Свадьба была расстроена, а дон Гарсиа прослыл безумным и был удален от двора.

Далее записки истории рода де Альбареда обрываются. Но по прошествии двухсот лет вновь можно обнаружить странное повторение, продолжение этих событий, но уже с потомками тех, с кем они происходили.

Итак, история начинается с фигуры дона Карлоса — загадочного человека с изумрудно-зелеными глазами, которые никто не видел закрытыми. Его приютила сердобольная семья дона де Альбареды, в зимнюю пору, когда бушевала гроза и в воздухе висело траурное известие о гибели отца и мужа. Донна Элеонора и ее мать решили взяться воспитывать умиравшего от голода мальчика.

Странно, он казался нищим и был завернут в лохмотья, но на его груди висело на шнурке кольцо с изумрудом и гербом дона де Вайреды.

Ребенок быстро оправился от невзгод и истощения; так же легко овладел он многими премудростями, которые надлежало знать молодежи. В первую очередь это было владение оружием. Дон Карлос обладал поразительной ловкостью, и вскоре его признали как первую шпагу королевства. Мало кто осмеливался встать на его пути, а о его похождениях слагались легенды. Он скакал на диких необъезженных жеребцах, танцевал в тавернах подряд три дня и три ночи на праздник Святого Яго, он взбирался на стены и башни самых неприступных замков, он выигрывал состязания поэтов. Тем не менее многие сторонились его. Дон Карлос никогда не спал и вел ночную жизнь. Серенады, которые он пел под окнами дам, порой не давали уснуть всему Толедо. Но прервать его не решались. Единственной, кому он безоговорочно подчинялся, была донна Элеонора. Кажется, ее он любил по-настоящему и был предан ей до самопожертвования.

Далее упоминается, что, опасаясь слухов, а может, желая устроить свою жизнь, сеньорита Элеонора соединила свою судьбу с доном Габриэлем де Вайреда, старым Идальго, чем-то пленившим красавицу. Затем появляется вельможный синьор Пере Лопес, кутила и сердцеед, и пытается устранить почтенного дона Габриэля, чтобы затем завладеть Элеонорой и наследством ее мужа. Дон Карлос останавливает преступление и отправляется в Толедо вместо предполагаемой жертвы. Он закалывает троих разбойников и отрубает уши не в меру ретивому Пере Лопесу. Проходит немного времени, и муж Элеоноры умирает. Дон Карлос утешает ее, и дело заканчивается бракосочетанием. Дон Карлос, не веря своему счастью, соединяется со своей возлюбленной. Увы, вскоре подкупленные Пере Лопесом слуги подсыпают яд в питье, которое убивает донну Элеонору; дону Карлосу удается выжить. После смерти жены он отказывается от своих богатств и раздает их беднякам, а сам становится странствующим монахом. Его принимают за безумца, но его слава целителя вскоре отпирает перед ним двери всех домов. Одного его присутствия, прикосновения достаточно, чтобы утешить и облегчить самые жестокие боли и страдания. Однажды судьба приводит его к постели умирающего соперника — Пере Лопеса. Тот, не узнав дона Карлоса, кается ему, что по его воле была отравлена донна Элеонора. Монах открывает свое лицо и от души прощает грешника. Пере потрясен его великодушием и умирает в слезах, целуя ему руки и молясь за него…

Следы дона Карлоса теряются на дорогах Испании, но он сам является к одру болящих, чтобы утешить и успокоить их, быть может в последнюю минуту жизни. Чаще всего он приходит в ночную пору, поэтому его прозвали Ночным Карлосом.

На этом заканчиваются эти две истории, и остается непонятным, какая связь между котом и человеком. Какая разница в любви, характере, преданности? А может быть, никакой?

Темно в долинах памяти, словно в осеннем сумеречном лесу, где в печальной наготе застыли стволы деревьев, а яркие цветы и буйная зелень листьев обратились в шуршащий под ногами ковер. Нет пути назад. Никакие заклятия не вдохнут жизнь в отцветшие сады, в отзвучавшие песни, в остывшие чувства. Но пусть слезы не тяжелят взора, пусть не медлят ноги, пытаясь обмануть время. Вперед, мой друг. Только не отбрасывай прочь воспоминания, не развеивай пепел прошлого, каким бы ненужным он ни казался. И если хоть высохшая капля останется на дне твоего бокала, который осушил ты много лет назад, прошлое снова вернется. Может быть, даже не ты, но оно узнает тебя…

Времена года — как мудро они повторяются в человеческой жизни, и у каждого по-своему. Весна может быть короткой и хмурой, лето — ненастным и дождливым, зато осень долгая, ясная, истекающая светом и золотом, без единого облачка в беззвучном небе.

