Черт под воду ушел, самому Скараоскому обо всем доложил. Страх объял чертей, посоветовались они, и отправил начальник их Скараоский к отшельнику Дэнилэ гонца рогатого с полным бурдюком золота.
– Возьми деньги! – предлагает парламентер Препеляку. – И чтоб ноги твоей здесь не было.
– Повезло вам, нехристи, что золото ценнее веры, а то бы вам несдобровать!
А в озере тем временем Скараоский беснуется: целое состояние отдал, это ж сколько душ купить можно было…
Пока Дэнилэ соображал, как деньги домой доставить, перед ним новый черт нарисовался:
– Эй, старина! Раздумал мой господин: сначала посоревнуемся маленько, а там уж золото возьмешь.
– Как же соревноваться будем?
– А так: кто из нас через плечо кобылу твою перекинет и три раза вокруг озера пробежится без привалу без роздыху, тот и деньгам хозяин.
Сказал, кобылу подхватил, мигом три круга сделал. У Препеляка аж челюсть отвисла, но он быстро нашелся:
– Большая сила в тебе. Ты кобылу через плечо перебросил, а я ее между ног удержу. – Прыгнул в седло и без передышки озеро трижды – раз за разом – обскакал.
Растерялся черт, но вскоре другое соревнование изобрел:
– Будем бегать наперегонки.
– Только где тебе со мной тягаться? Побежишь для разминки с моим младшим сыном.
Указал черту на кусты, а там заяц сидит.
Рванул с места заяц, черту за ним не поспеть, а Дэнилэ со стороны за гонкой наблюдает, хохочет от души.
– Ну и скор же твой пострел! – отдышавшись, констатировал черт, только его сцапать собрался, а его и след простыл!
– Яблочко от яблоньки… – усмехнулся Дэнилэ. – Хочешь еще со мной взапуски пуститься?
– Нашел дурака! Уж лучше поборемся.
– Поборемся, коли жизнь не мила стала. Только сперва с дядей моим тысячелетним совладай, прежде чем на меня выходить. Хоть он и дряхлый старик, да посильнее тебя будет! – сказал и повел черта к медвежьей берлоге.
Нет нужды пересказывать ход поединка, еле ноги черт унес.
– Что? – смеется Дэнилэ. – Не по нраву такой поединок? Борись тогда со мной!
– С тобой, а то с кем же, давай, кто громче гаркнет.
– Ладно, сперва ты.
Первый раз черт гаркнул – задрожала земля, забурлили моря, рыбы кверху брюхом всплыло видимо-невидимо, чертей из озера повыносило, так и до светопреставления недалеко. А невозмутимый Дэнилэ сидит себе на бурдюке с золотом:
– И это все, на что ты способен? Что-то я и не расслышал. Гаркни-ка еще!
Гаркнул черт того страшнее.
– Нет, не слыхать.
Гаркнул черт опять – чуть не надорвался.
– Да тебя за шелестом травы не слыхать… Моя, значит, очередь гаркнуть?
– Твоя…
– Боюсь, как бы от моего крика твоя голова не лопнула. Если рано тебе помирать, защитим твои глаза и уши полотенцем…
– Как скажешь, очень жить охота!
Завязал Дэнилэ черту глаза и уши полотенцем, размахнулся посохом дубовым (он, конечно, отшельник, а в палку верил больше, чем в святой крест) и хлоп черта по правому виску – во имя Отца…
– Довольно, больше не гаркай!
– Врешь, чертово отродье! Не ты ли три раза гаркал?
И бабах его по левому – и Сына…
– Ой, хватит, сил моих нет!
– А вот и посмотрим!
В третий раз «гаркнул» он черта по голове – и Святого Духа.
– Убивают! – заголосил черт и так, с завязанными глазами и жалобными стонами, водной змейкой в озеро нырнул, все как на духу Скараоскому рассказал: ведьмак ваш Дэнилэ – вот вам мое слово.
А Дэнилэ сидит на бурдюке и думу думает, как бы его домой донести. Выходит из озера третий черт с гигантской булавой наперевес:
– Так вот ты каков, приятель! Теперь мой черед с тобой соревноваться. Кто из нас булаву эту выше подбросит, тот и деньги возьмет.
– Вот с тебя, нечисть, и начнем!
Черт булаву ка-а-ак швырнет – только через трое суток в почву врезалась, земную твердь едва не пошатнула.
– А тебе так слабо? – прихвастнул черт.
– Ничего не слабо, вытащи-ка ее из матушки земли.
Черт и вытащил.
– Ну, что резину тянешь?
– Будь терпелив, лукавый, успеется.
Ждет-пождет сатана, а уж ночь: звезды мерцают, а луна щербатая.
– Что же не бросаешь?
– Бросить недолго, прощайся с булавой.
– С чего бы это?
– Видишь на луне щербинки? Это братья мои потусторонние. Им как воздух железо надобно – нечем лошадей подковать. Глянь, как руками размахивают, на булаву твою глаз положили.
