— Нет, я тебя постарше буду, — сказал второй орёл. — В ту снежную зиму я уже хорошо летать умел. А когда я только перьями обрастать начал, выпало такое жаркое лето, такая засуха, что на людей и скотину мор напал.

— Всё это я видел, — качает головой третий орёл. — И снежную зиму, и жаркое лето… Так давно я живу, что птенцом себя и не помню. А вот когда я молод и силён был, довелось мне увидеть удивительное дело. Под тем межевым камнем, что стоит на границе нашего царства с соседним царством, зарыл свой клад царь Константин. Триста мулов везли тот клад — шестьсот вьючных мешков, и все полны золота.

— Да, ты старше нас, — сказали два первых орла. — Мы такого не видели и не слышали.

А юноша в шалаше всё видит, всё слышит.

Посидели орлы ещё немного и улетели. Тогда юноша со спокойным сердцем заснул впервые за трое суток.

Разбудили его царские слуги:

— Вставай скорей! Царь велел тебя к нему привести. Сказал, что время твоё истекло.

— Ну, что ты с собой принёс? — спросил царь, когда юношу привели к нему. — Жизнь свою или смерть?

— Что себе принёс — увидим. А тебе принёс тайну клада царя Константина. Вели снарядить триста мулов да на каждого по два вьючных мешка. Я покажу, где зарыт клад.

Идёт караван мулов, а впереди на царском вороном коне юноша едет.

Едет и думает:

«А ну как старый орёл, что себя птенцом не помнит, перепутал от старости место!»

Но всё было так, как орёл сказал. Под межевым камнем лежала тяжёлая гранитная плита. Когда её отвалили, открылся ход в пещеру. Двенадцать человеческих скелетов белели в подземном лазе. Чьи это кости? Верно, здесь убили тех, кто прятал клад. Мёртвые уста не выдают тайны! А где нашли свою смерть те, что убивали этих бедняг? Никто не знает…

«Вот какова она бывает, царская милость!» — подумал юноша.

Лаз привёл в глубокую пещеру, полную золотых монет.

Пока нагребали золото во въючные мешки, юноша вышел из пещеры на вольный воздух. И показалось ему, будто чья-то тень метнулась за межевой камень и пропала в кустах.

Не проезжей дорогой возвращался караван, а каменистыми тропами, окольными путями. Тёмной ночью провезли золото по городу и ссыпали в царские подвалы.

А юноша что же? Прямо в родное селение, в отцов дом вернулся. Работает как ни в чём не бывало.

На третий день опять его сосед на тропе подстерёг.

— Сколько золота, — спрашивает, — тебе царь дал за то, что ты его на клад навёл?

— Я не просил, он не давал, — отвечает юноша. — Постой… Да ты откуда про клад знаешь?

— Что знаю, то знаю.

— Значит, не показалось мне. Твоя это тень у пещеры мелькнула.

— Дурень ты, дурень! — говорит сосед. — У змеи ничего толком попросить не сумел и у царя не потребовал. Уж я бы…

И свернул с тропы.

С того дня куда-то пропал сосед. Во дворе у него пусто ив доме темно. Только кошка бегает вокруг, дерёт когтями дверь да мяукает.

«Неладно тут! — думает юноша. — Не иначе, как сосед отправился к царю за меня награду получать. А какова царская награда, я уже видел в пещере. Придётся его выручать!»

Как юноша задумал, так и сделал. Пришёл к царю и сказал:

— Отпусти, царь, того, кто за меня хотел награду получить.

— А кто тебе этот человек? — спрашивает царь.

— Он тебе сам сказал. Ты знаешь, — отвечает юноша.

Усмехнулся царь недоброй усмешкой.

— А не думаешь ли ты, что мне проще тебе голову отрубить?

— Нет, не думаю, — говорит юноша. — Видишь, царь, стаю голубей, что кружат над дворцовым садом? У одного из них под крылом моё послание к твоему соседу, могучему царю. Едва ты мне голову отрубишь, Полетят голуби к тому царю, передадут письмо. А теперь открою тебе то, что в том послании написано: межевой камень — на ничьей земле, а пещера вырыта в его царстве, не в твоём. Рассуди, царь, как бы ты поступил на его месте. Так и он поступит. Нахмурился царь, задумался. Потом хлопнул в ладони и велел:

— Позовите главного судью!

Глянул юноша на главного судью и сразу признал его: тот это самый, что его с отцом мирил. Видно, не за все заслуги цари казнят, иногда и милостью одаривают.

— Ты все законы знаешь, — обратился царь к судье, — на то и поставлен главным судьёй. Скажи, как быть. Пришёл ко мне человек, сказал, что он отец этого юноши, и потребовал, предерзкий, мешок золота за пустяковую услугу, что сын мне оказал. Ну, я разгневался и сгоряча приказал отрубить ему голову. Теперь юноша просит, чтобы я вернул ему отца живым и невредимым. А мне этот юноша мил, не хочется ему отказать.

