— Он знает всё про стаю. Вожак — самая опытная птица!

— И отдубасит, наверное, как следует!

Огибая лужи, которых оказалось больше, чем казалось с вышки, новые знакомцы приблизились к вожаку, копавшемуся в грязной воде.

— Доброе утро! — обратился к нему Веган. — Извините за беспокойство. Вы не найдёте время ответить на пару вопросов Общества охраны животных?

Вожак выронил в лужу только что пойманную лягушку и несколько секунд остолбенело смотрел на пришельцев. Затем он вздыбил перья на спине, поднял голову и затрубил — его наверняка услышали все окрестные хутора. Вокруг захрустел камыш: на зов собирались другие журавли.

— Надо рвать когти! — Криволапыч испуганно озирался. — Боюсь, тут даже доцент Орлов не поможет!

Лис только теперь понял, что визит к журавлям идёт не так как надо. Он с растерянной улыбкой смотрел на грозно приближающегося вожака, который, и впрямь обладал очень длинным и острым клювом. Кольцо вокруг приятелей сжималось. Журавли отрезали им путь в лес, и теперь проскочить можно было только к воде.

Криволапыч вывел Вегана из оцепенения:

— За мной!

Серой и рыжей стрелами звери пронеслись меж двух замешкавшихся журавлей и помчались к заполненному птицами заливу.

Что тут началось! Увидев хищников, сотни уток, колошматя крыльями по воде и надрывно крича, бросились вон от берега. Лебеди затрубили, хотя толком не понимали, что происходит. Десятки чаек взвились в воздух и стали сверху бросаться на хищников, стараясь клюнуть побольнее.

Длинноногий вожак, клюв, которого сверкал в свете утреннего солнца, как нож, старался схватить зверей за хвосты. Над чайками метались чибисы — они испускали звуки, похожие на вой автомобильной сигнализации.

С каждой секундой беглецы обрастали новыми преследователями, и вскоре все птицы залива поделились на две части. Одни, вроде уток и куликов, решили убраться по добру по здорову и переждать нашествие хищников. А другие воодушевлённо присоединились к погоне, отстаивая своё право на спокойную жизнь в заповеднике.

Будь он немного побольше, и неизвестно, что бы сталось с Криволапычем и Веганом. На их счастье, заповедник был мал: как только звери проскочили его границу, количество преследователей стало уменьшаться. А когда добрались до просёлочной дороги, над ними продолжали вопить только самые скандальные чайки. Но вот и они с победными криками унеслись к заливу.

Приятели, тяжело дыша, остановились на пыльном просёлке. Их шубы покрылись грязью и были основательно пощипаны. А Вегану, как самому доверчивому, ещё порезали нос.

— В следующий раз думай, что делаешь! — Криволапыч сердито начал зализывать царапины.

— Но я же сказал, что мы из Общества защиты животных!

Криволапыч усмехнулся.

— Ты — хищник! А говорить можно, что угодно. Если к тебе придёт охотник с ружьём и скажет, что он священник из прихода. Поверишь?

Лис промолчал.

Тут звери услышали нарастающий шум и обернулись. В начале дороги, что выползала из леса и петляла меж распаханных полей, появился пузатый красный автомобиль, похожий на сытого клеща.

Приятели отбежали на обочину, и автомобиль пролетел мимо. Криволапыч сморщился: в нос шибанул неприятный запах. На машине было написано крупными белыми буквами: «Еда растений — качественный свиной навоз».

— Яри Ярвинен, — объяснил Веган. — Он продаёт фермерам удобрения.

— Работка — не позавидуешь! — Криволапыч чихнул. — Глянь, тормозит!

Машина и вправду остановилась. Из неё вышел сутулый человек в сером комбинезоне, в помятой чёрной шляпе с полями и уставился на приятелей.

— Чего вылупился? — рассердился Криволапыч и крикнул. — Эй, глаза не треснут?

Яри вытер нос рукавом и снова влез в автомобиль. Доехав до хутора в конце поля, он свернул на боковую ветку дороги, и теперь стала видна надпись на правом боку машины: «Общество охраны ОТ животных — борьба с тараканами, крысами и др. вредителями».

Веган и Криволапыч смотрели на машину, пока та не скрылась за деревянными постройками.

Воздух обрёл прежнюю морскую свежесть.

— Я всё думаю, — сказал Криволапыч, — что имел в виду барсук?

— Ты о чём?

— По его словам выходит, что енотовидные тут раньше водились. Куда ж они делись?

Лис пожал плечами.

— Может, ушли?

— От такой-то сытной жрачки?

