– Вам не будет из того пользы.
– Ах! Я был бы счастливейшим из смертных. Мне не осталось бы ничего на свете желать, как просить варяжского князя, чтоб в награждение за мои услуги, возвратил он родителю вашему свободу вместе с его царством. Он не сможет отказать мне в том. Неужели родитель ваш будет за это столь нечувствителен, и откажется увенчать мою услугу позволением вам любить меня? Потом я попрошу князя, чтоб он дал мне помощь, возвратить престол моего деда, и вручить вам скипетр Чешский.
Ответ на это Всемилы, исполненный скромности и величия, показывал одну только спокойную благодарность. Хотя она пыталась скрывать, но я примечал, что происходит во глубине её сердца. Она стыдилась, что слушала меня со снисхождением, но польза родителя налагала на неё обязанность беречь таковую опору каков был я. Ведь я, обладая благосклонностью варяжского князя, могу испросить у него всё, что в его власти. Словом сказать, старания мои превозмогли. Она открылась мне, что я ей не противен, и что при исполнении всех моих желаний, она почтет она себя благополучною. Мы рождены были друг для друга, и пленились взаимно.
С того времени начал я оказывать знаки почтения и царю скифскому. Все, что могло облегчить его плен было мною сделано. Каждый день видел я Всемилу по нескольку раз, и соединял с своими чувствами только нежную и искреннюю к ней горячность, так что она скоро стала укорять себя за ненависть, которую имела ко мне прежде. Я со стороны моей не мог утешиться, что способствовал её несчастьям, и звал в свидетели Небо, что в состоянии предпринять всё, чтобы их загладить.
– Князь Варяжский столь ж великодушен к своим пленникам, сколько неукротим против неприятелей. Удовольствуясь победою, он притеснять уже не может. Услуги мои и милость его ко мне, конечно доставят мне исполнить желаемое, во испрошение дарования вам свободы и вашего владения. Это осушит твои слезы, прекрасная Всемила, но истребит ли в тебе память о том, кто принудил тебя проливать их? Получив опять сияние своего величества, не забудешь ли ты своего несчастного Светомила?
Эти слова извлекли из уст её признание, что она воспылала ко мне равной страстью, и что без меня благополучия не представляет. Мы поклялись в вечной верности, и в продолжении пути, повторяя ежечасно нежные разговоры, выдумывали средства, каким бы образом достигнуть верха наших пожеланий. Я считал себя счастливейшим из смертных, и не думал, чтобы можно было прерваться моим надеждам.
Напоследок приближались мы к столице Варяжской. Первым моим делом было испросить у князя, чтоб побежденный скифский царь не был введен при торжественном моем въезде в город, словно пленник. Это я получил, и сообщил о том радость мою Всемиле. Она приняла это с большим удовольствием, и надеждою по причине первого опыта моей у Князя просьбы о дальнейшем благополучном следствии наших желаний. Торжество окончилось: я предстал пред лицом моего Князя. Если кто и был кто любим своим Государем, так это я.
– О как несправедливо поступил я с тобою, любезной мой Светомил, – говорил Князь Варяжский, обнимая меня. – Неосторожность моя едва не ввергла меня в напасть. Благодарю небо, спасшее нас обеих. Поверь мне, что раскаяние о моем проступке пребудет столько же вечно, как и благодарность к тебе нескончаема. Чем могу я воздать тебе за твои заслуги? Теперь остается тебе желать, а мне исполнять. Просьба твоя будет закон моей власти. Скажи только, и все получишь, что только от меня зависит.
Какой случай мог быть удобнее, для прошения о свободе Царя Скифского? Я употребил его в мою пользу, и бросаясь на колени, говорил к Князю следующее: «Великий Государь! Чего осталось мне желать, когда ваше величество познали мою невинность, и возвращаете благоволение ваше последнему вашему рабу. счастье мое беспредельно, и я был бы человек неблагодарнейший, когда бы захотел употребить милости ваши к насыщению честолюбия или корысти, будучи и так награжден сверх меры. Но если может раб ваш дерзнуть изложить вам просьбу: она коснется единственно пленника вашего, царя скифского. Удивите свет более вашим великодушием, чем ужасом о славе вашего оружия. Возвратите сарматам свободу и царя их. Удовольствуйтесь одною данью, от которой отречься они не могут. Это промчит славу вашу в концы вселенной. И покажет смертным, что варяжский государь столько же способен прощать и миловать, как и побеждать. Пусть потомки с восхищением будут читать редкий пример щедрот ваших и добродетелей!
Слова мои проникли во внутрь души варяжского князя. Снисходительное сердце его не меньше подвиглось к жалости, как дивился он нечаянному роду просьбы в мое награждение.