Стал листать судья толстые книги. Долго листал, ещё дольше думал, наконец сказал:

— В старину так говорилось: если один убьёт другого и заплатит сыну убитого столько золота, сколько весит отрубленная голова, всё будет справедливо и ни одна из сторон обиды не понесёт.

— Так и сделаем, — вздохнул царь с облегчением. — Принесите сюда весы и отрубленную голову.

Принесли весы, принесли голову. Страшная голова, глаза широко открыты.

«Бедный сосед! — сказал про себя юноша. — Вот до чего довели тебя зависть да жадность!»

Положили голову на одну чашу весов, на другую стали сыпать золото. Один мешок, второй… Сколько ни сыплют, голова всё перевешивает, чаша с ней не шелохнётся. В десять раз больше золота, в сто раз… Чаша так и не качнулась.

Царь сидит чернее грозовой тучи. Судья, словно в лихорадке, книги листает. Потом захлопнул книги, сказал:

— Про такое чудо тут ни слова не говорится! Ничего не понимаю.

— И я не понимаю, — царь отозвался и повернулся к юноше — Может, тебе, хитроумному, зверь или птица шепнули разгадку?

— Не зверь, не птица — я сам догадался, — ответил юноша. — Вели завязать глаза отрубленной голове.

Завязали голове глаза. Начали взвешивать снова.

Бросили первую горсть золота — качнулась чаша с головой.

Бросили вторую — приподнялась чуточку… Четыре горсти и ещё три монеты весила голова.

— Объясни нам, юноша, в чём тут дело?! — в один голос воскликнули царь и судья.

— А ведь ты, царь, и сам бы мог додуматься, — сказал юноша. — Какой клад я тебе нашёл, а ты мне и медного гроша не дал, пожалел. Ненасытна жадность, и око у жадного ненасытно. Пока видят глаза, всё ему кажется мало. Но я не жаден. С меня той мудрости хватит, что я на службе у тебя получил. Оставайся ты, царь, со своим богатством, ты, судья, со своими книгами. А я пойду по свету, буду смотреть и слушать. Кто попросит, тому помогу. Кого стоит пожалеть, пожалею.

Повернулся юноша и ушёл навсегда из дворца, и из царства того навсегда ушёл. А что с ним потом сталось, вы когда-нибудь в другой раз услышите.

В Истрии, в бедном селении, что ютилось на скалистых берегах у самого моря, жил мальчик-сирота. Своего хозяйства у него не было, отец с матерью не оставили ему, умирая, ничего, кроме маленькой лачуги. Пропадать бы парнишке от голода, да пристроился он пасти коров, коз и овец всего селения. Не велико было стадо, так ведь и силёнок у мальчонки немного, он и с этим-то стадом еле-еле управлялся.

Вот однажды погнал он скотину на горную лужайку, где трава погуще да посочней. Смотрит — спят на самом солнцепёке три девушки. Все три — красавицы, друг на дружку похожи — и не различишь. Лица белые, будто первый снег, что на вершине горы выпал, на щеках румянец, словно облачко на ранней зорьке, длинные золотистые волосы по плечам, по траве разметались. Одежды то ли из паутины лесной, то ли из тумана ночного сотканы. Вилы то были, волшебницы вилы, что живут в горах, и в лесах, и в реках, и в тучах. Да пастушонок никогда раньше вил не видел, думал — девушки это простые, что прилегли, усталые, отдохнуть на траве и уснули. Вот и говорит он сам себе:

— Ведь обожжёт солнце их лица, напечёт голову.

Отошёл к краю лужайки, где росли высокие липы, наломал кудрявых веток и воткнул их в землю над головами девушек, укрыл их тенью от жаркого солнца.

Спят вилы, а мальчонка пасёт своё стадо, приглядывает, чтобы коровы не разбрелись, чтобы козы высоко в скалы не забрались.

Перевалило солнце за полдень, тут и проснулись вилы. Увидели ветки над головой, стали друг у друга спрашивать:

— Не ты ли, сестрица, ветки воткнула? Хорошо в тени было спать.

Каждая отвечает:

— Не я это сделала.

— Смотрите, — сказала одна, — вон пастушонок стадо пасёт. Не он ли о нас позаботился? Побежим, его спросим.

Побежали вилы к пастушонку, белые их ноги травы не касаются, на бегу развеваются волосы, что слепят глаза, будто солнечные лучи. Зажмурился мальчонка, в кусты спрятался.

Со смехом его вилы из куста вытащили, тормошат и спрашивают:

— Ты ветки наломал?

Оробел пастушонок, лишь головой кивнул.

Пошептались вилы, и одна дала пастушонку мешочек с золотыми цехинами, а он не то что золотых, а и медных монет отроду не видел.