— Во всяком случае, я их никогда не видел. Правда, я родился в прошлом году. — Он задумался. — А почему бы тебе не спросить Тойво?

Криволапыч кисло улыбнулся.

— Спросить-то можно. Да он не ответит. Я его разозлил.

Приятели выбрались на середину просёлка и неспешно потрусили вдоль заросшей мятликом канавы.

— Тогда надо поговорить с призраком.

Криволапыч остановился.

— С кем?

— Он живёт в той усадьбе на горке.

— Это куда всякие ненормальные приезжают?

— Почему ненормальные? Там живут художники, скульпторы, певцы…

Криволапыч несогласно тряхнул головой.

— Художник должен картины рисовать, а они чего делают? Вон один, разбил окно и поставил посреди дороги. А ты ломай голову, думай, что он хотел этим сказать.

— Я помню! Это была инсталляция «Окно печали» художника из Хельсинки. По-моему, интересная идея! Разве тебе было не печально смотреть на это?

— Ещё как печально! Печально, что в художники лезут всякие проходимцы. Так, знаешь, и я могу. Возьму, из урны бутылку, кокну и поставлю на улице. Будет «Печальная бутылка».

Веган засмеялся.

— Мы сейчас говорим о другом. В усадьбе Саари есть призрак. Он там живёт лет двести и наверняка знает, были тут енотовидные или нет. Хочешь, зайдём, спросим?

Криволапычу не улыбалось общаться с призраком. В детстве начитанная детективами мать не раз пугала его страшными историями, где иногда участвовали привидения убитых людей. В одном рассказе этих привидений пытался допросить следователь, но потом он тоже погиб и стал призраком. После этого у Криволапыча сложилось негативное отношение к потустороннему миру. Но всё-таки желание узнать судьбу своих предшественников было сильнее.

— Ладно, пошли. Только разговаривать с ним будешь сам!

Призрак был очень стар. Но усадьба — ещё старее.

Тысячу лет назад холм, где она стоит, окружала вода. Потом море отступило, холм соединился с берегом, а название осталось: ведь «саари» — значит «остров».

На протяжении веков хозяевами усадьбы становились то графы и генералы, то их безутешные вдовы. В зависимости от их вкусов и моды менялся облик здания.

В конце 18 века усадьбой занялся один известный шведский архитектор. После него уже невозможно было сделать её красивее, поэтому с той поры здание не менялось, в отличие от его менее долговечных хозяев.

Самым известным из них был граф Августин Эренсверд. Знаменитым его сделали постройка морской крепости Свеаборг и попытки выращивать рис в холодной Финляндии.

Затем два с половиной века Саари владела семья Аминовых, которые, несмотря на русскую фамилию, были шведскими аристократами.

И вот как раз в это время, а, может, чуть раньше, там появился призрак. В этом не было бы ничего плохого — старую усадьбу призрак только украшает — но имелось одно неприятное обстоятельство. Он понятия не имел, чей он призрак! В момент перехода в мир иной ему напрочь отшибло память.

Это было ужасной трагедией! Круглые сутки он мучился, пытаясь вспомнить своё прошлое. Иногда ему казалось, что он призрак Августина Эренсверда, а иногда — что генерала Йоханна Фредерика Аминова. Хотя случались моменты, в которые он себя ощущал вдовой генерала, баронессой Августой Ловисой Жозефиной. В такие дни ему становилось особенно тошно, и в усадьбе то тут, то там раздавались тяжёлые вздохи, пугающие художников, скульпторов и певцов.

В былые дни призрак не раз показывался хозяевам усадьбы, надеясь, что его опознают. Он ждал, что кто-нибудь крикнет: «Да это же мой дедушка Йохан Фредерик!» или «Ба! Вы только посмотрите! Августа Ловиса Жозефина собственной персоной!» Но люди, как сговорившись, вопили «Господи!», хотя названным субъектом призрак быть никак не мог. Ведь это просто невероятно, чтобы Господь потерял память!

Вот почему не помнящий родства призрак почти всегда находился в тяжёлом состоянии духа. И чем дальше, тем это состояние становилось тяжелее, поскольку в живых оставалось всё меньше тех, кто мог бы его узнать.

На рубеже двадцатого века призрак отчаялся открыть тайну своего прошлого и перестал показываться обитателям усадьбы. Теперь его могли увидеть лишь звери, у которых, как известно, связь с потусторонним сильнее, чем у людей.

Двадцатый век прошёл как в тумане. В это время призрак предпочитал не покидать каменного подземелья, помнившего не только Эренсверда и Аминова, но и многих предыдущих владельцев, ведь подвал сохранился от более ранних построек.