Но только муж ударил тролленка, как жена кинулась к нему и схватила мужа за руку.
— Нет, не бей его! Не бей его! — умоляла она.
— Ты, верно, не желаешь получить назад нашего ребенка, — сказал муж, пытаясь вырвать свою руку.
— Ясное дело, я хочу получить его, — ответила жена, — но только не таким путем.
Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детеныша, но, прежде чем он успел это сделать, жена заслонила тролленка собой и удар достался ей.
— Боже небесный! — воззвал крестьянин. — Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить все так, чтобы наш ребенок остался у троллей на всю жизнь.
Он молча постоял в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом тролленка. Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.
Потом он все удивлялся, почему не сделал по-своему, хотя жена так ему противилась. Но что-то его остановило. Не мог он ей перечить.
Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подменыша. Это еще пуще нагоняет тоску и не дает покоя.
— Не знаю уж, чем и кормить подменыша, — сказала однажды утром крестьянка мужу. — Не желает он есть то, что я ему ставлю.
— Ничего удивительного, — ответил муж. — Разве ты не слыхала, что тролли ничего, кроме лягушек да мышей, не едят?
— Но ты ведь не потребуешь, чтобы я пошла к лягушачьему пруду и добывала ему там корм? — спросила жена.
— Нет, ясное дело, я этого не потребую, — усмехнулся муж. — По мне лучше всего было бы, если бы он умер с голоду.
Прошла целая неделя, а крестьянка все никак не могла заставить тролленка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но тролленок только кривлялся да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.
Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрет с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила ее подменышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.
Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подменышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое к ней отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго сказать он ей тоже не мог. Но из дома насовсем не уходил — она еще сохранила какую-то долю своей прежней власти над ним.
Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. И хозяйка поняла, что коли она и впредь станет защищать подменыша, то тяжек и горек станет ей каждый божий день. Но уж такой она уродилась; если на ее пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. И чем больше страданий выпадало на ее долю из-за подменыша, тем бдительнее следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.
Спустя несколько лет в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку за заплаткой на детскую одежку. «Да, — подумала она, — не ведает добрых дней тот, кому нужно заботиться о чужом ребенке».
Она все латала и латала, но прорехи в одежке были такие большие и их было столько, что, когда она смотрела на них, слезы выступали у нее на глазах. «Однако это уж точно, — подумала она, — коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала».
«До чего же мне тяжко с этим подменышем, — снова подумала крестьянка, увидев еще одну прореху. — Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не мог найти дорогу к нам домой, и бросить его там».
«Вообще-то не так уж трудно избавиться от него, — продолжала она разговаривать сама с собой. — Стоит хоть на миг выпустить его из виду, как он утопится в колодце, или сгорит в очаге, или же его искусают собаки, а то и лошади растопчут. Да, от такого злого и отчаянного, как он, избавиться легко. Нет ни одного человека в усадьбе, кто бы его не ненавидел, и если бы я вечно не держала тролленка возле себя, кто-нибудь уж воспользовался бы случаем убрать его с дороги».
Она пошла взглянуть на детеныша, спавшего в углу горницы. Он подрос и был еще уродливей, чем в тот день, когда она увидела его в первый раз. Ротик превратился в свиной пятачок, бровки походили на две жесткие щетки, а кожа стала совсем коричневой.
«Латать твою одежку и сторожить тебя — это еще куда ни шло, — подумала она. — Это самая малость из тех тягот, которые мне приходится выносить из-за тебя. Мужу я опротивела, работники презирают меня, служанки насмехаются надо мной, кошка шипит, когда видит меня, собака ворчит и скалит зубы, а виноват во всем — ты.
Однако то, что животные и люди ненавидят меня, я бы могла еще вынести. Хуже всего то, что всякий раз, когда я тебя вижу, я еще сильнее тоскую по собственному ребенку. Ах, любимое мое дитя, где же ты? Спишь поди на подстилке из мха и хвороста у троллихи?!»
Дверь отворилась, и хозяйка поспешила снова вернуться к шитью. Вошел муж. Вид у него был повеселее и заговорил он с ней поласковее, так, как давно уже не говорил.
— Сегодня в селении ярмарка, — сказал он. — Что скажешь, не пойти ли нам туда?
