И приставили глупого ангела Дормидона за мужиком ходить. А мужик — тоже хорош: пьяница забубенный.
Ходил, это, ходил Дормидон за своим мужиком по всем целовальникам — никак толку нет.
«Ну, коли так, — думает, — ладно. До белой горячки тебя допою, а потом уж сразу и раскаю».
И мужику на ухо:
— Вали, брат, наяривай! Ну-ка, еще по одной!
И побежал мужик по деревне не в своем виде, без штанов, буянит — мочи нет, а в руках цеп: за своей же, мужиковой, тенью с цепом гоняется.
А Дормидон в воротах, за вереей, с мужиковым братом спрятался, и оба за животики держатся:
— Ха-ха-ха! Так ее, такую-сякую! Так ее, лови!
Добежал мужик, тень — нырь в ворота. Мужик за ней:
— A-а! Еще гогочешь, проклятая? Ну, посто-ой…
Да как ахнет цепом с плеча! Ангелу-то чего подеется, а мужиков брат — так и свалился, как колос: мертвый.
Полетел глупый ангел с донесением: так и так, происшествие. Взмылили ему голову, как надобно, а он стоит себе да перстень с аметистом вертит: как с гуся вода.
— Ну, Дормидон, — говорит бог, — теперь уж как хочешь, хоть двадцать годов ходи, а чтобы у меня в рай мужика этого представил.
— Фу ты, господи: да неуж не представлю? Я-то? — и к мужику, на землю.
А день был базарный: пошли с мужиком доски покупать — мужикову брату на домовину, и веревок — домовину спускать.
Мужик тверезый, зленный — страсть! — Дормидона так и чешет:
— Во-от, въелся, чисто репей в хвост собачий! Ты долго еще за мной будешь?
Дормидон — будто и не ему: знай, перстень вертит, А у самого в голове, как гвоздь:
«И как бы это одним махом от мужика оттильдикаться?»
Глядь — цыган мимо, свинью на аркане волокет: свинья визжит, упирается, веревка длинная, белая.
Увидал Дормидон цыгана с веревкой — как по лбу себя хлопнет: батюшки мои, вот же… И мужику на ухо:
— Покупай веревку-то, покупай. Веревка-то какая: нигде такой не найти.
Купил мужик. И только, это, вышли с Дормидоном на выгон — ну, который за базаром выгон — Дормидон хвать цыганов аркан мужику на шею — и поволок.
Мужик — в голос:
— Батюшка! Ослобони, родимый! Брат неприбран лежит! Куда ты меня?
А Дормидону — потешно, ржет:
— Ну-ка еще? Ну-ка еще? Не-е-ет, не уйдешь! Так без пересадки в рай и приволоку.
Брыкался-брыкался мужик, а под конец — сел на землю колодой — и все: поди, сковырни.
Почесался Дормидон, поплевал на руки — дюжий был — за аркан покрепче да как завьется с мужиком вверх. И ходу, все пуще, только ветер свистит. На мужика и не оглядывается: тяжело на аркане, стало быть, тут мужик, ну и ладно, а что утих — и того лучше.
Прилетел в рай, упыхался, ухмыляется Дормидон во весь рот: доволен.
— Вот он мужик-то ваш. Предоставил.
Поглядели: а мужик лежит, не копнется, синий весь, язык высунут. Готов.
Осерчал тут господь — не приведи господи, как…
— Предоста-авил! Дурак ты, дурак набитый! Сейчас — вон, и чтоб духу твоего не было!
Обчекрыжели Дормидону крылья — и на землю сослали. Пока, это, еще опять до ангелов дослужится.
1916
Херувимы
Всякому известно, какие они, херувимы: головка да крылышки, вот и все существо ихнее. Так и во всех церквах написаны.
И приснился бабушке сон: херувимы у ней в комнате летают. И летают, и летают, крыльями полощут по-ласточьи, под потолком трепыхаются. Вот теперь — пониже, вот шторку задели, об лампу стукнулись, опять — к потолку. Прочитала им бабушка херувимскую, и всякую молитву про херувимов вспомнила — прочитала, а они все летают.
Уж так стало жалко бабушке херувимов — терпенья нет. И говорит она — какому поближе:
— Да ты бы, батюшка, присел бы, отдохнул. Уморился, поди, летать-то.
А херувим сверху ей, жа-алостно:
— И рад бы, бабушка, посидеть, да нечем.
И верно: головка да крылышки — все существо ихнее. Ничего не поделаешь.
1917
А. М. Горький{149}
Про Иванушку-дурачка
Русская народная сказка
Жил-был Иванушка-дурачок, собою красавец, а что ни сделает, всё у него смешно выходит, не так, как у людей.
Нанял его в работники один мужик, а сам с женой собрался в город; жена и говорит Иванушке:
— Останешься ты с детьми, гляди за ними, накорми их!
