Иван Андреевич Сокол
Про девочку, которая ничего не хотела уметь
Случилось это вот как…
Когда Таня проснулась, в комнате было светло и тихо. Белый пушистый кот Снежок сидел на кровати и трогал лапой высунувшуюся из-под одеяла Танину пятку…
— Вот противный! — дрыгнула Таня ногой. — Уходи! Это из-за тебя я не могу поспать сколько хочу…
Кот обиженно фыркнул и ушел под стол.
Вставать Тане не хотелось. Она лениво потянулась, сладко зевнула и села, прислушиваясь к тишине в квартире. Стрелки стенных часов, как раскрытые ножницы, охватили цифру одиннадцать, а сами часы, казалось, сердито тикали: «Так — так… Вот — как!.. Так — так!»
— Ма-ма! — громко позвала Таня.
Никто не отозвался, а в комнате стало еще тише.
Таня спрыгнула с кровати и босиком зашлепала по комнатам. Заглянула в мамину спальню — никого. Выглянула в столовую — и там пусто.
Тогда, вернувшись в свою комнату, она взобралась с ногами на кровать и, усевшись на подушке, принялась кричать, громко и настойчиво:
— Ма-ма!.. Ба-буш-ка!..
Дело в том, что Таня была девочкой, которая ничего не хотела уметь делать сама. Зачем самой одеваться, если есть мама? Причесываться? А зачем бабушка? Решать скучные задачи из арифметики? Для этого существует папа… Кроме того, Таня любила спать и вовсе не любила умываться.
— Ма-ма!.. Ма-ма!.. Ма-ма!..
— Фрукт! — презрительно фыркнул под столом Снежок.
— Сам ты фрукт! — возмутилась Таня. — Уходи отсюда, противный котище! Нарочно на виду умываться уселся.
Таня подушкой запустила под стол.
Снежок увернулся, метнул на Таню из глаз зеленые искры и, повернувшись к ней хвостом, ушел на кухню.
— Ма-ма!.. Ба!..
— Проснулась, значит?.. Шумишь чего?
В дверях появилась бабушка. Она не улыбалась, как обычно, и не спешила подойти к Таниной кровати. И глаза у нее были совсем-совсем строгими.
— Я хочу гулять!
— Пора, конечно… Уже двенадцатый час.
— Чего же ты стоишь, бабушка!.. Одень меня поскорее, причеши, напои чаем…
— Нет, милая! Хватит. Сама не маленькая.
— Нет, маленькая! Не умею одеваться!
— А я не умею одевать…
— Как тебе не стыдно, бабушка. Ты же знаешь, что нельзя маленьких обманывать. А ты уже совсем взрослая, даже пожилая…
— Одевать тебя я не буду. Не умею.
— Умеешь!
— Не умею.
— Нет, умеешь, умеешь, умеешь!..
Таня так завизжала, что даже сама испугалась. Она замолчала и уставилась на бабушку. Вот сейчас бабушка недовольно подожмет губы, но подойдет и станет одевать свою внучку.
Но бабушка даже шагу к ней не сделала. Она покачала головой и ушла на кухню.
— Артистка! — долетел оттуда ее голос. — Одевайся и приводи в порядок комнату. Я ухожу в магазин…
Таня притихла. Она просто онемела от обиды и возмущения.
Бабушка походила по кухне, звякнула бутылками из-под молока… Потом открылась и закрылась дверь, и снова наступила тишина. Кричать было бесполезно. Дома оставался только Снежок, да и тот, обиженный, где-то спрятался.
Надув губы, Таня стала одеваться сама. Это оказалось совсем не просто.
Один чулок она достала из-под кровати, второй оказался под подушкой. Помятое платьице лежало на подоконнике за цветочным горшком. Вчера Таня забрызгала его чернилами и спрятала, чтобы избежать наказания…
«Даже пуговицу некому пришить, — вздохнула Таня, — сама, сама!..»
Кое-как натянув платье, она подошла к зеркалу. К большому, маминому, в котором видно всю Таню. И то, что она там увидела, не очень ей понравилось. Из зеркала на Таню смотрела заспанная девочка с растрепанными волосами, в помятом платье. Одна из косичек расплелась совсем, на другой сосульками висела мятая ленточка. Чулки спустились, а один из них оказался вывернутым наизнанку.
Таня горько вздохнула и заглянула в ванную. Открыв кран, она подставила под холодную струйку один палец, протерла им глаза. Косички связала сзади в лохматый хвостик и, еще раз вздохнув, побрела на кухню.
Завтракать ей, конечно, было некогда. Едва хлебнув глоток остывшего чая, Таня махнула рукой и, сунув в кармашек платья теплый пирожок, вышла из дому.
— Батюшки-светы!.. — остановил ее голос бабушки. — Куда ж ты эдак-то!..
Таня сердито отвернулась.