– Э нет! Булава – от дедов-прадедов наследство, ни в жисть с ней не расстанусь! – подхватил булаву и – в озеро. Докладывает Скараоскому, как чуть без булавы не остался.
Закипела в Скараоском ярость, собрал он нечисть и приказывает:
– Пусть кто-то из вас немедля пойдет и погубит проклятиями недруга нашего!
Вышел один черт вперед, а сам так и трусится.
– Не робей! – приободрил Скараоский. – Погубишь – в чине поднимешься.
Момент – и черт предстал перед Дэнилэ.
– Эй, приятель! Ты своими выходками всех чертей на уши поднял, теперь не отвертишься. Будем проклинать друг друга: кто в этом преуспеет, тот и деньги возьмет.
Как начал клясть нечистый, так бедный Дэнилэ на один глаз кривой стал, но виду не подал:
– Не на того напал, мелкий бес! Наплачешься у меня.
– Что попусту болтать, изрыгай уже проклятия, коли способен.
– Перебрасывай бурдюк с золотом через плечо и за мной: дома оставил отцовские проклятия.
С этими словами он оседлал бурдюк. Подхватил его нечистый вместе с бурдюком на плечи, Дэнилэ и оглянуться не успел, как оказался дома, увидел жену и детей.
– Сыны мои дорогие, тащите-ка сюда проклятия отцовские: чесалку и гребни для пакли! – распорядился Препеляк.
Набежало детишек отовсюду, каждый – с отцовским проклятием.
– Держите, молодцы, этого господина да прокляните как следует, чтоб мало не показалось!
А детям, дело ясное, сам черт не брат. Набросились всей оравой и давай лукавого драть. Черт как закричит. Насилу ноги унес, о деньгах даже не вспомнил.
А Дэнилэ Препеляк голодный вкус бедности напрочь позабыл и долгую жизнь прожил. До глубоких седин собирал за изобильным столом своих чад.
Михай Эминеску
Дитя слезинки
Давным-давно, когда в пустыне можно было встретить бога, жили-были угрюмый, как непроглядная ночь, царь с лучезарной, как белый день, царицей.
Полвека воевал царь с соседом. Сосед покинул этот мир, но вражда кипела в крови его потомков. Угрюмый же царь был бездетным, ему некому было передать свою ненависть. Лучезарная царица жила вдовой при старом муже, оттого что он больше времени проводил на войне, чем в неблагословенном ложе.
Как-то встав с постели, она принялась оплакивать свою бездетность перед ликом матери всех скорбящих, и ответом на мольбы юной царицы были слезы, заструившиеся из темных глаз Богородицы. Царица приложилась губами к влажной иконе и вскоре почувствовала, что ждет ребенка.
Минуло девять месяцев, и родила царица сына. Мальчик был белее молока, с сияющими, как лунные лучи, волосами, и назвали его Фэт-Фрумос – дитя слезинки. Угрюмый царь изменил своей угрюмости, а солнце трое суток не уступало месяцу места на небосклоне.
Ребенок рос не по дням, а по часам.
Почувствовав себя в силе, велел он выковать себе железную палицу, которую подбрасывал до самого неба. Вооружившись таким образом, пошел он войной на кровных врагов-соседей.
На третий день пути открылся его взору дворец из слепящего белого мрамора. Он стоял на утопающем в зелени острове, омываемом зеркальным озером. Сел он в позолоченную ладью, что поднималась и опускалась на чистых волнах, налег на весла и оказался у мраморной дворцовой лестницы, освещенной канделябрами, в которых горели звезды. Проследовав в зал, он увидел ломившийся от яств стол, а подавались кушанья не в чем-нибудь, а в жемчужных раковинах. Бояре веселились, словно вспомнили молодость.
– Здравствуй, Фэт-Фрумос! – приветствовал его царь. – Наслышан я о тебе, теперь вот свиделись.
– А тебе недолго здравствовать осталось – выходи на смертный бой. Хватит злоумышлять против моего отца.
– Ведь не о заговорах речь, я честно на поле брани выходил. А против тебя не выйду, лучше братом назову.
Бросились царские сыновья друг другу в объятия, выпили братину с ликовавшими боярами, и спрашивает царь Фэт-Фрумоса:
– Кого ты пуще всего на свете страшишься?
– Одного бога. А ты?
– Одного бога да лесной ведьмы. Эта ужасная старуха разоряет мое царство. Где не пройдет – пустыни да развалины. Проиграл я с ней войну, теперь вот десятину ей плачу – каждого десятого мальца моих подданных. Сегодня как раз ее день сбора податей.
В двенадцать часов ночи в темном небе с улюлюканьем пронеслась бешеная лесная ведьма. Крылья ее развевались по ветру, старческое лицо напоминало выдолбленную источниками скалу, на голове росли деревья, глаза ее – две пропасти, рот – черная дыра.