– Тогда договорились, – сказал Дед, обрадованный и довольный. – Марианна, ласточка, не сочти за труд, сбегай в деревню, передай папе, что я скоро буду и все улажу. К сожалению, он, наверное, не очень обрадуется, так что скажи ему, что я настаиваю. А я тут все приберу и приду.
Глава восемнадцатая
Марианна собралась уходить, и Мур понял, что и ему пора. Джосс Каллоу наверняка уже успел наябедничать Крестоманси. Мур подошел к грифонше и вежливо протянул руку. Грифонша потерлась о нее массивным клювом.
– Можно мне навещать Кларча время от времени? – спросила она.
– Конечно! – ответил Мур. – Когда захочешь.
Он надеялся, что Крестоманси не станет особенно возражать… и что Крестоманси не будет очень уж сердиться на него за все это. Скоро, никуда не денешься, придется сознаваться, что он сделал с мистером Фэрли. Мур решил пока об этом не думать.
Когда он обернулся, Саламин гневно топал копытом: ему вернули седло и уздечку. Марианна, не мигая, смотрела на единорогов.
– Дед, а когда старушка Молли успела превратиться в единорога? – спросила она.
Дед, отчищавший сковородку, поднял голову:
– Всегда была, ласточка. Просто предпочитала, чтобы этого никто не замечал.
– А, – сказала Марианна.
Когда они с Муром и Саламином шли по замшелому проселку, Марианна всю дорогу молчала – думала: «А старая серая кобыла, которая отвезла Люка Пинхоу в Лондон, а потом вернулась сама, – это тоже была Молли? Говорят, единороги живут по несколько сотен лет… Эх, знать бы наверняка!»
Мур пустил Кларча ковылять рядом с ними – очень уж грифончику нравилось ступать по мху. Лес кругом был полон зеленых далей, которых раньше тут не было, и в нем кипела жизнь – отовсюду слышались шорохи, шелест, тихие тоненькие голоса. И смех тоже – то просто радостный, то злобный и насмешливый.
Наконец Марианна сказала Муру:
– Ты выпустил весь скрытый народец, да?
Мур кивнул. За это он не собирался извиняться даже перед Крестоманси.
– Мои родственники страшно на тебя разозлятся, – проговорила Марианна. – Они вечно твердят, что держать его взаперти – их священный долг.
При этих ее словах из-за деревьев раздался особенно зловещий и язвительный хохот.
– Судя по всему, не все они такие уж милые, – добавила она, испуганно глянув в ту сторону, откуда донесся хохот.
– Люди тоже не все милые, – отозвался Мур.
Марианна подумала про дедушку Эдгара и тетю Джой и сказала:
– И то верно.
В следующий миг проселок вывел их на яркое солнце. Они очутились на каменистом мысу, а внизу, за просторным зеленым лугом, виднелся Ульверскот. Мур с Марианной стояли над самой колокольней, и перед ними за крышей «Герба Пинхоу» тянулась главная улица. На ней было тихо и пусто: все разошлись по домам обедать.
«Наверное, этот каменистый мыс, – подумал Мур, – тот самый участок Ульверскотского леса, который все время маячил перед нами с Роджером, когда мы пытались туда попасть». Пока они поджидали отставшего Кларча, Мур поглядел в другую сторону, на просторные луга и поля, волнистые холмы, живые изгороди и извивы белой дороги – ему было интересно, видно ли отсюда замок.
И тут он увидел очень необычную, будто бы щетинистую черную тучу, которая надвигалась из-за ближайшего холма. Она растеклась над скошенным лугом с одной стороны и пастбищем с другой и, колыхаясь, хлынула на дорогу. Туча мчалась на них со скоростью автомобиля. Из ее недр доносилось что-то похожее на сердитое жужжание.
– Это еще что такое? – спросил Мур у Марианны. – Рой гигантских ос?
Марианна посмотрела и побелела.
– Господи! Это Фэрли! На метлах и велосипедах!
Теперь и Муру было видно, что это люди – злые решительные девочки и женщины от мала до велика на жужжащих метлах и не менее злые мальчики и мужчины, яростно колесившие по дороге.
– Мне надо бежать вниз и всех предупредить! – воскликнула Марианна и со всех ног помчалась через луг.
Но поздно. Марианна и трех шагов не успела сделать, как орда Фэрли хлынула в Ульверскот, и все от них почернело. Визжа от торжества и злости, всадницы повскакали с метел, подняли их и принялись молотить в окна. Их нагнали велосипедисты, с гиканьем затормозили и стали швырять в разбитые окна порошковые зелья. Пинхоу в домах закричали.
На крики из «Герба Пинхоу» вывалила толпа мужчин, которые там обедали, со стульями, табуретами и столиками наперевес. Марианна разглядела дядю Чарльза, который размахивал ножкой от стула, и дядю Артура, который бросился вперед с козлами для дров. Все они, оглушительно улюлюкая, набросились на велосипедистов. Из домов на улицу хлынули новые Пинхоу, а кто-то свесился из окон на втором этаже и стал кидать и лить на Фэрли все, что попадалось под руку.
