Жена его была очень красива и очень умна, она всегда ласково обращалась с Грибулем, но несмотря на это Грибуль не мог любить ее так, как бы хотел. Он всегда ее боялся, потому что она напоминала ему княжну пчел, ему казалось, что он видел ее под фиговым деревом в тот день, когда целый рой пчел обратил в бегство осла, а когда она целовала его, то он как-будто чувствовал, что она жалит его. Она, подобно мужу, ела только мед и сиропы, что было Грибулю так противно в господине Шмеле. К тому же она постоянно говорила об экономии; Грибуля учили считать, и она беспрестанно мучила его, говоря, что он должен учиться скорей применять это искусство к производительности.

Если разобрать все хорошенько, то после свадьбы дом господина Шмеля стал, правда, смирнее, но нисколько не веселее прежнего. Госпожа Шмель была скупа и заставляла работать всех без отдыха. Государство от этого улучшалось и обогащалось. В нем производились всевозможные работы, строили города, морские пристани, дворцы, театры; делали мебель, ткали великолепные материи, давали праздники, на которых все были одеты в золотую парчу, кружева и бриллианты. Все было до того хорошо и роскошно, что иностранцы приходили в изумление. Но бедным от этого не было лучше. Для того, чтоб заработать копейку в этом государстве, нужно было быть или очень ученым, или очень сильным, или уж очень ловким, лишенных же большого ума, познаний и здоровья все презирали и забывали: им приходилось воровать, просить милостыню или умирать с голоду; заметно стало, что все сделались злыми, одни оттого, что были уж очень счастливы, другое — потому, что не довольно счастливы. Все спорили и ненавидели друг друга. Отцы упрекали детей, что тихо растут и не могут добывать денег, дети — родителей, что не скоро умирают и не оставляют им наследства. Мужья и жены не любили друг друга, потому что господин Шмель и жена его, примеру которых все следовали, женившись по расчету, терпеть не могли друг друга и постоянно упрекали друг друга в происхождении. Госпожа Шмель говорила своему мужу, что он низкого происхождения, а господин Шмель называл ее чучелом, набитым дворянством. Иногда дело доходило даже до грубостей. Он обвинял жену в скупости, а она называла его вором.

Грибуль не присутствовал при этих домашних ссорах и не понимал, отчего в таком богатом и прекрасном царстве так много недовольных и несчастных людей. Со своей стороны, он мог бы быть очень счастлив, потому что родители его, разбогатев, уже больше не мучили его, а господин Шмель, постоянно занятый своими делами, не противоречил ему ни в чем. Но у Грибуля было тяжело на сердце, хотя он и сам не знал, почему. Ему скучно было жить всегда одному, у него не было товарищей его лет, прочие же дети, по наущению родителей, завидовали его богатству; тому, что бы он хотел знать, его не учили; господин Шмель осыпал его подарками и всякими удовольствиями, не разбирая, чего они стоили, но, казалось, заботился о нем не более, как о первом попавшемся на глаза. Господин Шмель вообще никогда не оказывал ни уважения, ни презрения, и раз, когда Грибуль вздумал предостеречь его и сказал, что старший слуга его обкрадывает, то он ответил: “Хорошо, хорошо! Он делает свое дело”.

Наконец, когда Грибулю исполнилось пятнадцать лет, господин Шмель взял его под руку и сказал:

— Мой молодой друг, ты будешь моим наследником, ибо решено судьбой, что у меня не будет детей от последнего брака. Я это знал и потому не боялся обидеть тебя своей женитьбой, ты будешь очень богат, да что я говорю, ты уж и теперь богат, потому что все, что мое — твое. Но после меня тебе будет много хлопот и забот и придется много выдержать битв, чтоб удержать за собою все имущество, потому что семейство моей жены меня ненавидит. Оно не объявляет мне войны только из боязни ко мне. Все пчелиное племя в заговоре против меня и ждет только удобного случая, чтоб напасть на мои владения и захватить все, что, по их мнению, им принадлежит. Пора, наконец, посвятить тебя в мои тайны, чтобы ловкость спасла тебя от насилия. Итак, идем со мной.

С этими словами господин Шмель сел с Грибулем в карету и приказал ехать к Шмелеву перекрестку. Когда они подъехали к дубу, господин Шмель отослал экипаж, потом он взял Грибуля за руку, велел ему сесть на корни дуба и спросил:

— Ел ли ты когда-нибудь эти желуди?

— Да, — отвечал Грибуль, — они очень хороши, остальные же во всем лесу горьки и годны разве только для свиней.

— В таком случае ты дальше ушел, чем думаешь. А так как эти желуди тебе нравятся, то поешь их теперь.

Грибуль ел с удовольствием, потому что они напоминали ему его детство, но тотчас же почувствовал, что им овладевает сильный сон, и ему казалось, что он видит и слышит господина Шмеля только во сне.