— А чем? — спрашивает Иванушка.
— Возьми воды, муки, картошки, покроши да свари — будет похлебка.
Мужик приказывает:
— Дверь стереги, чтобы дети в лес не убежали!
Уехал мужик с женой; Иванушка влез на полати, разбудил детей, стащил их на пол, сам сел сзади их и говорит:
— Ну вот, я гляжу за вами!
Посидели дети некоторое время на полу, — запросили есть; Иванушка втащил в избу кадку воды, насыпал в нее полмешка муки, меру картошки, разболтал всё коромыслом и думает вслух:
— А кого крошить надо?
Услыхали дети — испугались:
— Он, пожалуй, нас искрошит!
И тихонько убежали вон из избы.
Иванушка посмотрел вслед им, почесал затылок, — соображает:
— Как же я теперь глядеть за ними буду? Да еще дверь надо стеречь, чтобы она не убежала!
Заглянул в кадушку и говорит:
— Варись, похлебка, а я пойду за детьми глядеть!
Снял дверь с петель, взвалил ее на плечи себе и пошел в лес; вдруг навстречу ему медведь шагает — удивился, рычит:
— Эй, ты, зачем дерево в лес несешь?
Рассказал ему Иванушка, что с ним случилось, — медведь сел на задние лапы и хохочет:
— Экой ты дурачок! Вот я тебя съем за это!
А Иванушка говорит:
— Ты лучше детей съешь, чтобы они в другой раз отца-матери слушались, в лес не бегали!
Медведь еще сильней смеется, так и катается по земле со смеху!
— Никогда такого глупого не видал! Пойдем, я тебя жене своей покажу!
Повел его к себе в берлогу. Иванушка идет, дверью за сосны задевает.
— Да брось ты ее! — говорит медведь.
— Нет, я своему слову верен: обещал стеречь, так уж устерегу.
Пришли в берлогу. Медведь говорит жене:
— Гляди, Маша, какого я тебе дурачка привел! Смехота!
А Иванушка спрашивает медведицу:
— Тетя, не видала ребятишек?
— Мои — дома, спят.
— Ну-ка, покажи, не мои ли это?
Показала ему медведица трех медвежат; он говорит:
— Не эти, у меня двое было.
Тут и медведица видит, что он глупенький, тоже смеется:
— Да ведь у тебя человечьи дети были!
— Ну да, — сказал Иванушка, — разберешь их, маленьких-то, какие чьи!
— Вот забавный! — удивилась медведица и говорит мужу:
— Михайло Потапыч, не станем его есть, пусть он у нас в работниках живет!
— Ладно, — согласился медведь, — он хоть и человек, да уж больно безобидный!
Дала медведица Иванушке лукошко, приказывает:
— Поди-ка набери малины лесной, — детишки проснутся, я их вкусненьким угощу!
— Ладно, это я могу! — сказал Иванушка. — А вы дверь постерегите!
Пошел Иванушка в лесной малинник, набрал малины полное лукошко, сам досыта наелся, идет назад к медведям и поет во всё горло:
Эх, как неловки
Божии коровки!
То ли дело — муравьи
Или ящерицы!
Пришел в берлогу, кричит:
— Вот она, малина!
Медвежата подбежали к лукошку, рычат, толкают друг друга, кувыркаются, — очень рады!
А Иванушка, глядя на них, говорит:
— Эхма, жаль, что я не медведь, а то и у меня дети были бы!
Медведь с женой хохочут.
— Ох, батюшки мои! — рычит медведь, — да с ним жить нельзя, со смеху помрешь!
— Вот что, — говорит Иванушка, — вы тут постерегите дверь, а я пойду ребятишек искать, не то хозяин задаст мне!
А медведица просит мужа:
— Миша, ты бы помог ему!
— Надо помочь, — согласился медведь, — уж очень он смешной!
Пошел медведь с Иванушкой лесными тропами, идут — разговаривают по-приятельски.
— Ну и глупый же ты! — удивляется медведь, а Иванушка спрашивает его:
— А ты — умный?
— Я-то?
— Ну да!
— Не знаю.
— И я не знаю. Ты — злой?
— Нет. Зачем?
— А по-моему — кто зол, тот и глуп. Я вот тоже не злой. Стало быть, оба мы с тобой не дураки будем.
— Ишь ты, как вывел! — удивился медведь.
Вдруг — видят: сидят под кустом двое детей, уснули.
Медведь спрашивает:
— Это твои, что ли?
— Не знаю, — говорит Иванушка, — надо их спросить. Мои — есть хотели.
Разбудили детей, спрашивают:
— Хотите есть?
Те кричат:
— Давно хотим!
— Ну, — сказал Иванушка, — значит, это и есть мои! Теперь я поведу их в деревню, а ты, дядя, принеси, пожалуйста, дверь, а то самому мне некогда, мне еще надобно похлебку варить!