У разбитых окон аптеки и бакалеи вспыхнули стихийные сражения. Хрустело под ногами битое стекло, в воздухе мелькали бутыли и сырные головы. Метлы лупили кого попало направо и налево. Секунда – и главная улица превратилась в буйную мешанину погнутых велосипедов и визжащих, вопящих людей. В задних рядах Марианна заметила Бабку Нору Фэрли – та выкрикивала приказы своей армии и щелкала огромным хлыстом. С другой стороны толпы, у подножия холма, из дверей почты выскочила тетя Джой, размахивая стойкой от лесов, словно копьем, и выкрикивая проклятия. За ней спешили дядя Исаак и дядя Ричард. За ними Марианна увидела собственных родителей. Мама держала свою новенькую метлу, а папа, кажется, размахивал на бегу ножовкой. Мама Николь вышла из дома при полном параде – она собиралась навестить Николь в больнице, – ойкнула, юркнула обратно в дом и заперлась. Выше по склону, с другого конца, дедушка Лестер, который прикатил на автомобиле, чтобы подвезти маму Николь в больницу, ощерился и поехал прямо в спину Бабке Норе. Однако та вовремя его заметила и левитировала на крышу его машины – и там и ехала, щелкала хлыстом и силилась разбить лобовое стекло метлой. Но дедушка Эдгар все равно медленно, но верно катил вперед и все норовил задавить встречных Фэрли, однако под колеса попадались только велосипеды.
А следом за машиной усталой трусцой бежали дедушка Эдгар с бабушкой Сью – похоже, они вышли погулять с собаками. Измотанные прогулкой собаки, по большей части очень жирные, не желали кусать Фэрли, как ни кричала им бабушка Сью: «Фас, фас, фас!», и только тявкали.
Над церковной оградой показался преподобный Пинхоу – он размахивал кадилом на цепочке с курящимся ладаном и делал молитвенные жесты. Поскольку бешеная бойня на улице внизу от этого не прекратилась, он крутанул кадило в воздухе и стал лупить им всех Фэрли по головам, куда только мог дотянуться. Раздался звон и дикие крики. Между тем ниже по склону, у почты, Марианнины родители уже бросились в гущу битвы – мама колошматила всех метлой, папа замахивался ножовкой плашмя на ближайших Фэрли. Страшное «вжиу-клац-бэнг» папиной ножовки перекрывало в ушах Марианны даже оглушительный шум сражения. А от того, что вытворяла тетя Джой своей стойкой, Мур и Марианна только морщились.
Оба повернулись и снова поглядели на другой конец деревни. А там, за шеренгой тявкающих собак, осторожно выехал из ворот Лесной усадьбы длинный черный автомобиль из замка и несмело притормозил у задних рядов толпы – словно Милли, сидевшая за рулем, растерялась и не знала, как ей быть. Почти тысяча дерущихся колдунов и ведьм – это многовато даже для могущественной кудесницы вроде Милли.
– Сделай что-нибудь! Сделай хоть что-нибудь! – умоляла Марианна Мура.
Однако и для Мура почти тысяча дерущихся колдунов и ведьм было многовато. И тянуть за собой в битву Кларча и Саламина он не собирался. Но если совсем ничего не сделать, кого-нибудь точно убьют. Тот человек с пилой у подножия холма явно примеривался лупить не плашмя, а зубцами ножовки. В дальнем конце улицы уже пролилась кровь. Наверное, если наслать мощное заклятие стасиса, битва прекратится, подумал Мур. Только вот что будет, когда он потом снимет стасис?
И все равно Мур собрал все силы, как его учили, и собрался насылать стасис. Сил уже набралось почти сколько надо – но в этот миг над почтой с яростным стуком и воплями «Я принадлежу замку Крестоманси!» показался летательный аппарат. Все сражающиеся разом подняли испуганные лица – а аппарат промчался у них прямо над головами, грохоча и хлопая крыльями.
И тут раздался оглушительный крик, усиленный чарами и сопровождаемый мерным «Я принадлежу замку Крестоманси!»:
– Поберегись! Мы падаем!!!
Все метнулись с мостовой к домам. Летательный аппарат не столько падал, сколько планировал по прямой. Выглядело это так, словно с каждым взмахом столов-крыльев он опускался все ниже и ниже, но на самом деле это улица шла под уклон, а аппарат просто летел параллельно земле. И приземлился со страшным грохотом, лязгом и жутким скрежетом приделанных снизу велосипедов прямо перед «Гербом Пинхоу». Вопли поломанной мебели стихли и обратились в шепот. Джо и Роджер откинулись на сиденьях и пыхтели. Джо был без рубашки, с обоих градом лил пот. Волосы у Роджера так потемнели от влаги, что на миг он стал поразительно похож на отца.