— Ныне живу я в храме Мангандзи, неподалеку от города Сиракава [183].
Позвал богач свою дочку Киё-химэ. Радостно приветствовала она юного Антина, ведь они часто играли вместе в дни своего детства.
Когда настала поздняя ночь, она вызвала Антина из дома:
— Антин-сама, это я, Киё-химэ! Выйди ко мне в сад на минуточку…
Ночь была ясная. На небе светила полная луна.
— Вспомни, милый, вспомни, как еще малыми детьми дали мы обет верности друг другу. Я никогда его не забывала. Возьми меня с собой… — стала просить Киё-химэ.
— Нет, и не проси, невозможно это. Там, в дальнем краю, ждет меня любимая — ответил Антин.
При этих словах горько заплакала девушка. Но не могла она так легко отказаться от своей любви. Видит Антин, что девушка заупрямилась, и говорит:
— Подожди, мне надо отлучиться, я возьму тебя с собой на обратном пути.
На другой день Антин ушел в дальний путь, и сердце его томили недобрые предчувствия. Он и не думал воротиться.
А Киё-химэ ничего про это не зная, день за днем ждала Антина. Однажды спросила она у прохожего монаха, не знает ли он, где сейчас Антин.
— Я повстречал его недалеко от столицы, — отвечал монах.
Киё-химэ сразу пустилась в погоню.
Вот пришла девушка к широкой реке, но, сколько она ни просила, ни молила, паромщик отказался ее переправить. Так велел паромщику Антин.
— Вернись к себе домой, — сказал паромщик, — не нужна ты своему любимому, есть у него другая.
Не вынесла обиды Киё-химэ и бросилась в воду. А на дне реки превратилась она в страшную змею. Погналась она вслед за юношей. Увидел ее Антин и обомлел от ужаса. Кинулся он искать спасения в храме Додзёдзи [184], и спрятали его монахи под большим колоколом. Притаился там Антин, чуть дышит.
Вползла огромная змея во двор храма и уставилась сверкающими глазами на колокол. Потом обвилась вокруг него кольцами и несколько раз ударила по нему хвостом. Жалобно загудел колокол, а у змеи из глаз кровавые слезы потекли.
Наконец уползла змея. Смотрят — а колокол раскалился докрасна. Подняли его монахи с земли, когда он остыл, видят: лежит под ним только горстка пепла — все, что осталось от молодого монаха.
144. Корабль-призрак
Случилось это в годы Хорэки [185]. Однажды в осеннюю пору от побережья Мацумаэ [186] отплыл парусник. Было на нем семь человек команды во главе с кормчим Магоскэ. Они возвращались к себе на родину в Ниигата.
На третий день стал уже маячить вдали остров Садо [187] и влево от него родной берег, как вдруг налетела внезапная буря. Море закипело, как в водовороте. Казалось, вот-вот парусник опрокинется вверх килем. Матросы бросились убирать паруса. А море бушевало все сильнее. Крикнул кормчий Магоскэ:
— Бросай груз за борт! Руби мачты!
Но тут набежала волна высотой до самого неба. С грохотом обрушилась она на корабль. Корма раскололась надвое, нос корабля разлетелся в щепы, и матросы пошли рыбам на корм. Один лишь Магоскэ успел ухватиться за какую-то доску.
Море понесло его вдаль, словно обломок корабля. Дождь и ветер слепили его. Лишь иногда удавалось ему, поднявшись на гребень волны, поглядеть вдаль: не покажется ли где парус? День клонился к вечеру, начало темнеть. Одна за другой набегали волны, похожие на громадных китов, подымали его и снова бросали в пучину. Магоскэ не мог понять, куда его несло течением, где берег, а где открытое море. Настала ночь, а навстречу ему не попалось ни одного корабля.
В отчаянии Магоскэ то умолял бога Компира [188] о спасении, то давал обеты богу Ияхико [189]… Цепляясь за тонкую доску, он летел с гребня волны в пучину. Казалось ему: вот он конец, пришел, но новый вал подхватывал его и выносил наверх.
Магоскэ было уже совсем отчаялся, как вдруг услышал громкие крики:
— Руби мачты! Бросай груз за борт! Держи руль!
