Ригламинт Совищания.
Поиск вады.
Другие дила.
Совещание проводила Сова.
— Пункт первый, — объявила она. — Регламент Совещания. Кто хочет выступить?
— Никто, — сказал Кристофер Робин. — Потому что ни у кого нет этого самого… Регламента. И даже если он у кого-нибудь есть, то никто не знает, что это такое.
Все одобрительно зашумели.
— Ладно, — неохотно согласилась Сова. — Это пропустим. Пункт второй.
— Можно я выступлю? — спросил Кролик. — Нам нужна вода, но ее нет. Это значит, что мы должны ее найти.
— И быстро! — добавила Лотти.
— Это верно, — признала Сова. — Но где же мы ее найдем?
Иа-Иа поднял копыто.
— Если бы все умели прислушиваться к моим словам, но никто этого не умеет, впрочем, я все равно скажу… О чем я? Ах, да. Если бы в этом Лесу почаще думали, вместо того чтобы без конца совещаться, то все бш помнили, что возле Шести Сосен был старый колодец.
— И он все еще там? — спросил Кролик. — И мы можем его найти и набрать в нем воды, если, конечно, он там и мы сможем его найти?
— Может, там, а может, и не там, а может, и не совсем там, — ответил Иа-Иа. — А тройное «может» в целом означает «вероятно».
— Тогда мы должны отправиться на поиски, — сказала Сова.
Они так и не нашли бы старый колодец, если бы не Лотти. Когда друзья подошли к огромному камню, увитому плющом, она вдруг села и задрала голову, шерсть на ее спинке встала дыбом, ушки насторожились, нос начал подергиваться. А потом Лотти очень тихо сказала:
— Источник здесь. Я чую воду. Вода для выдры как воздух для птицы.
И все принялись за дело. Кристофер Робин рубил большие кусты, кто-то расчищал мелкие заросли, кто-то тащил ветки в сторону, а кто-то попросту мешался под ногами. Скоро обитатели Леса увидели отверстие. Отверстие, которое Кристофер Робин назвал шахтой, было завалено гнилыми досками. По гнилым доскам ползали мокрицы, на железной цепи болталось старое ржавое ведро, а цепь была прикреплена к еще более ржавой и старой лебедке.
Пятачок заглянул в колодец и испуганно вздрогнул:
— Он очень глубокий.
— Что ж, — глубокомысленно заметил Кристофер Робин, — теперь мы знаем, где находится колодец, осталось узнать, есть ли в нем вода. А это можно проверить, бросив туда камень. Если вода есть, мы услышим всплеск. Есть у кого-нибудь камешек?
— У меня есть, — сказал Тигра. — Но это камешек для игры. Чемпионский камешек. Тридцать-шестерка.
— Тигра, — строго нахмурился Кролик, — мы должны узнать, есть ли там вода, и нам очень нужен твой камешек. Дай его мне.
— А если не дам? — Но Тигра уже понял, что камешек придется отдать.
Кролик взял камешек Тигры, поднял его высоко над шахтой, попросил всех замолчать и бросил камешек вниз. Все прислушались. Казалось, прошло несколько минут, но на самом деле — лишь несколько секунд, а потом все ясно расслышали слабое «плюх».
— Отлично, — сказал Кристофер Робин. — Это просто отлично.
— Ну да, я понимаю, что это отлично, Кристофер Робин, — сказал Пух. — Только вода — там, а мы — здесь…
— Но у нас есть ведро, — напомнил Кристофер Робин. — Мы опустим ведро, вода наберется в него, и мы его вытянем.
Все радостно загалдели, а Пух сказал:
— Вот что значит — иметь мозги!
Кристофер Робин ласково засмеялся:
— Глупенький мой мишка! — и начал опускать ведро.
Все смотрели, как раскручивается цепь, лебедка вращалась с таким грохотом, словно кто-то колотил сразу в сто кастрюль. Вдруг все остановилось — и ведро остановилось, и лебедка, и шум.
— Машины! — проворчал Иа-Иа. — Современные изобретения! Какой от них толк! Вечно их нахваливают, а они никогда не работают так, как положено.
— Что-то мешает, — сказал Кристофер Робин. — Камешек добрался до воды, а ведро — нет. Нам нужен… — Он оглядел всех, откашлялся и продолжил: — Нам нужен храбрец, который отважится спуститься в ведре, убрать преграду и набрать воду.
Все молчали, только ветер шумел в соснах, да где-то высоко гудели пчелы.
— Конечно, этот храбрец должен быть не только отважным, но и маленьким.
Снова повисло долгое молчание. Пятачок поднял глаза и заметил, что все смотрят на него.
— Ой, мамочки, — пропищал он. — Почему вы так на меня смотрите? — Пятачок, конечно же, понял почему. — Ой, мамочки, — повторил он. — Ой, мамочки!
