В несколько минут он очистил корыто до блеска и разочарованно стал соваться во все углы посудины.

Визенклее взглянул на фрау Свобода и улыбнулся:

— Вы всё ещё считаете, что девять пакетов слишком много?

— Ах, — сказала фрау Свобода, — купанье на свежем воздухе любого сделает голодным! Во всяком случае, у меня он ел намного меньше.

Папа Штенгель засунул руки в карманы. Лицо его было серьёзно. Потом он сказал:

— Самое лучшее, дети, это пойти спать.

— Если хотите, я сыграю вам пару песенок на губной гармонике, — предложил Визенклее.

— В другой раз, — ответил папа Штенгель, покачав головой. — Сегодня мне не хочется музыки. Спокойной ночи, господин Визенклее.

— Спасибо. — И, попрощавшись, Визенклее отправился домой.

Позднее, когда уже стемнело, семейство Штенгелей услышало колыбельную. Наверное, бывший ночной сторож снова сидел на балконе и играл.

Горошек и Анни лежали в постелях, в своей комнате.

— Эй, Горошек, — шепнула Анни. — Я слышала разговор между родителями и тётей Митци. Они немного поспорили.

— То есть?

— А вот, представь себе, папа говорит тёте Митци, что она должна попробовать обменять бегемота. На какого-нибудь маленького зверя. А тётя Митци обиделась. Что это, говорит, за новая мода обменивать бегемотов! А мама на это говорит: лучше бы у неё не было никаких зверей, лучше бы тётя Митци привезла ей электрическую кофейную мельницу или две плитки шоколада для нас с тобой.

— Но ведь бегемот нам совсем не мешает, — пробурчал Горошек.

Анни села в своей постели.

— Да, но ему нужно слишком много корма! Мышке, змее и кошкам идёт куда меньше.

— Ну да, — сказал Горошек. — В конце концов, мы тоже должны что-то есть. Как ты думаешь, чем мы будем кормиться завтра?

— На завтра у меня есть сыр, — успокоила Анни брата. — А знаешь что, Горошек? Мы с тобой пойдём просить милостыню!

— Дурацкая затея, — сказал Горошек.

— Тогда я пойду одна!

— Вот смех-то!

— Ты трус! — сказала Анни. — Ты ничего не хочешь делать! И бедные звери, и мы сами погибнем!

Горошек молчал.

Анни встала, на цыпочках подошла к постели Горошека и стала искать голову брата. Но Горошек спрятал голову под одеяло.

— Ага, прячешься! — сказала она и, сдёрнув одеяло, зашипела в самое ухо брата: — Трус-с!

Но, коснувшись рукой щеки Горошека, она почувствовала что-то мокрое.

— Ты плачешь?

— Да… — всхлипнул Горошек. — Ты меня оскорбляешь, а у меня столько забот с этим бегемотом.

Анни присела на кровать брата и некоторое время молчала. Потом она сказала:

— Не сердись, Горошек. Мы больше никогда не будем ссориться. Хорошо?

— Хорошо.

— И просить милостыню мы тоже не пойдём, — сказала Анни. — Мы лучше что-нибудь продадим. Например, красивые картинки.

— Вот это идея! — вздохнув, сказал Горошек.

Анни засмеялась, потирая руки:

— Завтра утром мы начнём рисовать. Я нарисую сплошных принцесс, букеты цветов и бабочек.

— А я — рыцарей и бегемотов, — сказал Горошек, вытирая нос углом подушки. Теперь у него стало намного легче на душе.

Конечно, их рисунки будут покупать нарасхват, они с Анни принесут домой кучу денег, и вся семья будет счастлива.

— Завтра мы встанем чуть свет, — сказал Горошек, повернулся лицом к стене и, довольный, заснул.

Едва рассвело, брат и сестра достали бумагу, цветные карандаши и принялись за работу прямо в постелях.

В доме было ещё совсем тихо, только изредка в дверь скреблись кошки, да один раз в саду раздался какой-то шум. Но Горошек и Анни так были заняты, что даже не подошли к окну. Дети усердно рисовали, пока мама не открыла дверь.

— Одевайтесь, — сказала она, — и быстренько идите за молоком и булочками. Фрау Свобода уезжает следующим автобусом.

Горошек и Анни решили: раз уж они идут к молочнику, почему бы не предложить ему свои рисунки? Они выбрали два из них: розовую принцессу со шлейфом и в остроносых туфельках и бегемота, который смахивал на каток для асфальтирования улиц.

— Нам нужны деньги, — сказала Анни молочнику. — Может быть, вы повесите одну из картин в своей лавке?

Молочник долго разглядывал оба рисунка, потом спросил:

— А ничего, если я повешу эти картины у себя дома? Мои клиенты не очень-то разбираются в искусстве.

