ФАИНА ДЕМОНСТРИРУЕТ НОМЕР
Саша проснулся от запаха хлебов. Ветер разносил по утренним улицам неправдоподобно вкусный аромат свежеиспеченного калача, пирога и шаньги. В комнате уже никого не было.
Вот она свобода — никто не стоит над душой, требуя встать, умыться, попить, съесть. Мальчик поел самостоятельно и отправился на пруд, который начинался на краю села. Водоем этот был искусственным, рукотворным, как и большинство городских, горнозаводских и деревенских прудов на Урале.
Зеркало пруда отливало серебром. Берега охотно и густо заросли елью и березой. Когда-то в старину узкая и; прыткая речка Решетка, протекавшая через село, была; заволочена цепким настырным кустарником. Мужики перегородили речку земляной плотиной и бревенчатой запрудой. Вода заполнила широкую долину, затопила кустарник и поднялась до столетних елей, чернеющих на взгорье.
Из самой деревни пруд просматривался далеко. А от него село еле просвечивало сквозь прибрежные заросли. Даже высокая колокольня и пожарная башня обозначились лишь макушками.
Саше было не до колоколен. Прямо на него плыла настоящая дикая утка. Да не одна, а с крошечными утятами! Птицы тихо и облачно скользили по ослепительной воде и отражались зеркально там, где в озерко вдавалась песчаная коса, поросшая камышом, болотным аиром и чем попало.
Мальчик тотчас погрузился в тяжелое раздумье. Было от чего сосредоточиться.
В кармане мальчика покоилась расчехленная боевая рогатка. Сработал вещь дворовый хулиганчик-притворяшка Петька Трыжкин по кличке Челнок. Заработал он странное прозвище потому, что всегда успевал сунуться; туда, куда его не просили, сделать то, чего от него не ожидали и не хотели, наболтать то, чего вовсе не было и не могло быть.
Рогулина была вырезана из старой витой березы. Резина у рогатки растягивалась, как стальная пружина, и метала снаряд со страшной скоростью.
Петька попросил перед самым отъездом испытать оружие в полевых условиях на всех режимах. Саша никогда не стрелял из рогатки. Сказать по правде, такого желания у него и не возникало. Во дворе он машинально сунул ее в карман и забыл, но теперь, при виде близкой дичи, в нем проснулся охотник.
Почему-то не приходило в голову, что он может убить утенка или утку-мать наповал или сильно поранить. Все хорошие слова, которые говорили ему взрослые в школе и дома, вылетели из него.
Наступил полдень. В эту пору солнце срединного лета метит человеку в макушку, тело отбрасывает самую короткую и безобидную тень — в полтора шага, но иногда и в двенадцать часов пополудни настигают человека нехорошие мысли. Саша начал охоту на утиное семейство.
Мальчик подошел к камышам и спрятался за старую дырявую лодку. Лодка дремала на горячем песке кверху днищем. С этого наблюдательного пункта открывалась ясная перспектива водной местности.
Тихая, неколебимая ветерком вода доверчиво отражала высокие облака, лес по берегам и редкую, озабоченную кормежкой птенцов птицу, пересекавшую акваторию — водную поверхность — пруда.
То было обманчивое спокойствие, характерное для чуткой уральской погоды. Прудовая жизнь кишела насыщенно и ярко, как восточный базар в праздничные торговые дни.
В густой вязкой прибрежной ряске возились мощные лягушки, похожие на древнеримских гладиаторов перед выходом на смертельную арену.
Мелкие рачки, рассыпавшись солдатским строем, очищали илистое дно.
Изредка проплывал немой уж, гибкий на поворотах, точно курьерский поезд.
Блестящие водомерки на непромокаемых ножках в тысячный раз за день измеряли поверхность пруда вдоль и поперек, но так как делали они все это в страшной спешке, можно было ожидать, что им еще много раз придется перемерять расстояния. Так суетливый человек портит свою жизнь частыми бросками из крайности в другую.
Но вот из-за ближней куртины осоки выкатилось утиное семейство. Впереди прокладывала путь Старая Утка, за ней изо всех сил работали лапками малыши.
Непробужденный пока к чужой жизни Саша вложил в кожаный чехол оружия свинцовую пулю типа «парадокс». Когда утка поравнялась с лодкой, мальчик, как во сне, движимый чужой волей, прицелился и, сильно натянув резину, метнул тяжелый снаряд в птицу. Пуля просвистела перед самым утиным клювом. Утка резко крякнула. Утята мгновенно скрылись в тесных камышах.
Старая Утка не улетела, как полагал Саша, а неожиданно бросилась на мальчика. Поднявшись на крыло, она налетела на растерянного охотника и сильно ударила его клювом, окатив мелкими брызгами.
И тут Саша почувствовал легкое головокружение. Головки камыша стремительно рванулись ввысь, стебли распухали с невероятной быстротой. Лодка увеличилась до размеров кашалота, и от нее пошел удушливый запах смолы и вара.
— Загадочное явление природы! — воскликнул удивленный Саша. — Почему так быстро растут вещи и предметы?
Он посмотрел вверх. Концы камыша и рогоза с коричневыми зрелыми шишечками упирались в небо. Небо было не больше куска синего рафинада. И не камыш его окружал, а непроходимый лес, непонятно как выросший здесь за одну секунду.
Черная, зловещая, уродливая тень закрыла солнце и с металлическим воем и скрежетом спикировала на мальчика.
Саша, не медля, юркнул в отверстие на сломанном дереве фантастического леса. Что-то тяжелое и липкое обволокло мальчика с головы до ног. Существо, стрекоча и воя, точно испорченная сирена, подскочило к дуплу.
Один желтый глаз уставился на Сашу и глядел неподвижно, не моргая — пугал и гипнотизировал. Мальчик ткнул рогаткой в глаз летающего чудища — на всякий случай. Чудище отскочило и заверещало у кустов шиповника, на которых нежно розовели душистые цветы величиной с подсолнечник.
Размахивая рогаткой, Саша выскочил из укрытия вслед за неопознанным летающим объектом и остановился пораженный.
Перед ним стояла на шести полусогнутых ногах стоглавая камышовая муха!
Наконец-то Саша разглядел вблизи любимицу и помощницу дяди Мити. Спина у мухи была панцирная, разрисованная серыми квадратиками, брюхо — желтое, похожее даже формой на перезрелую ферганскую дыню, крылья прозрачные с блестками речной слюды. Хобот у мухи раздваивался. В этой подвижной клешне извивалась гусеница-референталия, А в общем, насекомое походило на плоский дирижабль перед отбытием в стратосферу.
— Это чьи проделки, камышовое чучело? — закричал, а на самом деле пропищал Саша, подступая к мухе. — За такие шутки в гербарий сажают, предварительно высушив!
— Пойман с поличным! — кротко пояснила камышовая муха, точно не узнавая городского племянника своего хозяина. — Не суетись, гномик!
— Ошалела, что ли? — еще громче закричал-запищал мальчик. — Разуй пошире хотя бы один из твоих хваленых глаз! Я племянник дяди Мити Саша Донников, а ты смела уменьшить меня до размера суслика!
— У дяди Мити не может быть таких племянников, которые стреляют в Старую Утку! — совершенно справедливо заметила камышовая муха, будто не узнавая маленького задиру. — Почему ты, негодник, сделал это?
— Да я и сам не знаю, по правде говоря, — искренне ответил Саша. — Наверное, просто так.
— Случай тяжелый, — иронически сказала муха Фаина. — От нечего делать ты способен поднять руку на живое существо. Или тебя мама учила этому?
— При чем здесь мама? — обиделся Саша за свою добрую и ласковую маму.
— Ты же чуть не убил маму, пусть и утиную!
— А я к природе и ее обитателям непробужденный! — нагло заявил Саша. — Все взрослые так думают про меня!
— Пора бы самому за себя думать и отвечать! — душевному волнению Фаины не было предела, и она жужжала над головой сокращенного во много раз мальчика, как гром на грозовом небе. — Это же надо додуматься — творить зло просто так! Другие хоть из жадности делают это, по испорченности духа и нудности характера. Вон, гляди есть один такой!
Саша оглянулся. Вот так театр! Недалеко от него бегал среди высокой травы еще один маленький обозленный и испуганный человечек. Он топорщил редкие усы и размахивал портфелем, вереща стеклянным голосом:
— Я прошу снисхождения, лесная фея! У меня десять благодарностей за прежнюю хорошую работу! Я больше не буду! Я оступился в последний раз! О, горе, горе! Я уже пятый день без обеда, а сейчас меня жена разыскивает по всему селу!
— Трубы вернешь колхозу? — гаркнула камышовая муха. — Сотрешь с Клеопатры позорное пятно?
— Верну, верну, голубушка ты моя, и сотру немедленно! — вскинулся человечек. — Я теперь знаю, что от твоих зорких глаз ничего не скроешь!
— Атуа-а! — крикнула непонятное слово Фаина. — Атуа-а!
Человечек мгновенно вытянулся во весь свой настоящий рост. Выросла его кепочка, выросло тело с брюшком сытого удава, вырос и разбух служебный портфель.