Отчего это всё как будто немного потускнело? Может быть, оттого, что уже близилась осень, такая ранняя в этом краю. А может быть, и оттого, что сам он стал немного старше, а главное, жил это время такой яркой, такой театральной жизнью!

Увы, всё казалось ему теперь немного поблёкшим. Только там, в театре, была его настоящая жизнь…

Саша сразу это заметила и сначала очень огорчилась.

— Ты совсем забыл меня, Петрушка! — сказала она укоризненно.

— Не забыл! Не забыл! — заторопился Петрушка.

— Ты хороший, Петрушка! — обрадованно сказала Саша.

— Уж-жасно хо-роший! — подтвердил Петрушка.

И всё-таки он скучал.

— Знаешь что, Петрушка? — сказала ему однажды Саша. — Давай будем опять с тобой представлять!

— А Наталка? — удивился Петрушка.

— Наталка уехала, да ведь другие ребята остались. Помнишь, они приходили смотреть на нас? Устроим теперь настоящий театр! Такой, как у Олега и Муси. Хорошо?

— Ура! — закричал Петрушка. — Замечательная мысль!

С некоторых пор он иногда произносил такие громкие слова. Сам этого не подозревая, он перенял их у Учёного Петрушки.

И вот они начали готовить свой собственный настоящий театр.

Саша торопилась поскорей закончить все домашние дела, чтобы пораньше приняться за театральные. И Петрушка решил помогать ей.

— Я у Розы научился! — уверял он Сашу.

Петрушке было стыдно признаться, что у Розы он ничем не занимался, а лежал в нафталине, в стенном шкафу. И Саша ему поверила.

— Что ж, хорошо, Петрушка, — сказала она. — Выбери, что ты хочешь делать: чистить картошку или заваривать чай.

— Картошку! Картошку!

— Хорошо. Вот тебе ножик, вот две картофелины, вот вода. А я пойду в магазин за хлебом.

И Саша ушла.

Картофелины были пузатые, светло-коричневые, неприступные.

Петрушка тюкнул одну из них носом — и вдруг на ней появилось маленькое белое пятнышко. Тюкнул ещё раз — образовалась дырочка.

— Хо-хо! Вот я какой! — обрадовался Петрушка и стал тыкать в картофелину носом.

«Я придумал, как чистить без ножика! — ликовал он. — Вот обрадуется Саша!» Но Саша совсем не обрадовалась.

— Ой! — сказала она испуганно и подбежала к Петрушке. — У тебя весь нос грязный!

— А зато картофелина какая! — восхищался Петрушка. — Как ё-ёжик!

— Да-да, совсем как ёжик. Или как тёрка, — сказала Саша. — Знаешь что, завари-ка лучше чай. Хорошо?

— Хорошо, хорошо! — согласился Петрушка. Он начал входить во вкус хозяйственных дел.

— А ты сумеешь? — забеспокоилась Саша. — Чай надо сыпать в чайничек. И совсем немного.

— Знаю! — закричал Петрушка. И он начал хозяйничать.

Но когда Саша увидела, что он сделал, она даже руками всплеснула:

— Куда же ты всыпал чай, Петрушка?

— В чайничек. Ты же сама сказала — в чайничек!

— Да разве это чайничек? Ведь это большой чайник! А где же чай?

— Высыпал!

— Как, ты высыпал всю пачку? Ведь я же тебе сказала — немножко!

— Я и всыпал немножко. Она была с-совсем маленькая… — обиделся Петрушка.

— Ой, что я скажу тёте? — огорчилась Саша. — Она всё говорит: надо экономить… Ну ладно, Петрушка, не горюй! Посмотри лучше в окошко, а я побегу куплю ещё чаю. А потом мы с тобой начнём делать декорации. Хорошо?

— Хор-рошо, хорошо, — немного обиженно согласился Петрушка.

— Смотри, Петрушка, как красиво! — И Саша поставила на стол готовую декорацию.

Это был густой зелёный лес, с большими дубами. В дупле самого большого дуба сидела игрушечная деревянная сова. Раз! — дёрнула её за верёвочку Саша, и сова захлопала крыльями и страшно выпучила на Петрушку свои круглые глаза.

Петрушка чуть со стула не свалился:

— Ой! Страшно!

— Ах ты, трусишка! — укорила его Саша. — А ведь тебе придётся в этом лесу играть. Ты встретишь там серого волка и скажешь ему…

Что должен будет сказать Петрушка страшному волку, осталось неизвестным, потому что в этот момент открылась дверь и вошла Клавдия Григорьевна, которую оба они боялись не меньше, чем серого волка.

Саша примолкла, а Петрушка сунул голову ей под руку и притаился.

