Я не стал пока с ним говорить и пошёл в радиоузел.

Хайитбай всё ещё сидел, нахохлившись, у микрофона. Наверное, думал, что бы ещё про меня насочинять.

– На, возьми своё добро! – сказал я и кинул кроличьи шапочки на пол, под ноги остолбеневшего Хайитбая. – Очень они мне нужны! Я их нарочно взял, чтобы узнать, жадный ты или не жадный. И вовсе я не лазутчик. А уши у тебя у самого грязные!

Хайитбай испуганно хлопал глазами и оглядывал пустую комнату.

Больше я с ним не стал разговаривать. Пошёл прямо туда, откуда вкусно пахло. Сел возле повара интернатской столовой, съел по порции шурпы и плова, выпил два стакана холодного компота из слив. Молодцы ребята, вкусно приготовили.

Я похлопал по плечу опешившего от удивления мальчика в поварском колпаке, сказал ему «спасибо» и вышел из кухни…

Больше всего я люблю песни и простор. Передо мной – дорога. Длинная, бесконечная дорога. А кругом – поля. Зелёное море хлопчатника. И ни души. Пой, танцуй – никто тебе не помешает. Никто не заткнёт уши и не цыкнет: «Довольно вертеться и визжать – надоел!» А в песнях недостатка нет. Я их прямо с ходу сочиняю. Гляну на поле и пою:

Кружусь, подпрыгиваю, а потом кланяюсь кустам хлопчатника. Они тихонько покачиваются, словно «спасибо» говорят.

Стемнело. Я устал и петь и плясать. Всё время быть одному тоже неинтересно. Хорошо бы теперь кого-нибудь встретить…

Пошёл быстрее, внимательно вглядываясь в темноту. Впереди замигал слабый огонёк. Я со всех ног припустил к нему.

На берегу арыка горел костёр. На постланном прямо на землю чапане[2] полулежал старик с глубоким шрамом на щеке.

– Салом алейкум, отец.

– Здравствуй, сынок, здравствуй, – ответил старик, отложил в сторону пиалу с чаем и сел, подобрав под себя ноги. – Подойди поближе к огню, в темноте никак не признаю, чей ты будешь.

– Сын Кузыбая, знатного механизатора, Хашимджаном зовут.

Оглядев меня с ног до головы, старик пригласил сесть и налил пиалу чая.

Разговорились. Я узнал, что старика зовут Палван-ата, что шрам у него со времён гражданской войны, что сейчас он следит за поливкой хлопчатника.

Дед очень обрадовался моему приходу и всё время приговаривал:

– Спасибо, сынок, что пришёл, скрасил моё одиночество. После ужина мы поудобнее устроились у костра.

– Скажите, дедушка, а как называется ваш колхоз?

– У нас не колхоз, а совхоз, – ответил старик. – А ты разве не из здешних мест?

– Я из Ферганской долины. Скажите, дедушка, а агроном вашему совхозу не нужен?

– Агроном? Позарез нужен нам агроном, сынок, позарез.

Нашего-то взяли в область, на руководящую работу. Кто твой отец, я не расслышал? Может, агроном, а, сынок? Вот бы кстати!

– Не отец, а я агроном.

– Что? – вскричал Палван-ата. – Ты, от горшка два вершка, – и агроном?!

Он внимательно посмотрел на меня, боясь, что я свихнулся. Смекнув, в чём дело, я тихо прошептал:

– Наверху небо, внизу земля, исполни моё желание, шапочка моя! Сделай меня высоким!.. Вы, дедушка, вроде принимаете меня за мальчишку? Я не спеша поднялся с места.

– Боже, боже, сохрани от нечистого! – испуганно забормотал старик. – Ты же только что был маленьким мальчиком, а сейчас стал длинным, как телеграфный столб!.. Или всё это мне приснилось?

– Не пугайтесь, дедушка Палван, это темнота, наверно, всё перепутала. А потом, я вообще такой: то кажусь маленьким, то – большим…

Старик долго не мог успокоиться, всё качал головой.

– Значит, вы агроном, да, сынок? – Палван-ата начал говорить мне «вы».

– Да, дедушка, я агроном. И хочу к вам на работу поступить.

– Очень хорошо надумали, сынок. Совхоз у нас большой, а народ трудолюбивый. Жалеть не будете.

– Работы и трудностей я не боюсь. Лишь бы мне не отказали.

– Это почему же откажут, когда в совхозе нет агронома?!

– Могут сказать: молод очень, неопытный…

– На этот счёт не беспокойтесь, сынок. Директор у нас толковый, цену людям знает. А что молод – это не беда. Главное – работу любить. Я сам замолвлю за вас словечко. Скажу, человек из самой Ферганы приехал, хочет на целине поработать…

– Да, да, я специально для этого из дома… приехал сюда. – Чуть не ляпнул «из дома убежал». Палван-ата закивал головой:

– Правильно сделал, сынок. В старину говорили: «Не тот умён, кто много прожил, а тот – кто много видел…» Долго ещё мы беседовали о жизни. Потом пустили воду на новый участок и улеглись отдохнуть на супе[3].

