— Это наш друг, — сказала Машенька.

— Это Бориска, — сказал Бук. — Между прочим, ты могла бы и не продираться сквозь кусты, а прилететь. Наверное, все новости, которые несла на хвосте, порастеряла в чаще?

— Над лесом кружит ястреб. Он заметил меня, и потому пришлось прятаться. Но я ни одной новости не потеряла, ни одного словечка не забыла! — протараторила Сорока и перепрыгнула на другую ветку. — Рассказать?

— Ну, если у тебя есть время… — сказал Бук.

— Если тебе хочется… — сказала Машенька.

— Если новости интересные… — сказал Бориска.

— Ой! — зажмурилась Сорока. — Интересные-преинтересные. Таких интересных давно не было. И все — самые свежие.

— Рассказывай поскорее, — сказал Бук, — а то мы уйдем. Надо помочь Бориске найти место, где росла рябина с пушистыми цветами, и поляну, на которой ночует солнце.

— Это мы сделаем все вместе, — сказала Сорока. — Я тоже хочу помочь такому славному мальчику. Но подождите, послушайте очень важную новость. В городе, оказывается, есть общество охраны природы. Так сказал деревенский громкоговоритель с крыши клуба, когда я там приводила в порядок свои перышки.

— Когда я вернусь домой, — заявил Бориска, — обязательно попрошу папу написать в общество охраны… И еще — в газету. Может, если не общество охраны, то хоть она сумеет уберечь Машеньку от собак и охотников…

— Спасибо, — поблагодарила Машенька. — Ты настоящий друг!

— Бориске лучше знать, как правильнее сделать, — сказал Бук. — Он все-таки — человек. А мне почему-то казалось, что газеты служат для того, чтобы люди заворачивали в них огурцы или хлеб с маслом, когда идут в лес. Но поскольку я не умею читать, то, возможно, и ошибаюсь… Все же у меня есть предложение: выкопать на тропинке глубокую яму. И замаскировать ее. Чтобы охотники шли, шли и незаметно свалились в яму. А Машенька может носить с собой бревно и по нему переходить через западню.

— Толково, очень толково придумано! — воскликнула Сорока и почесала коготком клюв.

— У тебя, Бук, стоящая голова, — сказал Бориска. — Придумка твоя — во! — и Бориска показал Буку свой маленький большой палец.

Солнце стало слишком усердно греть, и Бориска снял сначала курточку, а потом и рубашку. Так удобнее было работать. Копая обломком высохшего сучка, Бориска то и дело косился на мускулы рук — ему казалось, что с каждым копком они увеличиваются.

Наконец, когда пот ежеминутно стал заползать в глаза, Бориска вздохнул — тяжело и глубоко, как подобает много поработавшему человеку. А вздохнув, уселся на влажную кочку и принялся вытаскивать из ладоней занозы.

— Одна… Две… Три… Четыре… — считал он, складывая их в кучку.

— Какой ты нежный, — сказала Машенька, не прекращая работы.

— Ты, наверное, отвык от тяжелого труда? — спросил Бук. Он рыл передними лапами, все время совал мордочку в ямку, и поэтому его мордочка была в корешках трав и крупинках торфа.

— Машеньку никакие занозы не берут, — обидчиво ответил Бориска. — Если бы не занозы, я целый день мог бы копать без остановки. Я нисколько не устал, просто вынужден остановиться. К тому же, много ли накопаешь обломком какого-то дурацкого сучка. Вот была бы острая лопата!

— Это точно, — сказала подлетевшая Сорока. Она занималась подноской веток, необходимых для маскировки западни. — Ты совершенно прав, — уточнила она, оглядывая, много ли натаскала.

— Лопатой копать можно гораздо быстрее. А еще лучше — экскаватором. Он копает так быстро, что и оглянуться не успеешь, как все бывает сделано.

— В болоте экскаватор утонул бы, — возразил Бук, прекращая работу и усаживаясь на горке вырытого торфа. — И потом, где его взять? За просто так и он ведь не приедет копать западню. С ним надо договариваться. А кто из нас сможет договориться с экскаватором?

— Бориска сможет, — сказала Сорока. — А если экскаватор завязнет, тогда надо будет договориться с трактором, чтобы он вытащил его.