— Гулять!
— Ах, гулять?! Этаким-то чучелом. Да ведь не только ребята — куры будут смеяться!
— Ну и пусть! Сами вы виноваты! Пусть все видят, что вы!.. Пусть! Пусть!
Таня уже и ногами затопала, но бабушка махнула рукой и вошла в дом, плотно затворив за собой дверь.
Тогда Таня вдруг шумно запыхтела и вместо того, чтобы бежать за ворота, торопливо полезла вверх по старой скрипучей лестнице.
— Ладно… Ладно! Вы еще пожалеете… Возьму вот и не вернусь домой… Никогда не вернусь!..
Так шептала она, карабкаясь все выше и выше. Добравшись до потолка, Таня пролезла в открытый люк и скрылась в пыльной темноте чердака.
Она не оглядывалась назад и не заметила, как кот Снежок, все утро наблюдавший за Таней зелеными умными глазами, тихонько проскользнул следом за ней.
Удивительное знакомство
Дом, в котором жила Таня, был последним старым домом на новой улице города. Поэтому и чердак его был тоже старым и тесным.
Здесь, в известном ей одном местечке, стоял большой ветхий диван с пружинным сиденьем, на котором кое-где уцелели клочки потертого плюша.
Таня постояла возле дивана и осторожно присела на краешек.
— Сквер-р-рно… Сквер-р-рно… Сквер-р-рно… — Тихо и жалобно проскрипели старые ржавые пружины, и девочке показалось, что они отлично понимают, почему веселым солнечным днем она забралась в темный угол, где место разве что одним паукам да их паутинам.
Примостившись поудобнее, Таня притихла и задумалась.
Обида скоро прошла, но спуститься обратно домой ей не давало упрямство.
Потом стало скучно. А со двора доносился веселый шум, там играли дети.
Таня беспокойно завозилась и теснее прижалась к спинке дивана. Глаза ее уже привыкли к темноте. Теперь можно было от нечего делать разглядывать множество старых вещей, которые свалены были по углам. Сквозь щелочку в крыше на чердак пробился солнечный лучик, золотым зайчиком скользнул на пол.
Таня стала наблюдать, как он перебирается с одного предмета на другой. Все было знакомо. Вот старая ржавая керосинка. Когда-то давным-давно она, блестящая, новенькая, вообразила себя ракетой и захотела подняться к звездам… Но так как была она все-таки просто керосинкой, то загорелась и взорвалась. И полетела. Только не к звездам, а в старый хлам на чердаке…
А вот колесо от старого папиного велосипеда…
Но что это? На что уселся солнечный зайчик? Никогда раньше Таня не замечала здесь этой вещи…
Она пригляделась внимательнее. Перед ней стоял продолговатый деревянный ящичек, очень похожий на скворечник, почерневший от времени и покрытый пылью.
Солнечный зайчик, словно помогая девочке разгадать находку, уселся посредине ящичка. Таня увидела, что он осветил большой круг со стрелками на нем.
— Это же часы! — обрадовалась Таня.
— Да, да… Старые деревянные часы… Но не просто старые, а удивительные часы, — прошептал кто-то над Таниным ухом.
Голос походил на папин. Таня даже оглянулась по сторонам, думая, что это папа потихоньку пришел за ней, чтобы увести домой. Но никого вокруг не было… Только из-под рваного абажура мелькнули два зеленых огонька и тотчас погасли.
— Кого ты ищешь?.. Это я говорю, — прошептал снова тот же голос, — Солнечный зайчик…
— Ты? — прошептала Таня, изумленно глядя на яркое солнечное пятнышко. — Но ведь солнечные зайчики не могут разговаривать.
— Бывает, что и могут… Подойди к часам, девочка. Не бойся. Я знаю, что ты любишь удивительные истории… Но такой, в какую ты попадешь сегодня, тебе никогда не выдумать…
— Хочу в удивительную историю! — капризно воскликнула Таня.
— Не перебивай меня!.. Иначе я не успею сказать тебе всего, что нужно… Через минуту я должен умолкнуть… Подойди к часам и поставь стрелки на двенадцать…
— И что тогда?
— Эх, девочка… Я просил тебя не перебивать. Поставишь стрелки на двенадцать и, когда деревянная кукушка прокукует двенадцать раз, протри старое зеркало, что стоит рядом…
Солнечный зайчик замолчал. Он побледнел и, скользнув в сторону, исчез.
Таня заторопилась. Она подошла к часам и стала их рассматривать.
На верху квадратного ящика, на котором виднелся запыленный циферблат со стрелками, возвышалась башенка с покатой крышей, украшенной затейливой резьбой. Небольшое окошко в башенке было прикрыто почерневшей от времени дверцей.
Тане показалось, что за дверцей слышится тихий шорох, словно кто-то осторожно царапает деревянную стенку.