Хорошо! В арыке журчит вода. Трещат сверчки. Словно на что-то жалуясь, хрипло квакают лягушки. На тёмном небе перемигиваются звёздочки. Им улыбается полная луна…

Всё это напомнило мне родную деревню, маму, любимых сестёр. Бедная мама! От горя, наверно, рвёт на себе волосы, бродит по полям и кишлакам, уж и не надеясь найти сына в живых.

Не ищи меня, дорогая, не печалься, не проливай зря слёз. Дела твоего Хашимджана идут хорошо. Ещё немного, и он станет агрономом большого совхоза.

– Акбарали, я агронома привёл, – сказал дедушка Палван человеку, сидевшему за столом.

Бритая голова человека касалась потолка, а новенький стул скрипел под ним, как несмазанная арба. Огромные чёрные усы воинственно топорщились в стороны.

У меня почему-то задрожали коленки. С таким грозным директором лучше не связываться.

– Нельзя нам больше без агронома, – продолжал Палван-ата. – Ты не мог заполучить его, так вот я сам нашёл. – Он подтолкнул меня вперёд. – Хашимджан ещё молод, но твоя забота помочь ему опериться.

– Это хорошо, отец! Это дело! – проговорил директор.

Голос у него оказался приятный и какой-то нежный, не по росту. – Спасибо, Палван-ата, что привели товарища. – Потом повернулся ко мне и так же нежно пролепетал: – Простите, какой институт вы окончили, молодой человек?

– Институт агрономов, товарищ директор!

– Гм-м… А факультет какой?

– Факультет агрономов.

Акбар-ака недоверчиво посмотрел на меня, потом махнул рукой, что-то черкнул на клочке бумаги и протянул мне.

– Ладно. Попытка – не пытка. Возьмите это и идите к секретарю. Он выпишет вам приказ. Назначаю вас агрономом четвёртого отделения. Оформитесь, я познакомлю вас с хозяйством.

Через полчаса мы сели на директорский «газик» и поехали смотреть хозяйство. По дороге Акбар-ака сказал, что выделил мне мотоцикл «ИЖ-56», на котором я буду объезжать бригады своего отделения. Ещё он сказал, что в месяц мне положено сто двадцать рублей зарплаты.

– У нас двенадцать бригад, общая площадь которой составляет тысячу двести гектаров земли, – продолжал директор.

– Тысячу и двести? – воскликнул я испуганно.

– Да, это у нас самое большое отделение. Но вы не пугайтесь – оно и самое передовое. Главное – уметь работать с людьми, находить пути-дороги к их сердцам. Тогда никакие трудности не страшны.

– Я понял, товарищ Акбар-ака?

Мотоцикл мне выдали в тот же день. Три дня я учился ездить на нём. А потом поехал на поле. И сразу понял, что буду руководить очень хорошими людьми. Одни звали пить чай с ними, другие приглашали пообедать. А в четвёртой бригаде даже водкой хотели угостить.

– Что вы, что вы! – испугался я. Потом вспомнил, кто я теперь, нахмурил брови и сказал: – Не люблю водку. И тех, кто пьёт, не люблю.

Бригадир, который поднёс было к губам пиалу, выплеснул водку в арык и захлопал в ладоши:

– Золотые слова, товарищ агроном, золотые слова! Мы тоже не любим пить!

Подъезжая к полевому стану седьмой бригады, я издали заметил толпу народа.

Бригадир Урман-ака что-то говорил и размахивал руками. Увидев меня, он побежал навстречу:

– Товарищ агроном! Расскажите этим людям о значении компоста. Они отказываются его применять.

– Пожалуйста, о чём разговор! – Я соскочил с мотоцикла и, откашлявшись, начал: – Кто против компота, тот против себя. Что такое компот? Это витамины и калории. Кроме того, это очень вкусно. Чем больше фруктов в компоте – тем лучше. У нас в Фергане, например, компот делают из свежего и сухого урюка, вишен, персиков и других ягод. Уважаемый Урман-ака правильно делает…

Докончить мне не дали. Хотя я вроде ничего смешного не говорил, все начали хохотать. Иные даже за животы схватились.

Посмотрел я на них, давай тоже смеяться. А что мне было делать?

Потом только узнал о своей ошибке: Урман-ака говорил не про компот, а про компост.

А компост, оказывается, – это обыкновенный навоз, выдержанный до состояния брожения.

С этого дня я не ездил в седьмую бригаду.

Эх, видели бы меня сейчас уважаемые Атаджан Азизович и Кабулов! Посмотрели бы, как я руковожу целым отделением совхоза, как катаюсь на новеньком мотоцикле «ИЖ-56», и ахнули бы. А ребята, те вообще от зависти могут лопнуть. А что, если написать письмецо в школу? Вот удивятся-то. А может, гордиться будут: вот, мол, какой у нас Хашимджан – в люди выбился!