Прямо на него в ночном мраке несся какой-то корабль.
Собрав последние силы, Магоскэ завопил:
— Спаси-ите! Тону-у!
Вдруг совсем близко от себя он увидел полуразбитый корабль. Человек десять команды цеплялись за него, крича во весь голос.
Люди эти не походили на живых. Иссохшие, с синими лицами, они были видны, как смутные тени, в такой кромешной тьме, где казалось, глаз ничего не мог бы различить. Весь корабль тоже выступал из мглы, не сливаясь с нею. Крик замер на губах Магоскэ. Корабль прошел справа от него и быстро стал удаляться.
Вдруг послышался отчаянный вопль многих голосов: «А-а-а?» И в тот же миг корабль разбило в щепы, а цеплявшиеся за него люди словно растаяли. Крики их стихли, только страшно грохотали волны.
«Корабль-призрак!» — подумал Магоскэ; вспомнились тут ему все страшные рассказы об одном корабле. Теперь он был рад, что один остался.
Но вдруг опять послышались крики:
— Руби мачты! Груз за борт! Держи руль! Погибаем! — И корабль-призрак появился снова. И снова люди цеплялись за него, призывая на помощь. Набежала волна и разбила корабль в щепы… Раздался опять тот же самый дикий вопль — такой ужасный, что, казалось, никто не мог бы услышать его дважды и остаться в живых. Видение исчезло, лишь страшно загудели волны.
Не успел Магоскэ перевести дух, как снова ветер донес до него крики:
— Руби мачты! Груз за борт! Держи руль!
И все повторилось снова. Мольбы, призывы, проклятия, последний вопль погибающих… Неужели этому не будет конца? Сердце Магоскэ замирало, душа у него готова она была расстаться с телом, но он не выпускал доски из рук и все-таки держался на воде.
Наконец забелел рассвет. С первыми его лучами корабль-призрак исчез навсегда. Ветер и дождь стали утихать, волны немного улеглись. Три дня носился Маюскэ по волнам и вконец обессилел от усталости и голода. В глазах у него было темно, руки одеревенели… К чему было дольше надеяться? Жизнь уже покидала его, как вдруг в море что-то мелькнуло. На волнах качалась связка соломы. Магоскэ поймал ее. Внутри, в полотняном мешочке оказались две сухие плети со стручками красного перца. Магоскэ съел стручков десять — и воспрянул духом. А тут вскоре его заметили с корабля, вытащили из воды и благополучно доставили в залив Ниигата, назад, к родным берегам.
145. Благодарность оленя
Там, где сейчас находится пригород Цутию города Фукусима, некогда жил охотник по имени Сукэмару. В деревне о нем шла добрая слава. Был он молод и трудолюбив. Его молодая жена, красивая, кроткая нравом, заботилась о муже, и жили они в добром согласии, всем на зависть.
Как-то раз Сукэмар отправился на охоту с утра пораньше. Но почему-то в тот день ему не везло. Только к вечеру насилу-то подстрелил он зайца.
Опечаленный, шел он домой, как вдруг видит: схоронился в тени дерева олень с пораненной ногой и лежит там еле живой. Схватил Сукэмару лук и стрелу и уже прицелился, как вдруг подумал: «Пускай я охотник, но не могу убивать раненого зверя. Лучше я помогу ему».
Бросил он оружие, достал целебную мазь из подвешенного к поясу ящичка с лекарственными снадобьями и помазал рану. Олень издал радостный крик и скрылся в лесу.
С веселой душой поспешил Сукэмару домой, уже не печалясь о том, что добыл только одного зайца, и рассказал обо всем своей жене.
— Ты сделал доброе дело, — порадовалась и она.
Казалось, их супружеское счастье будет длиться долго-долго, но вдруг молодая жена простудилась и занемогла. Никакие заботы не помогли. Скоро ее не стало.
Велико было горе Сукэмару. Свет не видел такого отчаяния. Целые дни он тосковал, а об охоте и думать забыл. Заперся в четырех стенах и к еде не прикасался. Много дней не прошло, остались от него кожа да кости.