Тотчас нашлись люди досужие, донесли эти речи бояряну. Боярин не долго думал, говорит: «позвать мне мужика этого.»

Пришел наш сермяжник на расправу, кланяется. – «Что прикажешь, боярин милостивый?»

– Ну-ко, молодец, хваленый делец, ты, сказывают, в дележе всякому угодить горазд, умеешь делить всякую вещь и по почету и поровну. Ну так вот тебе ради примера-гусь жареный: раздели-ка его по почету между семьей моей! Буде сможешь, быть тебе старостой, а не угораздишься, – будет тебе за похвальбу некошную поученьице тошное…. Нутко, дели!..

Боярин в это время за столом обеденным со своим семейством сидел и нарочно в ту пору мужичка позвать велел, чтобы все видели, как хвастливый простак мужичек из своей похвальбы вывернется.

Мужичек, ни слова сначала не говоря, перекрестясь, засучил рукава – и давай гуся делить, обращаясь со словами к тому, кому при дележе что давал.

– Вот ты, батюшка-боярин, как голова в доме, – вот тебе головка гусиная; ты, матушка-боярыня, ближе всех к голове, – вот тебе шейка: без неё ведь никакая голова не удержится, вы, два хватика-сынка нашего боярина, подростете вы побольше, побежите вы в стороны далекия разных див смотреть, уму-разуму набираться и службу свою обязанность исправлять, как и батюшка-кормилец ваш, – то для того, чтобы скорей туда дойти, да вернуться после трудов к своим родителям, – вот вам по ножке-бегунье, чтобы было ладно стоять и ходить; вы, матушки-боярышни, вас то-же парочка, да никого-то еще вам под пару нет… пообождите маленько, придет и вам время-пора, вспорхнете вы, что голубушки белые, полетите из дома родительского в другом доме себе гнездышко совивать… так, чтобы легок, не скучен полет ваш был – вот вам по крылышку!.. Разделил я вам гуся, а мне как бы и нет ничего… ну да я мужик-глуп, себе хлуп!

Взял что осталось гуся под-мышку мужичок, раскланялся да и вон пошел.

Боярин, боярыня и дети боярские так и покатываются со-смеху: смышлен-де мужик, даром простак; кафтан-то у него сер, а ум-то видно не лукавый съел!

– Постойте-ж, говорит боярин, задам я ему еще задачу одну, – буде и эту порешит, то быть ему старостой, тогда уж будет видно, что он плут продувной и зародился на это.

Боярин велел опять мужичка позвать.

– Ловко, говорит, ты по почету делил; сделай же теперь еще дележ: вот видишь – тут теперь пять гусей жареных (боярин велел допрежде столько для шутки принести), – а нас с женой да с детьми шестеро; так раздели-ко ты этих гусей всем поровну, – только не одного гуся не рушь, а давай по целому!..

– Благоволи же, кормилец-боярин, мне при этом и себя не обчесть, – молвил Ермил кланяясь, – это не для того, чтобы мне мужику-дураку сметь стать в уровень с вашей милостью, а только ради того, кормилец ты мой, чтобы по справедливости и мне, дурню, сошлось что-нибудь за хлопоты.

– Ладно, ладно! – молвил барин смеясь, ну пожалуй, будь ты седьмым, – дели же всем семерым поровну пяток гусей целиком! – Мужичек благословясь большим крестом двумя пальцами, опять принялся за дележ…

– Ты, боярин, один, да твоя боярыня с тобой да вот, гусь между вас, – вот трое вас; вы, молодые бояричи, двое сидите рядышком вот, вам гуся – и вас стало трое теперь; вам, матушки-боярышни, гуська положу, – и вас трое теперь надо считать, если с гуся начать – Остался я один было одинехонек, да вот у меня два гуся по сторонам – вот и я втроем! Теперь сами рассудите, – если скажут по тройке значит поровну!

– Ах! пусто его, – инда вскрикнул боярин со смеха надседаючись, – ну уж хват-молодец!.. Отдать ему этих двух гусей, да поставить его в старосты!..

Конечно, такое приказание тотчас и было выполнено: вошел мужичок к боярину простачком, обыкновенным мужичком, а вышел от барина как бы другим человеком – вышел мужичком-старостою!..