— Сейчас я заходила в школу, — сказала Клавдия Григорьевна, снимая свой гремящий негнущийся плащ. — Тебя, конечно, записали. Класс будет сильный, — тебе надо усердно готовиться, чтобы не осрамить меня. Ведь я знаю, ты в прошлом году много пропустила. А там будут учиться дети приезжих инженеров и… Постой, постой, что это у тебя такое?

Клавдия Григорьевна быстрыми шагами подошла к столу и взяла в руки декорацию леса. Она нечаянно дёрнула за верёвочку, и сова сейчас же страшно захлопала крыльями и завертела головой, но Клавдия Григорьевна не испугалась — она была не из трусливых. Она перевернула раскрашенную декорацию, так что страшная сова повисла вниз головой, и рассматривала изнанку леса.

— Да ты что, Александра, с ума сошла, что ли? — вдруг закричала она. — Ты изрезала мой отчёт, понимаешь это?

Действительно, Сашин лес с изнанки был весь испещрён мелкими-мелкими и ровными-ровными цифирками.

— Тётя, я не знала! — взмолилась Саша. — Я думала, это ненужные бумаги, — вы на них масло ставили… и всё…

— Да, ставила! — отрезала тётя. — Потому что это черновик, а беловик я уже сдала. Но как ты посмела взять без разрешения мои бумаги, хотя бы и черновые?

Вот так черновые! Они были белей и чище самых лучших Сашиных классных работ. Саша была просто подавлена: она действительно провинилась, и Петрушка, несмотря на весь свой страх, решил её защитить. Он высунул голову из-под Сашиной руки и больно ткнул своим острым носом руку Клавдии Григорьевны.

— Да ты ещё дерёшься! — ахнула та. — Я вижу, ты совсем распустилась! И всё этот дурацкий театр и глупые детские забавы! Нет, нужно всерьёз взяться за твоё воспитание.

И Клавдия Григорьевна принялась ожесточённо разрывать на мелкие кусочки Сашину декорацию.

Аккуратно собрав затем все клочки, она открыла дверцу холодной печки и бросила их туда.

Вслед за обрывками декорации туда же полетела сова, и тёткина рука ухватила Петрушку…

— Ой, тётечка, не надо, прошу вас! — взмолилась Саша. — Я больше не буду устраивать театр, я буду учиться целый день!..

— Ты говоришь правду? — строго спросила тётка. — Да, пожалуй, правду, — подумав, сказала она. — Я хорошо знаю детей и вижу, что ты не умеешь лгать. Но всё же ты очень запущена, твоим воспитанием надо всерьёз заняться!

Клавдия Григорьевна величественно удалилась на кухню — разогревать обед, а Саша обняла Петрушку и прошептала ему на ухо:

— Потерпим, Петрушка, хорошо?

Петрушка потёрся об её щёку головой. Для Саши он готов был ещё не то вытерпеть.

Петрушка готов был ещё и ещё защищать Сашу, но его защита больше не была нужна. Саша действительно никогда не лгала и, пообещав тётке оставить театр и приняться за учебники, так и сделала.

Целыми днями Петрушка видел только её спину и склонённую над тетрадками и учебниками голову. Скучно ему было до колик. Хоть с Крикуном разговаривай! Но и тот что-то стал неразговорчив — видно, и на него подействовала приближающаяся осень.

Словом, Петрушке не с кем было и слово молвить.

А осень надвигалась. Всё чаще и чаще шли дожди, всё темней и холодней становились туманные утра… Петрушке часто даже и просыпаться не хотелось.

В один такой холодный предосенний день Саша разбудила его (он, как всегда, дремал в своём углу) и сказала:

— Проснись, Петрушка! Сейчас мы пойдём с тобой в гости. Тётя велела. К нам в посёлок приехал инженер из города. И с ним его дочка. Её зовут Вика.

И они отправились в гости.

Инженера Петрушка тотчас узнал: это был тот самый басовитый Леонид Леонидович, который ехал с ними в поезде и рассказывал Сашиной тётке о разных материальных условиях.

А вот девочка была незнакомая. В первый момент она Петрушке очень понравилась. На ней было синее шёлковое платье, такое яркое, как декорация неба в кукольном театре. И глаза у неё были такие же ярко-синие. А волосы чёрные-пречёрные. Что и говорить — красивая девочка.

У Саши не было ни одного такого яркого платья, и глаза у неё были светлые, и волосы светлые, мягкие и пушистые, как одуванчики. «Не волосы, а пух какой-то!» — недовольно говорила Клавдия Григорьевна, пробуя заплести Сашины волосы в косу. Да уж какая там коса!

А у Вики были две твёрдые чёрные косы ниже пояса и ослепительное платье.

Мне тяжело признаваться в этом, но Петрушка на минутку пожалел, что его Саша не так красива и что у неё нет таких тяжёлых чёрных кос, и яркого платья, и блестящих лакированных туфель.