Вот так случилось у леди Наэми.

Годы привели ее в пору осени. Но что это была за осень! Перед ней бледнели нежнейшие весны и ярчайшие лета известных красавиц. Кто мог соперничать с Наэми? Конечно, критическому взгляду представилось бы немало несовершенств — красота ее обладала достаточным своеобразием и раскрывалась не каждому встречному. За тонкостью и хрупкостью черт, напоминающих творения японских художников, пряталась необузданность желаний, душа, способная к самозабвенной созерцательности — и к диким, экзальтированным порывам, но никогда к разумной середине. Да, привлекательность Наэми была исполнена скорее гармонией движения, нежели красотой формы. Но можно ли отделять аромат от цветка, блеск драгоценного камня от него самого?

Балы, которые устраивала Наэми, несомненная законодательница мод, походили на мистерии древних и славились не только выдумкой, но и какой-то особой атмосферой, в которой сплетались и разрывались судьбы гостей. Здесь можно было найти и потерять любовь, познать горечь утраты и обрести высочайшее в жизни счастье, обрести веру и разбить мечту. В доме Наэми искусство правило жизнью, и попасть в число приглашенных считалось честью, тем более что хозяйка, невзирая на титулы, оценивала своих гостей по достоинствам, о которых подчас затруднялись судить и сами их обладатели. Ключом к ее выбору, пожалуй, могла служить однажды оброненная фраза: «Важен не сам человек, а кем его можно представить». Это были не просто слова. Наэми переименовывала своих друзей и сама придумывала для них наряды к своим празднествам.

В тот год день рождения Наэми праздновался особенно пышно. Впервые именинница отменила все преграды, и на бал могли прийти все желающие.

Удивление близких, злорадный шепот завистников, усмешки соперниц и врагов сходились в одном: леди решила дать прощальный бал, после которого уступит свое первенство другой.

Столь пышный бал решено было проводить в старом пустующем дворце в королевском парке на берегу моря. Он стоял заброшенным уже более сотни лет и обветшал так, что скорее походил на руины. Наэми и ее друзья любили этого дряхлого отшельника. Через потайные ходы они проникали во дворец, где прошлое давало приют их фантазиям.

Но вот — к празднику проржавелые запоры резных дверей отомкнулись, чтобы впустить, как прежде, веселую толпу разряженных гостей. Стены украсили драпировки, картины, ковры и шкуры; краски искусных художников обновили плафоны и придали блеск мозаике потолков. Но причудливый замысел Наэми не позволил убрать паутину с карнизов, на тяжелых рыцарских латах и серебряных зеркалах лежала вековая пыль. Готовый к торжеству дворец казался напудренным, нарумяненным старцем, нарядившимся в парик и маскарадный костюм, которые, однако, не могли скрыть ни его немощи, ни его морщин.

Маскараду здания должен был соответствовать маскарад гостей: костюм и маска были единственным пропуском на бал.

В назначенный час в нарядах, поражающих великолепием и смелостью, пестрая толпа стала вливаться в залы. Горели канделябры, заставляя воздух дрожать, но в тусклых зеркалах люди не различали своих черт и казались себе смутными тенями, ожившими призраками.

У входа гостей встречала именинница. Зеленая ткань наподобие индийского сари облегала ее высокую стройную фигуру, серебряные и черные нити едва уловимо чертили на одеянии контуры цветов и бабочек Широкие складки у рукавов при движении создавали впечатление крыльев. Белый воздушный парик прихотливым облаком вставал над ясным лбом с тонкими высокими бровями. На глубоком вырезе и вокруг гибкой шеи таинственным подводным огнем светилось изумрудное колье; ему зелеными отблесками вторили серьги и браслет. Весь наряд леди как-то странно сливался, и в памяти оставалась только беззащитная улыбка алых губ.

Наконец опустел подъезд, дорогими винами наполнились заздравные кубки, и искуснейшие ораторы оспаривали честь произнести первый тост, когда снова раздался стук у дверей. Наэми нахмурилась. Никто еще не осмеливался опаздывать на ее вечера. Остановив слуг, она сама сошла к порогу.

Двое кавалеров в запыленных плащах предстали ее взору. Было очевидно, что они только что явились в город и, случайно прослышав о бале, решили попытать счастья. Скрывая за дерзостью смущение, они представились и просили позволения войти во дворец.