— Привет тебе, царственный брат мой! — сказал ему вождь страны барабанов. — Вон в той хижине выбери себе любой тамтам и возвращайся в свою страну. Потому что, когда в одном царстве оказываются два вождя, один из них всегда лишний.
— Благодарю тебя, царственный мой собрат, — ответил великий вождь. — Я уйду сегодня же вечером, можешь мне верить.
Нечего и говорить, что тщеславный и жадный вождь выбрал самый большой тамтам. Такой большой, что с трудом мог нести его на голове. И все же, несмотря на тяжесть, он с веселым сердцем, почти бегом отправился дальше, подсчитывая на ходу, сколько же богатств подарит ему этот огромный барабан, если маленький тамтам принес рыбаку Сейду такое благоденствие!
Добрался он до озера и волшебным подводным путем вернулся в свою страну. Вот и берег, вот и купкуп Сейду. Схватил его вождь и со злостью воткнул поглубже в тину.
— Никому ты больше не нужен, проклятый купкуп! Никто больше тебя не найдет!
Вернулся вождь в свой дворец и созвал приближенных и подданных для великого празднества.
Когда все собрались, вождь начал бить в огромный барабан, который загудел зловеще и глухо. И тотчас все злые духи реки, все джинны пустыни, все демоны равнин и лесов обрушились на вождя и его приближенных и принялись их колотить, царапать, жалить, кусать и хлестать ветвями с колючками. Они не разбирали пи правых, ни виноватых, ни богатых, ни бедных: всем доставалось одинаково. Духи и демоны преследовали их и мрачно распевали под ритм тамтама, который сам теперь гремел не умолкая:
Всех завистников несытых —
Жалить, жечь, кусать и бить их!
Всех тщеславных, злобных, жадных —
Убивать их беспощадно!
И плохо бы пришлось тут многим, если бы вовремя не подоспел рыбак Сейду. Едва зазвучал его маленький волшебный тамтам, духи и джинны начали отступать распевая:
Сейду щедр, и смол, и прям, —
Нечего тут делать нам!
Он сильней нас, мы уйдем!
Быть ему у вас вождем!
И они разлетелись кто куда.
А народ как следует наказал злого вождя и посадил на трон рыбака Сейду.
Благодаря волшебному тамтаму Сейду принес своим подданным радость и благоденствие. И правил он счастливо сто с лишним лет.
Так рассказал эту сказку бродячий певец-гриот.
Гунэ, брат львов
Однажды вечером заяц Лёк прыгал на опушке леса. Скоро должны были начаться зимние ливни, и заяц с трудом находил скудные остатки зелени в сухой саванне.
Вдруг Лёк услышал какой-то шум, замер и сел, навострив свои длинные уши. Всегда настороже, заяц пригляделся и увидел молодую женщину: она подошла к термитнику и положила возле него маленького полуголого мальчика.
— Прости меня, маленький мой! — сказала женщина — Боги приказали мне оставить тебя здесь в полнолуние, чтобы свершилось их предсказание. И сегодня, увы, пришло время нам с тобой расстаться.
Заливаясь слезами, молодая мать повернулась и, не оглядываясь, пошла в сторону деревни.
— Странно, очень странно! — сказал себе Лёк. — Мать бросает своего ребенка в чаще на закате дня. Да ведь ночью шакал Тилль или гиена Буки сожрут его в один миг!
Малыш захныкал, и Лёк приблизился к нему, несмотря на свою обычную осторожность.
— Не плачь, маленький Гунэ! — начал он утешать младенца. — Не плачь, мой малыш Гунэ. Заяц защитит тебя и поможет! Но почему твоя мать оставила тебя?
К величайшему его удивлению, малыш тут же ответил:
— Не знаю. Я пока еще совсем мал и едва умею ходить. Я не знаю, почему моя добрая мать покинула меня.
— Когда-нибудь мы это обязательно узнаем, — сказал Лёк — Но сейчас надо найти для тебя надежный приют на ночь. Влезай ко мне на спину, малыш Гунэ. И положимся на нашу счастливую звезду!
Посадил заяц Гунэ к себе на спину и двинулся в путь, укачивая малыша песенкой в такт своим шагам:
Халеле Бу Кор! Ты еще не спишь,
Маленький Джирим, Гунэ-малыш?
Бедный маленький младенец человеческий!
Прошло с полчаса, малыш пригрелся на спине у зайца и заснул сладким сном.
Шел заяц Лёк и думал: что же он будет делать с сиротинкой? И вдруг на опушке леса он увидел трех совсем маленьких львят. Они лежали рядышком и зевали от голода, потому что их мать-львица еще не вернулась с охоты.
Лёк тихонько снял со спины малыша, раздвинул львят и положил Гунэ между ними. Малышу было тепло, и он продолжал крепко спать.
— Посмотрим теперь, что будет! — сказал себе заяц Лёк и спрятался неподалеку за термитником.
Вскоре послышалось тихое рычание: это львица возвращалась к своему логову.
Подошла она к львятам, облизала всех по очереди, и Гунэ облизала тоже. Затем львица-мать растянулась на боку и подставила свои сосцы изголодавшимся малышам. Львята принялись сосать, и маленький Гунэ тоже без стеснения припал к щедрым сосцам. А потом они все скрылись на ночь в пещере.
Растроганный заяц Лёк проводил их взглядом и ускакал в темноту по своим делам.
Так малыш Гунэ зажил среди львят. Каждый день он играл вместе с ними, возился, кувыркался, дрался и вместе с ними учился нападать и защищаться. Львица-мать учила Гунэ языку львов и все больше удивлялась его понятливости и смышлености. А Гунэ учил свою приемную мать человеческому языку. Он был добр и так смышлен, что львица полюбила его больше, чем своих родных львят.
А львята росли быстро, гораздо быстрее Гунэ. Каждому из них он дал имя. Самого задиристого прозвал Серинь-Сокхор, что означает «Злой». Второго, такого же драчливого, он прозвал Серинь-Мугнади, что означает «Вспыльчивый». А третьего, миролюбивого и доброго, Гунэ прозвал Серинь-Тиннэ, что означает «Великодушный».
* * *Время зимних дождей давно прошло, и солнце допивало последние капли влаги на земле. Саванна снова зазеленела; повсюду пели птицы и резвились счастливые животные. Львиная семья была тоже счастлива.
Но вот однажды малыш Гунэ услышал вдалеке звуки халама, маленькой сенегальской скрипки. С изумлением узнал он мотив той самой колыбельной, которую пела ему родная мать. Сердце маленького Гунэ сжалось от неясной печали. Как зачарованный, пошел он к термитнику, из которого, казалось, лилась мелодия. Заглянул он за термитник — и ахнул! Там сидел заяц Лёк и наигрывал на скрипочке. Маленький Гунэ бросился к нему со слезами радости и благодарности.
— Как живешь, малыш Гунэ? — спросил его Лёк. — Я тебя не забыл. Видишь, пришел о тебе справиться. Ты счастлив?
— Львица очень добра со мной, она любит меня. Но вот мои братья-львы… Двое из них ревнуют меня к матери и все чаще показывают свой злой нрав. Они насмехаются надо мной, потому что у меня голая кожа, потому что у меня нет ни когтей, ни клыков. Часто они обижают меня и даже бьют, когда матери нет поблизости.
— Хорошо! — сказал заяц Лёк. — Я дам тебе кое-что, чтобы ты мог защищаться. Вот волшебная дубинка. Если тебе придется очень туго, скажи только: «Дубина, ко мне!» И дубинка сама сделает все, что нужно.
И заяц Лёк протянул Гунэ дубинку.
— А вот тебе лук и стрелы, — продолжал заяц Лёк.
— Но мои братья-львы встревожатся, когда увидят лук и стрелы! — воскликнул малыш Гунэ.
— А ты им скажи, что это просто игрушка, и заиграй на тетиве, как на струне, вот так! А потом спрячь все это на дереве. Каждый день ты будешь залезать на дерево и петь какую-нибудь песенку, пощипывая струну-тетиву.
— Но главное, — продолжал заяц Лёк, — научиться стрелять из лука!
Заяц сам был отличным стрелком, а малыш Гунэ понятливым учеником. Уже через час он стрелял не хуже зайца.
Долго прощались друзья и разлучились только с наступлением ночи.
Когда малыш Гунэ вернулся к логову, он увидел, что львица-мать поджидает его с беспокойством, и услышал, как Серинь-Сокхор говорит ей:
— Мать, я тебя никак не пойму! Стоит ли думать об этом уродце? Наверно, Буки давно уже сожрала его: ведь он совсем беззащитен!
— Замолчи сейчас же! — сердито ответила львица. — Он лучше вас всех. Сила — это еще не все. Малыш Гунэ умнее вас, и, может быть, когда-нибудь он будет вами повелевать.
— Если только мы его раньше не разорвем! — прорычал Серинь-Мугнади.
Но тут появился малыш Гунэ, и львица-мать заворчала на него:
— Где ты был до сих пор?
— Да вот задержался, смастерил палочку и однострунную гитару.
И, пощипывая тетиву-струну, он принялся напевать песенку зайца Лёка.
На другой же день малыш Гунэ взобрался на дерево и спрятал в листве свой маленький лук и стрелы. Он был уверен, что львята их там не найдут. Потому что львы, как известно, на деревья влезать не могут.
Зато дубинку он оставил при себе и никогда с пей не расставался.