– Вот редкий пример беспристрастия в подданном, – говорил он. – Великодушие твое меня трогает. Царь Скифский свободен. Ради тебя, любезный Светомил, возвращаю я ему свободу вместе с его Царством. Но чтобы совершить долг достойный добродетели, я не требую от него никакой дани. Верность твоя ко мне есть дар, превышающий все сокровища на свете. Исполнение этой просьбы есть наименьшее, чем могу я наградить твои заслуги.
– Ваше Величество! – сказал я, обнимая ноги его, – никто не может быть столь награжден как я. Без этого я был бы несчастнейшим человеком. От свободы Скифского Царя зависит всё моё будущее благополучие. Вы больше мой отец, нежели государь. Вы меня, поверженного в крайнее бедствие, приняли под покров своих щедрот, и смягчили суровость моих несчастий своими милостями. Итак, я не должен скрыть пред вами тайных моих обращений. Побежденный вами Царь имеет у себя дочь редкой красоты. Столь я ни нечувствителен был к прелестям нежного пола, но первым на нее взором, не мог укрыться я от её чар. Я влюбился в нее смертельно, и понял, что без ней счастлив быть не могу. Она это знает и отвечает мне взаимною склонностью. Но венец наших желаний не мог случиться иначе, как с соизволения отца её, гордость которого воспрепятствовала бы согласиться на мои требования, ежели бы вы, о Государь! не оказали через меня этого снисхождения к нему. Теперь я великую имею опору моей надежде. Но Скифский Царь не знает еще страсти моей к его дочери, и не известно как примет мое о том предложение, для изъяснение которого немеет язык мой. Докончи, Великий Государь мое счастье, соверши беспредельные ко мне милости. Единое из уст ваших в мою пользу сказанное слово возведет на верх моих желаний».
Варяжский князь, подняв меня, обещал о мне стараться, сколько будет его возможности. И в самом деле: того же дня скифский царь предстал перед его очами, и варяжский князь ему сказал: «Я возвращаю тебе твое царство и твою вольность. Благодари за это Светомила. Одна его просьба успела склонить меня». Царь Скифский, не ожидавший столь скорой перемены своего положения, совсем смешался. Неизвестно, удивление или радость сильнее тогда им овладела. Когда он пришел в себя, и начал в чувствительных словах приносить благодарности варяжскому князю; тот повторил ему, что он всецело обязан за то мне, а не ему, и вынудил обращаться к мне. Потом, когда он подойдя ко мне, говорил: «Великодушный Светомил! Чем могу воздать ко мне безмерное твое ко мне благодеяние!» – я совсем смутился. Язык мой мне изменил, я и бросившись пред ним на колени, то возводил глаза мои на него, и желал употребить мою просьбу, то обращал их на варяжского князя, и безмолвными знаками просил о его за меня предстательствовать. Новое удивление для царя скифского. Он сам смутился и не знал как истолковать это происшествие; но Князь Варяжский объяснил ему мое желание, и усугубил радость его новым удовольствием, что он нашел случай воздать мне за мою слугу. Царь скифский поднял меня с земли, обнял и сказал с восхищением:
– Справедливы небеса! Сколько неиспытанны пределы судеб твоих! Возможно ли, чтоб тот Светомил, который возлагал на меня оковы, пылая неукротимым свирепством, ныне разорвал их, и вместо всех наград выбрал свою свободу от щедрот своего государя? Грозный герой, бывшим моим врагом, обращается в любезного мне сына.
Но долго пересказывать все слова, им и мною при этом сказанные.
Царь скифский согласился отдать за меня дочь свою. На другой день положено было быть нашему сочетанию, а между тем был обнародован указ о свободе Сарматии и их царя. Все дивились добродетельному поступку варяжского князя, а особенно превозносили похвалами меня. Каждый из бывших тут сарматов, и варягов соединял радость свою с моею: поскольку последние меня любили, а первые почитали своим избавителем.
Представьте мой случай в пример превратного счастья. Чего, думал я, не достает к дополнению моего блаженства. Я любим своим князем, почтен, богат, жених дочери сильного царя. Какие лестные мысли не наполняли мою голову! Радостные мечты, прерываясь друг перед другом, приводили меня вне себя. Остаток дня, и большую часть вечера провел я у моей дражайшей Всемилы. Все, что страсть истинной любви влагала в наши мысли нежнейшего, говорили мы друг другу. Мы расстались, воспламеняясь ещё сильнее, упоённые сладкою надеждою соединиться на веки в следующее утро. Я пошел готовить пристойное всему торжеству, долженствующему происходить в присутствии самого государя в княжеском дворце.