— Ох! — сказала Машенька. — Мы, наверное, никогда не выкопаем глубокой ямы.

— Выкопаем, выкопаем, — обнадежила Сорока. — Вот натаскаю побольше веток… Только сначала надо сочинить стихотворение, которое помогло бы нам работать. Воодушевляло бы нас.

— И веселило, — поддержал Бук.

— И чтоб охотники, услышав или прочитав его, могли моментально испугаться, — сказал Бориска. — Тогда они никогда больше не сунутся в лес.

— Вот именно, — сказала Сорока. — Странно, что мы не додумались до этого раньше.

— Значит, сочиняем? — спросил Бук.

— Сочиняем! — сказал Бориска.

— Разумеется, — сказала Сорока.

— Ох! — сказала Машенька. — Ничего у нас не получится.

— Все у нас получится, — сказала Сорока. — Мы не хуже других!

И друзья уселись вокруг недорытой ямы, уставились на ее дно — чтобы почувствовать наибольшее вдохновение и лучше представить то, о чем должны сложиться стихи.

— Придумала! Я первая придумала начало стихотворения! — крикнула Сорока.

— Что придумала? — спросил Бук.

— Я придумала так. — Сорока вспорхнула на высокую ветку и прострекотала оттуда:

— Здорово! — сказала Машенька. — Сорока придумала по-настоящему пугающие строчки.

— Нет, — сказал Бук, — эти строчки надо выкинуть. Мы не злодеи.

— А у меня начало не придумывается, — сказал Бориска. — Зато придумались две строчки для припева. На тот случай, если наше стихотворение сможет стать песней. — И Бориска нараспев прочитал:

— При чем здесь трамвай? — удивилась Сорока.

— Ерунда какая-то, — согласился Бук. — Надо о стихотворении думать, а не о чем попало.

— Нет, — возразил Бориска. — Припев не о чем попало. Он может подойти к любому стихотворению. Вот — о крокодиле:

А можно, если надо, этот припев подставить к лягушатам:

— Действительно, — сказал Бук, — твой припев подходит хоть куда. Запиши-ка его щепкой на дне ямы. Может, он пригодится и нашему стихотворению.

— Я не умею еще хорошо писать, — смутился Бориска. — Могу только с ошибками.

— Неважно, — сказал Бук. — Лишь бы не забыть. Потом разберемся.

И друзья снова сосредоточились, создавая стихотворение, которое никак не хотело создаваться. Наконец, кое-что придумалось. А поскольку это кое-что большинству не показалось плохим, то и решено было дальше не сочинять, потому что Бук сказал, будто ему гораздо легче вырыть четыреста самых глубоких ям, чем сочинить один стишок.

Читать поручили Сороке, которой и самой хотелось выступить.

Она прополоскала болотной водой клюв, чтобы не запинаться во время чтения, и прочла:

Пусть в глубокой яме злятся, Что не выбраться самим, Пусть лягушки веселятся, Прыгнув на головы им.

— Ничего, — сказал Бук. — Насколько я понимаю, получилось вполне предостерегающее стихотворение. Оно наверняка должно подействовать на охотников. Я думаю, что мы подождем ловить их в западню, а напишем это стихотворение малиновым соком на дощечке, которую прибьем к самому заметному дереву.

— А если охотники окажутся неграмотными? — спросил Бориска.

— Тогда придется договориться с экскаватором, — сказал Бук.

— И с трактором, — добавила Сорока.

— Ах! — сказала Машенька. — Я так и знала, что глубокая яма сразу не выкопается.

— Конечно, — ответил Бориска. — Все по-настоящему крепкое и долговечное строится не за один раз. К тому же я не могу больше работать — слишком много заноз засело в моих ладонях… Четыре… Пять… Десять… Двадцать две! — воскликнул он, выковыряв последнюю.

Это действительно было так, потому что тени от деревьев поехали в другую сторону, откуда позже приходит ночь.

«Пора возвращаться, — подумал Бориска. — Папа, должно быть, уже пришел с рыбалки, узнал, что я куда-то делся, и решил, будто со мной случилось несчастье. Наверное, они вместе с мамой сейчас бегают от одних наших знакомых к другим, а потом совсем испугаются и начнут вспоминать, кто и когда утонул».