— Нам всё равно, — заявила Анни. — Только ни я, ни Горошек не знаем, сколько они стоят.

Молочник задумчиво поскрёб за ухом и сказал:

— А не хотите ли вы вместо денег взять что-нибудь съестное?

— Конечно, — разом сказали Горошек и Анни.

— Как вы смотрите, если сегодня к обеду у вас будет нежное жаркое из зайчатины, а завтра куриный бульон?

— Вы ангел, господин молочник! — воскликнула Анни. — Наши рисунки не так уж хороши. У принцессы, которую я нарисовала, слишком худые руки.

— А мой бегемот немножко толстоват, — скромно сказал Горошек.

— О, это неважно! — утешил их молочник. Наполнив молоком бутылки, он отсчитал в бумажный пакет дюжину булочек и с дружеской улыбкой добавил: — Минутку, я принесу зайца и курицу.

Он исчез и через некоторое время вернулся с клеткой и плетёной сумкой в руках. Горошек и Анни вытаращили глаза. В клетке сидела симпатичная чёрная курица, а из плетёнки выглядывал белый заяц с красными глазами и длинными пушистыми ушами.

— Ну вот, несите их домой, — сказал молочник. — Но не забудьте потом рассказать мне, вкусное ли получилось жаркое и жирная ли была курица.

— Конечно, — сказала Анни.

А Горошек погладил зайца и промолчал.

Когда дети вернулись домой, тётя Митци уже собралась уходить.

— Дайте мне скорее булочку, — сказала она. — А то я опоздаю на автобус. А эти звери… они ваши?

В голосе тёти Митци звучало восхищение.

Анни опустила голову:

— Да. Заяц — это обед на сегодня, а курица — на завтра. Но мы с Горошеком поклялись, что не съедим ни кусочка. Скорее мы умрём с голоду.

— Честное слово! — подтвердил Горошек.

— Ну, курицу-то можно оставить в живых, — сказала тётя Митци. — Все порядочные куры несут по яйцу в день.

Тут пришли родители, и дети объявили им, что отныне они сами будут чистить ботинки и никогда не станут ссориться, если заяц и курица останутся в живых.

— В кои-то веки у нас был бы нормальный обед… — пробормотал папа Штенгель, — Но курица смотрит такой умницей, а заяц… заяц только что не говорит! Я бы не перенёс, если бы мы их зарезали.

— Кроме того, курица станет каждый день нести яйца, — сказала фрау Свобода. И, открыв клетку, позвала: — Цып-цып-цып!

Курица вышла из клетки и расправила крылья. А фрау Свобода продолжала рассуждать:

— Если она каждый день будет откладывать по яйцу, то в неделю накопится семь яиц, в месяц — тридцать, а за год — целых триста шестьдесят пять. Представляете, какую яичницу можно было бы приготовить?

Курица прогулялась по комнате, потом вдруг взлетела на стол — и закукарекала.

— Батюшки мои! — сказала мама Штенгель. — Да это же петух!

Анни побледнела, но тут же нашлась:

— Петух не несёт яиц, зато его можно использовать вместо будильника!

— Не огорчайтесь, — сказала фрау Свобода маме Штенгель. — Всё равно одно яйцо в день — это пустяк для целой семьи.

— Но вы же говорили о трёхстах шестидесяти пяти яйцах! — в отчаянии воскликнула мама Штенгель.

Фрау Свобода взглянула на часы:

— Итак, на автобус я опоздала. Можно мне остаться у вас до завтра?

— Конечно, — кивнула мама Штенгель. — Если вы сможете провести ещё ночь на раскладушке.

— И если вас устроит картофельный суп и бутерброды с сардинами, — добавил папа Штенгель.

Тут вдруг в проёме показалась какая-то тень и грозный голос рявкнул:

— Это ваш бегемот?

— Господин Сентябрь! — в ужасе прошептала мама Штенгель. — Почему вы не постучались, господин Сентябрь?

— Да потому, что у вас нет двери, — ответил тот. Лицо его блестело от пота, как будто он всю дорогу бежал.

— Чем мы обязаны посещением? — вежливо спросил папа Штенгель.

Господин Сентябрь потряс в воздухе кулаками:

— Я спрашиваю, бегемот ваш?

— Вы имеете в виду бегемота в бассейне? — Папа кивнул головой на окно.

— Я имею в виду бегемота, — зарычал господин Сентябрь, — который сожрал в моём саду все цветы.

— Слава богу, это не наш бегемот, — пролепетала мама Штенгель.

А Анни пояснила:

— Это чужой бегемот. Наш бегемот в бассейне.

— Ха-ха! — загрохотал господин Сентябрь, — К сожалению, бассейн пуст, ваша изгородь растоптана, моя — тоже! И бегемот, который слопал мои цветы, принадлежит вам!