Сначала ему показалось, что господин Шмель ударил по дубовой коре и дуб раскрылся, тогда Грибуль увидел внутри дерева превосходный пчелиный улей с восковыми сотами и золотым медом, каждая пчелка сидела в своей сочной, чистой ячейке. Но по всем комнаткам звучали нежные голоски:

Только громкий голос заставил их замолчать, закричав из глубины улья:

Тоща господин Шмель зажужжал, полез по дереву и начал стучать крыльями и лапами в ячейку царицы, которая загородилась чем могла, и задвинула все засовы. Господин Шмель издал звук, подобный охотничьей трубе, на его зов явились тысячи, миллионы шмелей, трутней и ос, сначала в виде тучи на небе, а вскоре огромным войском, которое бросилось на улей.

Пчелы решились выйти на защиту, и Грибуль был очевидцем ужасной битвы, в которой каждый старался проколоть врага жалом или съесть его голову. Но драка сделалась еще ужаснее, когда с дерева спустилось новое войско. Новоприбывшие, не принимая участия в споре, кажется, заботились только о том, чтобы убивать кого попало, а потом уносить трупы и есть их. Эго была целая республика толстых больших муравьев, столица которых находилась невдалеке от места битвы, в ней они прохлаждались на листьях и в то же время лизали вытекавший из улья мед, до которого муравьи такие же большие охотники, как и шмели. Всякий раз, когда раненое насекомое падало на спину и валялось в конвульсиях бешенства и предсмертных страданий, муравьев двадцать бросалось его кусать, щипать, рвать и потом, заставив его умереть медленною смертью, они сзывали своих товарищей, и те уносили мертвеца в муравейник. В этой суматохе мед, вытекавший из выломанных дверей ячеек, так облепил сражающихся и грабителей, что тут погибло большое число, одни из них задохнулись и утонули, другие же были ранены неприятелем, против которого не могли защищаться. Наконец, поле сражения осталось за трутнями, и тогда у них началась отвратительная оргия. Победители обжирались медом среди жертв, ступая по трупам матерей и детей, и все они до того гнусно напились, что многие умерли от расстройства желудка или валялись как попало, между мертвыми и умирающими.

Что касается господина Шмеля, которому на серебряном блюде поднесли ключи от улья, то он смеялся самым наглым образом и, взяв Грибуля за шиворот, сказал:

— Поди, трус, пользуйся своею частью, ведь для тебя была устроена вся эта резня. Иди же, пользуйся ею, ешь, бери, грабь и убивай.

И он бросил его на дно улья, которое превратилось в кровавое озеро. Грибуль забился, чтоб вылезть оттуда, и, катясь вдоль дуба, упал в столицу муравьев. В одну минуту на него бросилось несколько миллионов челюстей и так больно защипали его, что он вскрикнул и проснулся. Но, открыв глаза, он уже ничего не видел прежнего. Дуб заклеился, муравейник исчез, несколько пчел летало около кашки, да несколько трутней пило воду с прибрежных цветов, забрызганных ручьем, а господин Шмель, спокойный, как обыкновенно, насмешливо смотрел на Грибуля.

— Ну, почтеннейший соня, — сказал он, — так-то ты пользуешься первым уроком. Я объясняю законы природы, а ты изволишь спать.

— Извините меня, — отвечал Грибуль, все еще оцепеневший от ужаса. — Я сам не рад, что заснул, потому что видел страшный сон.

— Хорошо, хорошо, — возразил господин Шмель, — нужно привыкать ко всему. Но на чем, бишь, мы остановились?

— Право, ничего не помню, — отвечал Грибуль.

— Да, — сказал господин Шмель, — я объяснил тебе естественную историю трутней и пчел. Последние работают для своего употребления, говорю тебе, они очень искусны, очень деятельны, очень богаты и очень скупы. Первые же не так хорошо работают и не умеют делать мед, но зато умеют брать его. Муравьи также неглупы: они превосходно строят города, наполняют их трупами, которыми питаются зимою, нет народа, который бы грабил больше их и лучше соединялся между собою, чтобы вредить другим. Хочешь сберегать, подобно пчелам, или же грабить, как трутни? По-моему, вернее заставлять работать других, а самому только брать. Поверь, друг мой, сила и ловкость — единственные пути к постоянному счастью. Скупцы собирают медленно и мало пользуются своим имуществом, грабители же, хотя и тратят, но всегда богаты, потому что, когда запас их выходит, они опять берут, а так как бережливые работники всегда найдутся, то и есть всегда средство обогатиться на их счет. Я сказал тебе, мой друг, последнее слово науки: выбирай, и если хочешь быть шмелем, я тебя сделаю таким магом, как я сам.