Так вот за что, мол, получил такое титло почетное?.. а за смышленость свою, порешил задачи и простые да небывалые….. Да, подитко, другой пореши!

А ведь по истине, если хорошенько оглядеться кругом, – то можно сказать, ни мало не хвалясь, что у нас на Руси найдется много таких мужичков-простачков, которые по своей толковитой догадливости могут многое кое-чего своим простым умом рассудить, – только им прямо дело в руки дай да по чужому-ученому вплотную-то делать не заставляй…. Да – если бы еще такому мужичку русскому да далась хорошо родная грамота… куда бы ладно вышло оно!

Повесть эта давняя, притча эта древняя, – басня она Езопова.

Жил некогда стар-человек, и приходило уже время ему преставиться, – то-есть, оставляя других на этом свете, самому на тот свет отправиться. Было у того стар-человека семеро сыновей стар-стара больше, – самому крупному почитай тридцать лет и все по-годки.

Вот, умираючи, призвал к себе своих семерых детей тот стар-человек и повел к ним такую речь:

– Дети мои милые, соколы ясные! приходит моя пора-время, должен мой живот покончиться, оставляю я вас без себя сиротами круглыми. Вы ребятишки точно не маленькие: старшему, почитай, тридцать лет, – стало быть кое что на свете знаете, – да вот беда-сила в чем: ребятки-то вы – не совсем порою разумные, – часто из-за пустого дела ссоритесь, а это мне, целый век глядя на вас, нелюбо…. Слушайте же, коли вы да без меня будете несогласно жить, то погибнете все, аки капустный червь осенью студеною, – от вашего несогласия придет вам нужда-туга, великая! Тем же братьям из вас, что согласно живут, будет и радость, и покой, и почет большой, и никто на них силой не пойдет, никто им недоброго слова не вымолвит!.. – Да вот, ради примера, принесите мне пук из семи прутьев ивовых….

Дети выполнили, что отец велел: принесли пук в семь прутьев ивовых.

– Ну, сказал стар-человек, обращаясь к сыну старшему, – ну, ломай этот пук пополам!

Принялся ломать старший брат, держа себе на уме: – что, мол, это старику пришла блажь в голову? – Возился, возился над пуком прутьев, но сломать его не смог.

Потом второй брат принялся, там третий и прочие, до седьмого по очереди, но пука сломать не сломали, только что немного помяли, а сами таки порядочно умучились.

– Вот, говорит опять стар-человек, с такой безделкой да как возитесь! что же бы было, если бы в пук-то семнадцать прутьев вложить?… Ну, теперь развяжите же пук да возьмите по одному прутику.

Дети исполнили его приказание.

– Ну, ломайте теперь.

– Теперь как не сломать! – молвили братья; да как хватил о колено каждый прутик свой, – то из каждого прутика и стало два.

– Так вот понимаете ли теперь тут сила в чем? – промолвил стар-человек: будете вы жить вместе крепко и дружно, не расставаючись, – вас, положим, и погнет, покорпит порою горе-беда, а сломать ей вас не под силу придет; а буде вы порознь разойдетесь, то вас и малая забота-нужда, как эту хворостинку, пополам перегнет.

И поняли, и приняли дети отцов совет: не разлучались они и друг друга крепко держалися. Пожалуй иной порой было и не без ссоры у них, – «вместе живучи горшок с горшком столкнется», – говорит пословица, – а все же они друг от друга не шли, и какой между ними, случилось, разлад не бывал, они на мировую про-меж себя чужого постороннего ума не спрашивали, да никто посторонний и не мешался в споры их, держася тоже разумной пословицы: «свои собаки грызутся, а чужая не приставай.»

И напоследок, от ссор-смут все более отставаючи, живя все дружелюбнее да согласнее, дожили те братья до преклонных лет и сами вполне испытали и увидели, и другим собою в пример показали, что их отец-покойник был прав в своем благом наставлении: что согласие в семействе самое лучшее, и от Господа Бога благословенное.

А у кого уши не для красы только, тот выслушает, и поймет, для чего пересказана эта разумная притча Езопова.