Вила ни слова не говорит, упрёка её уста не вымолвят, только отпустила она мужнину руку, всё меньше и меньше становится.

А как вступили в дворцовый сад и дошли до той лужайки, где когда-то королевич ей в верности клялся, исчезла вила. То ли в густой траве затерялась, то ли убежала, то ли под корнями, дерева спряталась.

А королевич её и искать не стал.

— Что ж, — сказал, — одну потерял, зато другую нашёл.

Сделался он королём и женился на той рыжеволосой. Только счастлив с ней не был.

Улыбались её румяные уста всё реже и реже, глаза, тёмные, как ненастная ночь, неласково глядели. Думала она не о муже, а об утехах да нарядах. И тут угодить ей никто не мог: то ей не так и это не этак! И королевство ей тесно, и камни в короне малы, и платье не пышно, и поклоны придворных не низки!..

Вот однажды возвращался с войны через их королевство соседний могущественный царь. Возвращался он с победой, везли в его обозах богатую добычу — золото, меха, гнали табуны коней и стада тучного скота. Остановилось войско на ночёвку, и задал царь превеликий пир. На том пиру королева только с соседним царём и танцевала, только ему и улыбалась.

А когда утром отправился царь со своим войском восвояси, пустилась с ним в путь и рыжеволосая красавица. Бросила своего мужа, с тем царём уехала.

Остался наш король один и затосковал. Но не по злой королеве он тоскует, а по своей первой любви, маленькой виле, кроткой да ласковой. Вспоминает её тихий голос, нежные руки, простые песенки. Каждую лунную ночь ходит на лужайку, плачет и зовёт её. Повторяет старые клятвы, обещает любовь и верность. Но не откликается маленькая вила. Порушенное слово второй раз силы не имеет.

Состарился король раньше времени, голова поседела, морщинами лицо покрылось, а всё ищет, всё ждёт свою маленькую вилу.

Только маленькая вила так и не вернулась. Никогда её больше никто не видел.

Было у Царя шестеро детей — три сына, три дочери. Сыновья молодец к молодцу, дочери красавицы, одна другой краше. Состарился царь, пришла пора ему умирать. Созвал он своих сыновей и сказал:

— Вырастил я вас храбрыми и сильными. Живите как знаете, я за вас не боюсь. А вот дочерей моих хотел я сам отдать замуж, да не успел. Вы ещё молоды, выбрать им мужей не сумеете, так послушайте моё отцовское слово: выдайте сестёр за того, кто первый посватается. Что им суждено, то и будет!

Тут старый царь закрыл глаза и вздохнул в последний раз. С честью похоронили царя, и в первую же ночь вот что случилось.

Затрясся дворец от стука и грома, сами собой растворились двери, и раздался чей-то голос:

— Сватаю вашу старшую сестру! Беру её в жёны!

— Покажись сначала, — сказал старший брат.

— Не можем мы отдать сестру неведомо за кого, — сказал средний.

А младший брат ничего не сказал. Взял старшую сестру за руку и с поклоном подвёл к порогу.

Будто вихрь прошумел в ночи, будто буря пронеслась, и вот уже нет на пороге красавицы.

Три дня прошло, две ночи миновало. А на третью ночь загремел гром, заблистали молнии, сами собой двери распахнулись.

— Среднюю вашу сестру хочу назвать женой, — сказал чей-то голос.

— Да ты кто такой?! — закричал старший брат.

— Куда нашу сестру уведёшь? — спросил средний. А младший говорит:

— Что вы, братья! Или позабыли отцов наказ?

Взял сестру за руку, к порогу подвёл.

— Будь счастлива! — сказал.

Умолк гром, и молнии больше не сверкают. А средняя сестра исчезла, будто не бывало.

— Ну, уж младшую-то мы не отдадим! — толкуют меж собой старшие царевичи.

Да вышло не так, как они решили. И за этой сестрой явился неведомо кто, неведомо откуда. В ту ночь крепко заснули старшие братья, и бури не слышали, и молнии их не разбудили. Утром просыпаются, зовут сестру, а младший царевич говорит:

— Ушла наша любимица, унёс её жених, что к ней после полуночи посватался.

— Как же ты её отпустил?! — закричали старшие царевичи. — Пойдём хоть след её поищем — может, узнаем, в какую сторону унёс её тот неведомый.

Выбежали они из дворца, увидели поваленный вековой дуб, а больше ничего не нашли — ни следа, ни знака.

Заскучали братья без сестёр-красавиц. Тихо во дворце, не услышишь весёлого девичьего смеха, песенки звонкой… Поскучали, поскучали старшие царевичи и женились.

— Женись и ты, — говорят младшему брату.

Тот отвечает:

— Молод я жениться. Мне ещё охота по свету побродить, другие края повидать. А может, и сестёр где повстречаю.