А потом он молча полез в ведро. Ведро скрыло его целиком. Только розовые ушки торчали над краем.
— Я не очень хочу быть храбрецом, — признался Пятачок.
Иа-Иа ухватился за лебедку:
— Если захочешь подняться, маленький Пятачок, кричи: «Поднимай!» — а если захочешь еще опуститься…
— Опуститься? — пискнул Пятачок.
— Кричи: «Глубже!»
— Ой! — снова запищал Пятачок. — Ой, мамочки, мамочки!
— Опускай! — крикнул Кристофер Робин, и Иа-Иа принялся крутить лебедку.
Лебедка заскрипела, цепь загрохотала, и ведро стало медленно опускаться. Пятачок, задрав голову, смотрел на друзей, которые становились все меньше и меньше. От страха он не переставая повизгивал, визг эхом отзывался в колодце, пугая Пятачка еще больше. Цепь раскачивалась, темнота сгущалась. Пятачок судорожно вцепился в край ведра.
— А что, если цепь порвется? — шептал он сам себе. — Что, если ведро упадет и разобьется вдребезги? А если преграда будет тяжелой или их будет несколько? Вдруг все забудут, что я здесь, и пойдут домой пить чай и печь булочки?
Вокруг него тут же раздался шепот эха:
— Печь булочки, печь булочки…
Пятачок старался не думать о плохом, но ничего не получалось.
И вдруг ведро остановилось.
Пятачок сумел разглядеть преграду. Эта была ветка дуба, перегородившая колодец.
Пятачок вытащил ветку и бросил ее вниз. Это было очень трудно, почти так же трудно, как отважиться быть Храбрецом. Ветка упала, послышался всплеск, и ведро стало опускаться очень быстро. Потом раздался другой всплеск, и Пятачок почувствовал, как ведро закачалось на воде. Вокруг был целый океан темной, блестящей воды.
Теперь Пятачок знал, что делать.
Он наклонил ведро и зачерпнул воду. Ведро наполнилось ровно наполовину, и Пятачок по грудь оказался в воде. Тогда…
Он взобрался на край ведра и покрепче ухватился за цепь. И потом…
Пятачок крикнул: «Поднимай, Иа-Иа!»
Он услышал собственный голос, на все лады повторяющий: «Поднимай, ай-ай! Иа-Иа, а-а-а!»
Через несколько секунд ведро стало подниматься, а вместе с ним и Пятачок, отважно стоявший на самом краю и изо всех сил сжимавший цепь. Круг света вверху становился все больше и ярче, и Пятачок уже видел всех своих друзей, которые смотрели на него и улыбались. Вскоре Пятачок почувствовал тепло солнечных лучей — добрый старый Иа-Иа в последний раз повернул лебедку. Пятачок услышал приветственные крики и громкое «Ура!», и все это кричали ему, Пятачку.
И он самым храбрым голосом ответил:
— Это было совсем не страшно. — Но сам-то Пятачок знал, что это было не просто страшно, а очень-очень страшно.
Потом несколько дней Родственники и Знакомые Кролика рыли канаву и сооружали скоростной спуск от родника до Пуховой Опушки, где жил Иа-Иа. Воды стало много, и Лотти построила в канаве дом и назвала его Домом Храбрости. Всем понравилось нырять в канаву и мчаться по спуску до Пуховой Опушки. Появилась даже такая игра «Спуск по канаве», и уже когда пошли дожди, а они все-таки пошли, многие так полюбили игру, что в любую погоду поднимались на холм к Шести Соснам, окунались в канаву и вместе с водой неслись вниз, к домику Иа-Иа. В этой игре Лотти просто не было равных, потому что ее шубка была самой гладкой. Выдра даже научилась кувыркаться во время спуска.
— Эге-гей! — кричала она, выныривая, а потом принималась насвистывать веселую мелодию.
Однажды вечером, спустя несколько дней после большого приключения с колодцем, когда Пятачок укладывался спать и думал о том, что желтую пижаму он любит все-таки больше, чем зеленую, дверь в его комнату распахнулась и вошел Пух.
— Извини, что так поздно, Пятачок, но для этого нужно много времени, ты же знаешь…
— Для чего, Пух?
— Для кричалки. Ты думаешь, что она вот-вот придет, но она вдруг решает, что еще рановато, и задерживается или вообще не приходит. А потом, Пятачок, когда она вдруг приходит, главное — быть готовым к ее приходу.
— О Пух! — воскликнул Пятачок. — Правда? А она очень длинная?
— Она почти такая же длинная, как та, которую я сочинил для тебя в прошлый раз.
И тогда Пятачок принял самую удобную позу для того, чтобы послушать кричалку, — уткнулся носом в подушку. Он почувствовал, как краснеет, особенно когда Пух откашлялся и начал: