– Кнуты, милый, кнуты посеял!

Черт отбежал подальше, на меже присел, почесывает спину. С опаской поглядывает на казака.

– Ну, ладно, казачок, пусть у тебя и уродятся кнуты. Пришло время и урожай убирать. Казак приехал в поле Глядит, а у него выросло не просо, а какие-то кусты – и на каждом кнуты по три, по четыре, а есть и по пятаку. Черт на меже сидит, посмеивается.

– Ну, что, казачок, кнуты сеял, они и уродились у тебя. Казак на это ни слова черту. Заехал на поле и ему назло давай кнуты ломать да бросать в телегу. Набрал целый воз. А черт кричит с межи:

– Казачок, ты знаешь, у тебя какие кнуты?

– Откуда же знать мне, – отвечает казак.

– Ага, так запомни, у тебя они самобойные, как им ска¬жешь: «кнутики, погуляйте», так тут же начнут гулять. Да еще запомни, что если их хозяин плут да мошенник, то они первого его выпорют.

Сказал это черт, перекувыркнулся и пропал. Поехал ка¬зак домой и всю дорогу думал, куда бы ему свою поклажу сбыть. В станице ему повстречался поп. Казак и смекнул тут – дай-ка я награжу его – и говорит:

– Батюшка, кнутиков вам не надобно ли?

Подумал поп, бороду погладил, а потом сказал:

– В хозяйстве годятся, не откажусь.

– Только они у меня не простые, а самобойные.

– Тем лучше.

Завернул к попу казак, свалил весь воз ему кнутов и просит:

– Ты, батюшка, за них святым угодникам от меня моле¬бен отслужи.

– Ладно, – согласился поп, – отслужу.

На другой день поп решил испытать свою обновку. Кликнул работников и приказывает кнутикам:

– Ну-ка, погуляйте, потешьте мою душу.

Хотел поп, чтобы выпороли кнуты его работников. Кну¬тики зашевелились да за самого попа принялись. Взвыл поп не своим голосом на всю станицу. Работники посмеи¬ваются да кнутики просят, чтобы попу еще добавили, за то, что обманывал их, не кормил досыта, как уговаривался, хлебом, не платил сполна заработанные деньги.

Небогато жил казачок Федосей Алферов. Да это бы ничего, если бы он не повздорил со станич¬ным атаманом. Придрался атаман на смотре, что у Федосея парадный чекмень трачен молью, и перед всеми казаками начал укорять в нерадении к службе. Молчал ка¬зак, терпел, а потом и его прорвало, атаману на весь плац брякнул:

– Что ты, старый черт, привязался ко мне, лучше бы на себя поглядел, ведь куда хуже моего парадного чекменя будешь. На морде у тебя черти горох молотили (атаман ря¬бой был).

От такой обиды оторопел атаман. Поначалу от злости не знал, что сказать, потом пригрозил:

– Ну, погоди же, узнаешь ты у меня, где раки зимуют.

И с этих пор не стало житья Федосею Алферову. Вконец загонял его атаман, замучил всякими повинностями да нарядами. Все терпел Федосей. На атамана жаловаться неку¬да, станешь тягаться, еще в большую беду попадешь. Ре¬шил ему он по-своему отплатить.

Подошла осень. Федосей покатил в окружную станицу Урюпинскую на Покровскую ярмарку. Там у цыган проме¬нял последнюю пару волов на ученого медведя. Привез его к себе домой, обучил всяким премудростям и на смотр. В станице медведя обрядил в казачьи шаровары с лампасами и в мундир. На голову ему напялил шапку с красным вер¬хом. Ружье в лапы и шашку на ремне. На плац собрались казаки, и Федосей туда. Пустил медведя, а он перед строем казаков и пошел ходить. Ходит, ходит, а потом начнет раз¬ные артикулы ружьем выделывать. Казаки себе животы понадорвали от смеха. И не заметили, как из станичного правления вышел атаман. На плац поглядел и кричит:

– Это что еще там за косолапый дурак казачью службу порочит?

– Знать не знаем, ведать не ведаем! – отвечают ему каза¬ки.

Атаман позвал своего помощника и показывает на мед¬ведя, обряженного в казачью одежду.

– Взять его и посадить на две недели на гауптвахту. На хлеб и воду!

Помощник рад стараться, тут же с полицейскими бро¬сился на плац. Хотели медведя схватить, да где там. Он как на них рявкнет, они кто куда разбежались. Атаман ногами топает, из себя выходит. Орет на весь плац:

– Вязать! Вязать его, буяна!

Медведь глядел на него, глядел да к крыльцу. Поднялся на порожки и к атаману. Атаман еще пуще топает ногами:

– Да я тебя живым не выпущу из острога!

Медведь как зарычит. У атамана шапка с головы свали¬лась. Назад он пятится. крестится.

– Господи, господи, да что же это такое? Сама нечистая сила! – с крыльца упал, вскочил да бежать.

