Сень, я должна одна, как договорились, — и, почувствовав движение за спиной, крикнула: — Не смей за мной идти! Сказала одна пойду, значит пойду одна! Уходите!

— Ладно… сегодня к вечеру, как солнце вниз пойдет — будем тебя тут ждать. И не смей опаздывать, а то искать тебя пойду, ты меня знаешь!

Сняв ботинки и закатав выше колен штаны, я ступила в воду — река тут была совсем мелкая. Если бы не ребята, которые стояли за моей спиной, я не знаю, как бы я решилась на переправу, а так, сердитая и испуганная, я решительно пошла по направлению к другому берегу. Слышно было, как кто-то из девчонок всхлипнул.

— Дура, не реви, вернется она к вечеру, — оборвал ее неуверенный Сенькин голос.

Больше я о них не думала.

Я шла через реку, зарываясь пальцами ног в мелкий песок. Несильное течение холодило коленки. «М-да… так и замерзну я, если совсем-то намокну… Солнце в полную силу начнет греть еще часа через три-четыре. Весело. Еще и простуду схватить посередь лета, очень приятная перспектива. Нет, мы конечно не изнеженные городские детки, но речка и так-то не из теплых, а в мокрой одежке на ветру будет неуютно».

Дно был ровным, ноги вскоре привыкли к воде. Я шла и шла, пока внезапно опора резко не ушла из под ног, и я, споткнувшись и балансируя руками, не провалилась по пояс в воду. Хорошо, что хоть Сенькин тючок оказался в той руке, что взлетела вверх, пытаясь удержать равновесие. Дальше я старалась идти осторожнее, нащупывая илистую почву под ногами.

Да уж, Чародеям действительно мост не нужен, брод вполне проходимый, раз уж даже я перебралась без проблем. Вышла на песок, все хорошо, только берег-то высокий, надо как-то забираться наверх. Для начала, стуча зубами от ветра, стянула штаны и рубашку, отжала из них воду и кое-как натянула обратно. Не забыв поклажу: в одной руке лукошко с отсыревшим завтраком и мокрыми ботинками, в другой Сенькин сверток; пошла вдоль берега, пытаясь найти место, где бы взобраться. И совсем недалеко увидела сломанное дерево, завалившееся кроной вниз к реке. Цепляясь за ветки, царапая руки и ноги сучьями, кое-как вскарабкалась на обрыв. «Хороша… Рубашку порвала, мокрая, грязная, замерзшая, вся исцарапанная — красавица просто! Баська была бы в восторге», — я рухнула в траву прямо на краю склона. Сил бояться уже не было. Растянувшись, немного погрустила о своей горькой судьбе: «Ведь могла же не ходить, Баська дала такую возможность, так нет же, понесло меня, действительно дурочка», — я осмотрелась по сторонам. Лес подступал к самому обрыву. Ну, вот оно, Чернолесье. Кажется, пока на меня никто бросаться не собирался, злобных взглядов из-за деревьев не кидал и вообще, светлело, уже и солнышко показалось. Я решила сломя голову в лес не бежать, а высушить одежду и перебрать вещи, что добыл мне Сенька.

Вот оно, счастье — в тючке лежал плащ, вернее, когда я развернула сверток, то тем, во что все было завернуто, оказался плащ, не доха конечно, но тепленький. Я в срочном порядке вытряхнулась из мокрой и грязной одежки и побросала ее на ближайшие ветки того самого поваленного дерева, по которому взбиралась наверх. С наслаждением накинула на себя замечательный, просторный и почти сухой плащик, наверное принадлежащий Сенькиному отцу — он обернулся вокруг меня два раза. Сразу стало тепло, и жизнь показалась не такой уж безнадежной. Согреваясь, я думала о том, какой молодец Сенька, что все-таки навязал мне свой сверток, как хорошо иметь такого друга и вообще как хорошо тут сидеть и отогреваться после холодного купания…

Эдельвия. Чернолесье. Июнь 298 года от разделения Лиории. Виллем.

Сгущающиеся сумерки окутывали, но еще позволяли разглядеть на дороге, извилисто убегающей от деревеньки, фигуру всадника на коне. Статный, широкоплечий, с осанкой достойной особы королевского рода, в длинном темном плаще, с развевающимися черными волосами, он казался смелым рыцарем, сошедшим со страниц книги. Виллем и сам отлично знал о таком сходстве и довольно ухмылялся, пребывая в прекрасном расположении духа.