Обрадовалась жена его словам и сказала, что охотно с ним пойдет.
— Тогда собирайся, да побыстрее! — распорядился муж. — Придется нам идти пешком, ведь лошади в поле. Но если мы пойдем горной тропой, поспеем вовремя.
Немного погодя крестьянка уже стояла на дороге, красивая, разодетая в лучшее свое платье. Такой радости не выпадало на ее долю уже давно, и она вовсе позабыла про тролленка. «А вдруг, — внезапно подумала она, — муж хочет просто заманить меня с собой, чтобы работники могли тем временем, пока я им не мешаю, убить подменыша?» Она быстро вошла в горницу и вернулась с тролленком на руках.
— Ты что, не можешь оставить его дома? — спросил муж, но, казалось, он не сердился и говорил мягким голосом.
— Нет, я не смею отойти от него, — ответила жена.
— Дело твое, — сказал муж, — но тебе, верно, будет тяжело тащить такую ношу через перевал.
Они пустились в путь, но идти было трудно, дорога круто поднималась в гору. Им пришлось вскарабкаться даже на самую вершину скалы, прежде чем дорога свернула к селению.
Жена внезапно почувствовала такую усталость, что и ногой шевельнуть не могла, и все пыталась уговорить рослого тролленка идти самому, но он этого не желал.
А муж был такой довольный и ласковый, каким не бывал с тех самых пор, как они потеряли собственного ребенка.
— Дай-ка теперь мне подменыша, — сказал он, — я понесу его немного.
— О, нет, — отозвалась жена, — я справлюсь и сама; не хочу, чтобы ты возился с троллевым отродьем.
— С какой стати тебе одной из-за него надрываться? — спросил муж и взял у нее детеныша.
А когда крестьянин взял детеныша, дорога была как раз всего тяжелее. Скользкая и коварная, бежала она краем горного ущелья над самым обрывом и была такой узенькой, что на ней едва помещалась нога человека. Жена шла позади и очень скоро начала бояться, что с мужем, который несет тролленка, что-нибудь случится.
— Иди медленней! — закричала она; ей показалось, что он слишком быстро и неосторожно стремится вперед.
Вскоре он и вправду споткнулся и чуть не уронил в пропасть детеныша.
«Если бы подменыш и в самом деле упал, мы бы избавились от него навсегда», — подумала крестьянка. Но тут же поняла, что муж намеревается сбросить ребенка вниз, в ущелье, а потом сделать вид, что это был несчастный случай. «Да, да, — думала она, — так оно и есть. Он подстроил все это, чтобы сжить подменыша со свету. А я бы и не заметила, что это — умысел. Да, лучше всего не мешать ему сделать так, как он хочет».
Муж снова споткнулся о камень, и снова подменыш чуть не выскользнул у него из рук.
— Дай мне детеныша! Ты упадешь вместе с ним, — сказала жена.
— Нет, — отказался муж. — Я буду осторожен.
В тот же миг крестьянин споткнулся в третий раз. Он протянул руки, чтобы схватиться за ветку дерева, и тролленок упал. Жена шла за мужем по пятам, и, хотя она совсем недавно говорила самой себе, что хорошо бы избавиться от подменыша, она ринулась вперед, схватила подменыша за одежку и вытащила его на дорогу.
Тут муж повернулся к ней. Лицо его совершенно исказилось, стало злым и некрасивым.
— Не очень-то ты была расторопна, когда уронила нашего ребенка в лесу! — гневно крикнул он.
Жена ни слова не промолвила в ответ. Она так опечалилась из-за того, что он лишь притворялся ласковым, и заплакала.
— Отчего ты плачешь? — жестко спросил он. — Невелика была б беда, урони я подменыша. Идем, а не то опоздаем.
— Пожалуй, у меня нет уже охоты идти на ярмарку, — сказала она.
— По правде говоря, и у меня охота пропала, — согласился с ней муж.
По дороге домой он все шел и спрашивал себя, сколько еще сможет выдержать такую жизнь с женой. Если он силой отберет у нее тролленка, между ними снова все может наладиться, полагал он. Но только он собрался вырвать у нее из рук уродца, как вдруг встретился с ее взглядом, грустным и боязливым. И он еще раз совладал с собой ради нее, и все осталось по-прежнему, так же, как и было.