Собрался удав спать, а не может. Чувствует, как еда бегает внутри туда–сюда, никак не успокоится. Только рот открыл от удивления, как она тут же обратно выскочила и убежала. Заплакал удав от горя–досады, раскаялся, что ни с кем раньше не считался и в школу не ходил. Поплакал и пошел в школу. Там, в столовой, его и кормят теперь. Век живи — век учись…

У одного старого дома ветром снесло крышу. Была она ветхая, прохудившаяся, её давно надо было бы снести. Обрадовались люди, что им ветер так нечаянно помог, целиком старый дом разобрали, на его месте новый построили. Небоскрёб.

И надели на этот небоскреб красивую стеклянную крышу, светящуюся изнутри по ночам. Ходят люди вкруг него, головы вверх задирают и ахают:

— Ах, какая крыша великолепная!

Загордилась она от таких слов: днём свет в дом пропускает, ночью сама огнями переливается, как яблочко наливное. Красота! Но чувствует дом, как у него крышу от гордости пуще прежнего сносить стало. Забеспокоился жильцами. Пожарных накликал. Те полазили по своим лестницам где–то внизу, полазили. Не достают лестницы пожарные до самого верха. На том и уехали восвояси.

Поначалу крыша с испугу угомонилась. Но потом снова за прежнее принялась. И вот, однажды, её таки снесло от гордости. Проснулся дом утром: нет крыши, одни стеклянные осколки всюду валяются, как жар, горят на солнышке. Эх, жалко! Покручинились жильцы и новую крышу заказали.

Эта вроде с виду попалась смирная. Надёжными болтами к дому прикрученная да хорошей сваркой приваренная — стоит на месте, не дёргается …

Наступила тёмная ночь. Уставилась крыша в небо, смотрит, как облака плывут над землей, как звездочки светятся, как ветер гудит в проводах каких–то: вот хорошо–то! А с места не сдвинешься. Помигала крыша свежая огнями, вроде успокоилась. И так вот проходили ночи за ночами. И стала крыша с тоски ржаветь, гнить, рассыпаться потихонечку. А потом и вовсе потекла. И то верно. Крыше без гордости — как птице без полета.

Люди это дело заметили — сами дому крышу снесли, от греха подальше. Ну, и как теперь быть? Совсем ведь без крыши не проживёшь. Неудобно. Даже в небоскрёбе. Повздыхали хорошенько. Видать, не судьба. И убрали свой небоскрёб с этого странного места.

Теперь там парк. Деревьями всё быстро заросло, как грибами. Цветы пахнут. Птички поют. Дети по чащам да полянкам бегают радостные. Есть где поиграть, порезвиться. Бабушки на скамеечках сидят, носочки вяжут, дедушки газетки читают, в шахматы играют. Всем хорошо стало. Светло. Солнечно. Иногда только тени мелькнут по земле: то ли от облачков белоснежных, то ли от крыш — счастливых, свободных, в даль лазоревую пролетающих…

— Эй, Жилдабыл, иди сюда!

Бежит, улыбается, уши мохнатые на ветру шевелятся. Ишь, ты! Если же натворил что–нибудь, бежать не торопится. Хвост между ног прижмет и сам еле волочится да поскуливает виновато. Ну, как такого не простить? А как заметит, что простили, тут же — как подпрыгнет от радости, как лизнет в щеку! Благодарный!

Некоторые, кто имени его не знает, а тоже подружиться хотят, начинают звать:

— Эй, собака, иди сюда!

— Сам ты собака, добрый молодец! — как рявкнет в ответ. А потом как пасть разинет: сразу все сомнения рассеиваются и возражений ни у кого нет. Ещё бы! Триста двадцать зубов в четыре ряда! Какая там собака! Жилдабыл он! Настоящий Жилдабыл в собственном соку! И всё тут.

Лесорубы его с собой на работу брать любили. Хлеборобы тоже. Шибко хорошо деревья перегрызал да пшеничные поля скашивал. Качественно, без брака. А уж вечерком после работы и погулять мог, и хороводы поводить Песни старинные народные жалобные со слезой певал, выл трогательно очень… Все от него плакали.

А как настала Жилдабылу пора жениться, так появилась у него невеста–красавица Самапришла. Так её все звали уважительно. Ещё бы не уважать: триста двадцать один зуб. Один — на счастье Жилдабылу, чтобы знал кто в доме хозяин, а кто хозяйка. Вот.

Ну, он–то смирный. Не бузит попусту, как некоторые. Прямо так сразу и спрашивает: — Миленькая Самапришла! Чем бы тебе ещё угодить? Как бы тебе ещё понравиться?

Вот ведь дамский угодник какой! Рыцарь! Не нам чета! Особенно когда кто–то в гостях…

И появились у них ребятишечки — жилдабылочки да самапришёлочки. Живчики такие. Вечно не туда заберутся, да не то сварганят. Не уследишь. А уж как зубки у них прорезались, так и вовсе покоя родители лишились. Бегают за ними по дому, только успевают от погрызанной мебели оттаскивать. Ни телевизора отцу, ни стиральной машинки маме не стало. И до папиных тапок добрались. Да, что там тапки! Все его любимые газеты про футбол в клочки изодрали!!!