Избалованный вниманием хорошеньких селянок и горожанок, трепетно тающих под цепким взглядом черных глаз, теряющих силы к сопротивлению во властных объятиях сильных рук, он уже не особо и ценил это внимание, увеличивая число разбитых женских сердец. Но вчера он сумел заманить в сети своего темного обаяния поистине ценный экземпляр. Виллем улыбнулся и едва не облизнулся, подобно коту над миской сметаны, окунувшись в сладкие воспоминания вчерашнего дня. Да, девушка была очень хороша — хрупкая, с кожей цвета дорогого фарфора, светлыми кудряшками, причудливо уложенными и переплетенными полевыми цветами, огромными серыми глазами, опушенными длинными черными ресницами, пухлыми губками цвета и вкуса спелой малины. Она больше походила на прекрасную принцессу, чем на обычную селянку, которой была. Казалось бы, завоевать ее сердце будет невероятно трудно, а вышло так легко. Глупышка верила в любовь и сама себя наказала.

Виллем скривился в усмешке, и его, до этого казавшееся прекрасным лицо, стало отвратительным и даже пугающим. Девушка хранила себя для избранного, а упала в объятия обольстительного чародея. Виллему стоило только рассказать ей красивую историю, наобещать любовь до гроба и скорое свое возвращение, зачаровать ее простенький амулет на память. «Каждая женщина продажна, дело только за ценой», — довольный собой подвел итог размышлениям всадник, и, пришпорив коня, продолжил свой путь.

«Да, кажется здесь», — подумал Виллем. Он был именно на этой опушке Чернолесья в день своей инициации. Вот на краю обрыва камень судьбы, на первый взгляд обычный серый булыжник, но даже два года спустя чародей хорошо помнил, как при прикосновении камень стал нижней ступенькой лестницы, уходящей в небеса. Он помнил, как сжалось в благоговейном трепете сердце, при виде спускающейся по ступенькам навстречу ему прекрасной женщины в белой, словно сотканной из облаков и солнечного света накидке с капюшоном. Помнил, как Светлая Дева коснулась полупрозрачным тонкими пальцами его склоненной головы. Как теплая волна силы, таившейся глубоко внутри юноши, будто бы вырвалась наружу с неистовством застоявшегося в стойле породистого жеребца. А еще он помнил слова наставника: «Неплохой выйдет из тебя чародей, правда без задатков великой силы, но неплохой». Для юного чародея, пребывающего в эйфории от встречи с видением, готового творить, едва почувствовавшего вырвавшуюся силу, рисующего в воображении картину его будущих свершений, слова эти звучали как приговор.

— Я посредственность, никчемность, — бормотал юноша, рассматривая врученный ему зеленый камешек с затейливым узором.

Виллем отмахнулся от навалившихся воспоминаний, словно от назойливой мухи. Еще ничего не потеряно. Эти годы он упорно изучал древние фолианты, практиковал сложные заклинания, не жалея отнятых за использованную силу недель и месяцев молодости. Но все вернется обратно. Все сделано верно, он сумеет… он станет великим чародеем на зависть недоброжелателям, этим выскочкам. Он еще докажет всем, чего он стоит на самом деле. Со злобой и отчаянием в сердце, он коснулся древнего камня, не обратив внимания, как тревожно, будто предостерегая, зашумели вековые дубы Чернолесья, как пронзительно закричала в глубине леса ночная птица, а звезды в небе заволокло черной пеленой.

Лестница поднялась в небо. Как и в прошлый раз, в мерцающей дымке, он увидел Светлую Деву в белоснежном одеянии. Но спускаться к чародею она не спешила, и на лице ее он не заметил улыбки, напротив, показалось, что недовольные складки пересекли лоб богини.

— Ты был упорным, чародей, ты умен и терпелив, — слова Светлой Девы не доносились до него, а словно звучали в голове, — но деяния твои идут от сердца твоего, а оно ожесточилось, наполнилось завистью и злобой. Научись прощать, научись любить, открой себя для добродетели и возвращайся вновь в Чернолесье…