Решил он быстро, собрался ещё быстрее. Меч к поясу привесил, сумку с едой через плечо перекинул, попрощался с братьями и молодыми невестками и отправился в путь.

Шёл плодородными долинами, зелёными холмами, много людей повидал, много рассказов наслушался. А однажды застала его ночь высоко в горах. Присел он у нагретого солнцем камня и задремал. Долго ли спал или недолго, а проснулся от холода — камень остыл, роса на траву пала, темно кругом, хоть глаза выколи. Только вдали, в ночной мгле, что-то мерцает. То ли звёздочка низко спустилась, то ли чей-то костёр на соседней горе пылает.

Пошёл царевич на огонёк. Подходит поближе — точно, костёр.

Горит тот Костёр в пещере, а вокруг огня сидят девять великанов-людоедов, жареное мясо едят.

Испугался царевич, однако виду не подал. Зашёл в пещеру и говорит:

— Эгей, наконец-то я друзей встретил!

— Коли мы тебе друзья, так и ты нам друг, — отвечают великаны. — Садись с нами, поужинай.

— Да я сыт, — отнекивается царевич, а сам думает: «Ну как это человечина?! Людоеды же они, по всему видно!»

— Разве так меж друзьями ведётся?! — сказал один великан.

— Никак ты нашей едой брезгуешь! — сказал второй.

— Покажи на деле, кто ты таков! — закричал третий.

Что тут скажешь?! Пришлось царевичу сесть к костру десятым. Великаны-людоеды едят мясо, похваливают, царевичу лучшие куски отрезают. А царевич, бедняга, отодвинулся в уголок, где от огня свету поменьше, угощенье ко рту подносит, сам не ест, под камень прячет.

Насытились великаны и говорят царевичу:

— Едок ты, видать, неплохой. Посмотрим, какой из тебя охотник. У нас тут место для охоты хорошее — и недалеко, и дичи много.

Смекнул царевич, какова у людоедов дичь, а отказаться нельзя, с этакими друзьями шутки плохи. Сдерут шкуру, а самого зажарят, вот и вся дружба!

— Ладно, пойдём, — сказал царевич.

Шли недолго; только через гору перевалили — и оказались под стенами престольного града.

Окованные железом ворота на запоре, зубчатые стены высокие, даже великанам не влезть. Да видно, им не впервой. Старший великан вывернул с корнями две вековые ели, приставил одну к стене так, что верхушка с зубцами сравнялась.

— Лезь, — говорит царевичу, — на стену.

Ну, царевич и влез. А великаны снизу вторую ель подают, приказывают:

— Тащи её, через стену на ту сторону перекидывай, мы по ней спустимся.

— Втащить-то пустяки, — отвечает им сверху царевич. — И перекинуть не задача. Да не хочу смолой пачкаться, руки иголками колоть.

— Эх ты, неженка, белоручка! — стыдят его великаны. — Смотри, как настоящий людоед делает.

Один полез, перекинул ель и спускаться начал. Тут царевич вытащил меч из ножен, размахнулся и отсёк голову великану.

— Первый уже там! — закричал. — Следующему черёд. Второй взобрался на стену, только принялся спускаться, да свалился вниз без головы.

Третий, четвёртый, пятый… Со всеми девятью царевич расправился. Потом спустился по ели и пошёл в город.

Идёт, смотрит — в домах все ставни на окнах наглухо закрыты, все двери заперты, только высоко в дворцовой башне окошко светится.

Ну, царевич и решил в это окошко заглянуть.

Полез на башню, за выступы цепляется, в трещины меж камнями ногу ставит. Десять раз чуть не упал, а всё-таки добрался до окошка.

Видит — на широком ложе спит девушка красоты неописанной. Чёрные волосы по подушке разметались, лицо белое, ресницы длинные на щёки полукружием тень бросают. Полюбовался девушкой царевич и собрался было вниз спускаться. Да увидел, что по стене ползёт огромный скорпион, всё ближе и ближе к изголовью… Вот-вот красавицу ужалит!

Открыл царевич окошко, спрыгнул в комнату и пригвоздил своим мечом скорпиона к стене. У девушки только ресницы дрогнули, вздохнула она, но не проснулась.

Тут царевич заклял свой меч, так сказал:

— Никому в руки не давайся! Я тебе хозяин, я тебя и вытащу.

Каким путем пришёл, таким и ушёл.

К той поре уже и рассвело. Едва ступил царевич на твёрдую землю, открылась в ограде дворцового сада калитка и вышел оттуда человек. Присмотрелся царевич: это сам король. Тут уж никак не ошибёшься: и одежда на нём золотом шитая, и корона на голове… А лицо грустное-прегрустное.