В этот раз побоялся он и на смотр показаться. Только уж после узнал, что это был медведь. Долго все казаков пытал – чей он? А у них ему всегда один ответ был:

– Знать не знаем, ведать не ведаем!

Все уважали и любили простого казака Федосея Алфе¬рова за привет, доброе слово, за его веселые шутки и при¬баутки. Так и не выдали его казаки атаману.

Вокружной станице жил смекалистый мастер.

Купцам он поправлял карманные часы из настоящего и накладного золота, стенные с боем и с кукушкой. Купеческим дочкам делал колечки и пер¬стеньки с драгоценными камнями. Для станичных и хутор¬ских атаманов булавы из чистого серебра. Делал он их все, как полагается, с коронами и двуглавыми орлами, с чекан¬кой и всякой подчернью.

Плутоват был мастер, хотя вид у него был богобоязнен¬ный – большая окладистая борода, плешь на всю голову, точно святой угодник, словно он только что сошел с ико¬ны. С виду одна святость, а на деле – первостатейный мо¬шенник. Как-то раз мастер решил обмануть всех станич¬ных и хуторских атаманов. Сделал булавы им из меди, а от настоящих никак не отличишь. Сверху серебром покрыл. С пробою все тоже благополучно. Мастер накупил серебря¬ных чайных ложечек, что подешевле, пробы повырезал из них и впаял в атаманские булавы. Блестят они, и атаманы довольны. Только одна булава у нашего атамана облезла сра¬зу, почернела, заржавела, на серебряную не похожа. Ата¬манша ее хоть и терла мелом, песком, ничего не помогает.

Разобиделся атаман, к окружному поехал. Пожаловался на мастера. Сначала на словах, а потом изложил жалобу на гербовой бумаге.

Окружной атаман позвал мастера, кулаком по столу сту¬чит, ногами топает.

– Засужу тебя, будешь ты у меня двенадцать лет на ка¬торге ходить в кандалах!

Сначала оробел мастер, упал в ноги окружному атаману, а потом тянет из кармана четвертную, низко кланяется, на стол кладет.

– Помилуйте!…

Окружной атаман немного подобрел, стучать не стучит уже и топать не топает, говорит:

– Судить тебя буду!

Еще раз мастер кланяется, кладет на стол полсотню. Ок¬ружной атаман еще больше помягчел, а на лбу морщинки у него остались, не разгладились.

– Без суда – нельзя.

Тут мастер в третий раз низко-низко кланяется, целую сотенную кладет на стол. Совсем одобрел окружной ата¬ман, все до одной морщинки у него разгладились, махнул рукой.

– Иди, Бог с тобою, как-нибудь обойдемся без суда. Ушел мастер. Окружной атаман денежки положил себе в

карман, а станичному атаману сказал:

– Дело твое с булавой придется прекратить, нет у тебя против мастера ни улик, ни свидетелей.

Так оно, это дело, с тем и заглохло.

Жил себе в окружной станице мастер и всякими правда¬ми и неправдами наживал деньгу, богател. Знал он, что ес¬ли в кармане есть золото и серебро, то тогда все сойдет ему с рук.

Собрался станичный атаман посмотреть табунный расход, проверить, как пасутся там косяки лоша¬дей. Распорядился, и тут же подали ему тройку лошадей. Скачет по дороге – пыль клубами, бубенцы зали¬ваются на разные голоса. До табунного расхода было два десятка верст, но атаман враз до него докатил. С дороги отдохнуть вздумал, полость разостлал под дубовым кусти¬ком, выпивку и закуску разложил, до самого вечера про¬хлаждался. А как село солнце, то приказал собрать весь та¬бун, охота посмотреть ему на коней, как они выглядят.

Быстро собрали табунщики лошадей к дубовому кусти¬ку, где на полости, подобрав под себя по-турецки ноги, си¬дел атаман. Тут же стояла и его тройка.

Атаман поглядывает на лошадей, а в это время вдруг поблизости в диком вишеннике как заорет, заухает сова. У атамана от неожиданности глаза полезли на лоб, он как гаркнет на табунщиков:

– Это что тут у вас за беспорядки!

Табунщики оробели, атамана испугались, ни живы, ни мертвы стоят. Один лишь осмелился и еле-еле выговорил:

– Ваше благородие, господин станичный атаман, это тут такая у нас птица – сова.

– Гнать ее вон!

Табунщики рады стараться, тут же кинулись к дикому вишеннику и ну шугать сову. Она вылетела и давай над та¬буном из стороны в сторону шарахаться. Табун от нее в разные стороны, ни одной лошади не осталось. Атаманская тройка хватила так, что ее только и видели. Пришлось ата¬ману в станицу со своим ямщиком идти пешком. Явился домой атаман. От атаманши, чтобы она не докучала ему, в горнице заперся и начал писать жалобу на сову: