— Ах ты, проклятый вор! Ты почему без спросу тут охотишься? — закричал монах. — И в кого это ты стрелял?

— Да в тетерева, — ответил мальчик. — Он сидел на сосне и дразнил меня. А теперь он там, в кустах терновника. Хочешь, возьми. Мне тетерев ни к чему. Только вот разговаривать ты мог бы и повежливей.

— Да ты еще и дерзить смеешь! — рассердился монах. — Ну, болтаться тебе в петле! Погоди только — сперва я тетерева достану, а то улетит, пожалуй.

Очень любил монах жаркое из тетерева, у него даже слюнки потекли при мысли о таком обеде. Слез монах с коня, привязал его к березе, а сам к кустам подобрался. Протянул руку и схватил тетерева за крыло.

Но в этот миг взмахнул мальчик смычком и заиграл. И начал монах прыгать да скакать по кустам, а тетерева не выпускает. Полетели перья, ряса у монаха в клочки разорвалась, а сам он от страха дурным голосом кричит. Лошадь у дерева стоит и тоже пляшет. Порвала она наконец веревку и ускакала.

— Видишь, как невинных людей ворами обзывать, — сказал мальчик и еще усерднее заиграл.

— Остановись, остановись! Я больше не буду! — закричал монах. — Никогда в жизни!

— Ну вот, теперь ты говоришь так, как тебе и подобает, святой отец! — ответил мальчик. — А еще пообещай, что не будешь мне мстить за свою пляску.

— Обещаю, обещаю! — пропыхтел монах. — Я буду любить тебя, как родного сына, только перестань играть!

Опустил мальчик смычок, а монах как припустился бежать — только его и видели. Но хоть и торопился, а про тетерева не забыл.

Прибежал он в монастырь, в кровать улегся, раны да царапины считает и все думает, как бы получше мальчику отомстить.

— Конечно, я обещал этому шалопаю не делать ему ничего плохого, — рассуждал монах. — Да ведь одно дело обещать, когда ты в беде, а другое — выполнять, когда тебе уже ничего не грозит!

Выздоровел монах и пошел жаловаться аббату[90]. Аббат пожаловался епископу, епископ архиепископу, а архиепископ королю — ведь не святым же отцам, в самом деле, с тетеревом разбираться.

Разгневался король, велел схватить мальчика и повесить. Привели его на королевский двор, а там народу уже полным-полно. Король с королевой на троне сидят, а между ними принцесса. Принцесса была очень печальна — только ей одной было жаль мальчика.

И монах тут же стоял, руки от удовольствия потирал. Наконец-то он будет отомщен.

Король дал знак начинать, и повели мальчика на виселицу. Вдруг повернулся он к королевской чете и вежливо поклонился.

— Всесильный король! — сказал мальчик. — Знаю я, что существует обычай исполнять последнее желание тех, кому скоро на шею веревку накинут. У меня тоже есть одно маленькое желание. Если ваше величество исполнит его, я умру спокойно и радостно.

— Будь по-твоему, — ответил король. — Обещаю исполнить твое желание. Клянусь своей королевской короной!

— Многие держат речь перед народом, прежде чем повиснуть в петле, — сказал мальчик. — Я не умею красиво говорить, ведь я только бедный музыкант. И мне хотелось бы в последний раз сыграть на моей скрипке. Была она мне верным другом и много радостных минут доставила. Позволь мне с ней попрощаться.

— Не позволяйте! — закричал монах. — Не позволяйте ему играть! Ваше величество, не исполняйте его желания!

И монах бросился к королю и схватил его за рукав. Но король нахмурился и строго посмотрел на монаха.

— Я не спорил, когда ты захотел наказать мальчика, — сказал он. — Так оно и будет. Но нужно во всем знать меру. Не хватало еще, чтобы ему отказали в таком пустяковом желании. Это было бы несправедливо и бесчеловечно!

Затрясся монах от страха и сказал:

— Тогда, ваше величество, велите привязать меня вон к той сосне. Довольно уж я наслышался его скрипки!

— С удовольствием, — кивнул король и дал знак придворным.

Привязали монаха к сосне крепкими веревками, мальчик взмахнул смычком и заиграл.

И все пустились в пляс. Завертелись король с королевой, закружилась прекрасная принцесса, прыгали придворные, плясал весь народ.

А монаху хуже всех пришлось. Елозил он вверх и вниз по сосне, как сухая бычья шкура.

Само собой, рассердился король, что ему вот так скакать и прыгать приходится.

— Если ты сию же минуту не перестанешь, — закричал он, — я велю тебя тотчас повесить!

— Меня и так повесят, — ответил мальчик, — но сперва я со своей скрипкой попрощаюсь.

— Я тебя помилую, только опусти смычок! — прокричал король, а сам все танцует.

— Вот это уже другое дело, — сказал мальчик. — Да только этого мне мало! Я, пожалуй, еще немного поиграю. А потом вешайте меня на здоровье, если сумеете!

— Скажи, чего ты еще хочешь? — пропыхтел король и прыгнул с пятки на носок. — Ты получишь все, что пожелаешь!

— Большое спасибо, — сказал мальчик и поклонился. — Тогда прошу я принцессу в жены да полкоролевства в придачу!

— Я обещал уже это принцу Португальскому, — закричал король и сделал несколько пируэтов. — Если я нарушу слово, он на меня войной пойдет. Что тогда делать?

— Об этом не беспокойтесь, — ответил мальчик. — С ним-то мы уж как-нибудь справимся, клянусь моей скрипкой!

— Делай как знаешь, — проговорил король. — Я на все согласен, только перестань играть.

И он волчком завертелся на одной ноге так, что его горностаевая мантия плотно обвилась вокруг него.

— Ну вот, теперь можно и отдохнуть немного и о делах поговорить, — сказал мальчик и опустил смычок.

Все кругом еле на ногах держались, а монах так усердно прыгал и елозил по дереву, что веревки наконец не выдержали. Припустился монах в монастырь, только пятки засверкали.

А мальчик пошел во дворец и там обручился с принцессой. И надо сказать, что от ее печали и следа не осталось.

Узнал обо всем этом принц Португальский, собрал большое войско да двинулся в поход. Вышел навстречу им мальчик с ружьем и скрипкой и давай стрелять да на скрипке играть. Что тут началось! Кто сразу умирал, как только звук выстрела слышал, кто бездыханным после пляски падал! Так скоро от войска ничего не осталось.

Тут сразу и свадьбу сыграли. Умный зять королю достался, а принцессе хороший муж, и была поэтому в королевстве большая радость.

Мать мальчика тоже на свадьбе веселилась и за сына радовалась. А он ее и спрашивает:

— Милая матушка, ты ведь теперь с нами жить будешь?

— Ни за что! — ответила старуха. — Никогда не покину я свою печку да старую кровать!

Не стал мальчик перечить матери — ведь он был хорошим сыном. Только на следующее утро послал он мастеров матушкин шалаш починить. Печку и кровать на прежнем месте оставили, а вокруг них новые стены и новый пол сделали, да и про крышу не забыли.

И превратился шалаш в настоящий дворец, а люди его Соломенным Замком прозвали.

Так и жила там старуха в счастье и довольстве до самой смерти. А умерла она прошлым летом, и было ей восемьдесят семь лет, три месяца да девять дней.

ил-был один человек, и был у него луг где-то на косогоре, а на лугу стоял сарай, и там хранилось сено. Только в последние годы не много там припасов было, потому что каждый год, на Иванову ночь[91], когда трава всего сочнее и гуще, повадился кто-то объедать весь луг, да так, словно по нему прошло целое стадо. Раз так было, и два так было, а на третий раз хозяину это надоело, и сказал он своим сыновьям, что надо им посторожить у сарая, чтобы не съели у них траву, как в прошлые годы; а было у него три сына, только третий-то был, понимаешь ли, Аскеладден.

— Кто из вас пойдет, пусть глядит в оба, — так сказал отец.

Сначала пошел старший сын сторожить луг.

«Ну, теперь ни человек, ни зверь, ни сам дьявол мою траву не тронет», — думал он.

Вот наступил вечер, забрался старший сын на сеновал и лег спать. Только вдруг среди ночи поднялся страшный шум и земля загудела, задрожала так, что у сарая чуть крыша не обвалилась. Вскочил старший сын — и бежать что есть мочи, даже ни разу не оглянулся. А всю траву опять кто-то объел, как и в прошлые годы.

Вот на другой год, в Иванову ночь, отец опять говорит, что не дело им отдавать всю траву неведомо кому.

— Пусть один из вас опять пойдет сторожить, да пусть следит хорошенько, — сказал он.

Решил средний сын попытать счастья. Забрался он на сеновал и лег спать, в точности как его брат. И опять посреди ночи поднялся страшный шум и земля задрожала еще сильнее прошлогоднего. Услыхал это средний сын, испугался и пустился наутек, да так, словно ему за это деньги платили.

На третий год пришла очередь Аскеладдена. Собрался он на луг, а старшие братья и давай над ним смеяться.