Обиделся с горя Жилдабыл, надулся, встал в угол и стоит, никого видеть не хочет, по газеткам своим поскуливает… Слышит: сзади скулёж сплошной поднялся. Оборачивается, а там: вся его ребятня друг за дружкой к папе в очередь пристроилась и хнычет. Ну, как на таких обижаться?! Пришлось простить.

Решило как–то раз жилдабыльское семейство до речки прогуляться, на травке поваляться, в воде побрызгаться. Лето. Солнце. Жара. Только собрались: гроза началась. Гром грохочет. Молнии сверкают. Куда тут пойдёшь: малышня под диван забилась, одни испуганные хвостики наружу торчат. Села мама сверху на диван и начала потихоньку сказку рассказывать про храброго Жилдабыла. Как он с драконами бился, народ жилдабыльский защищал. Так хорошо рассказывала, что даже папа заслушался, рядом сел, и ребятишки тоже незаметно для себя повылезали из–под дивана да возле пристроились.

А тут в окно радуга заглянула. Красивая! И говорит радуга:

— Ой, можно, я вас сфотографирую? Уж больно хорошо сидите!

Все сразу обрадовались и согласились. Такая хорошая добрая фотография получилась. Просто загляденье. До сих пор на стенке над диваном висит. Кто не видел, пусть как–нибудь забежит к жилдабылам в гости. Они её любят показывать! И гостей, между прочим, без угощенья никогда не отпускают. И подарок каждому на память дают. Ну, и что молчите? Пошли скорее! Самому охота в такие гости сходить!

У одного завоевателя, как ему только не стыдно, была целая армия послушных безобразников. Они всегда в точности исполняли все его злые приказы, которые нормальному порядочному человеку даже в голову не придут.

И вот он докатился до того, что решил захватить мирную соседнюю страну, где люди жили себе да радовались, ни о чем таком даже не подозревая.

Когда про кого–нибудь ничего плохого не знаешь, то всегда думаешь, что он не хуже тебя. Это нормально. Зачем о людях сразу плохое–то думать? Пусть они докажут сначала. Вот что докажут — то и можно думать, да и то не всегда, потому что, может, они нечаянно так сделали.

Готовились безобразники, готовились и, наконец, напали на весёлую страну с хорошими людьми. Но только они собрались учинить там что–нибудь, как появилась Серьёзная Дама. Она взглянула на них и твёрдым голосом говорит:

— Подите прочь.

Один раз сказала, больше не понадобилось. Тут же ушли и больше не появлялись. Говорит ей счастливый народ:

— Слава тебе, великая освободительница! Проси чего хочешь!

Щедрый народ, свободный. Чего хочешь готов дать. Не жалеет для себя от других прятать. Но Серьезная Дама ничего просить так и не стала. Ушла.

Идет она по улице и замечает как из окна многоэтажки, с самого верха, девушка выпала. Как так получилось? Падает, кричит, сейчас разобьётся. Всем её жалко. А ничего уже не поделаешь. Дама посмотрела на неё и дальше пошла, ничего не сказала. А девушка тут же стала кружиться по воздуху, как осенний листок, медленно–медленно и аккуратненько на землю легла, в общем, и не упала, и не ушиблась. Поднялась, отряхнулась, платье поправила и домой пошла. Идёт, плачет от счастья, ничего не понимает.

А Серьёзная Дама мимо парка проходит. В центре парка пруд старинный с лилиями. Посреди пруда мальчик тонет, барахтается, из сил выбивается. Дама на мальчика мельком взглянула, а сама, словно туман, вдоль берега потянулась, по кустам застелилась. Вечерело.

Вода под мальчиком начала проваливаться, исчезать, опустился он на самое дно, а там уже сухо. Воды нет на дне. Мальчик встал на ноги и пошел по сухому дну пруда куда глаза глядят. Куда идёт, там перед ним вода расступается. Так и вышел на берег, молодец… Вот он — стоит, радуется сам себе…

Даму Серьёзную все благодарят, спрашивают: как это у нее так получается.

— Очень просто, отвечает Дама, а сама колышется в воздухе — надо только очень сильно захотеть чего–нибудь. От всего сердца. И тогда любое желание исполнится. Но во зло его использовать нельзя. Понятно? И исчезла.

Вот такая у нас Дама есть. Очень Серьёзная. Как солнце всходить начнет, она опять появится. И будет всем улыбаться лучезарно. Весь день. Если, конечно, никто ни на кого не нападёт, никто ниоткуда не выпадет и нигде не станут тонуть или ещё что–то неприятное не случится. Только ничего такого уже точно не будет. Люди теперь знают секрет: надо очень сильно захотеть, чтобы другие спаслись. И они непременно спасутся.