Сели Пирожков со Святозаром на добрых коней, поехали. Ехали они через чистое поле, через реки глубокие, через болота топкие, через леса дремучие и подъехали к Скалистым горам. Здесь равнина заканчивалась и тянулось каменистое нагорье, усеянное валунами.

Святозар слез с Буланого и стал расстегивать подпруги.

– Коней придется оставить. Здесь им не пройти – ноги переломают.

Богатырь снял седло и положил на траву. Буланый грустно оглянулся на него.

– Так тебе будет легче, дружок! Кто знает, вернемся ли мы? Не томиться же тебе поседланному!

Пирожков с явным облегчением покинул седло Саврасого и отпустил своего жеребца на все четыре стороны. Он едва держался на ногах. Пирожкову стало ясно, что такое «кавалерийская походка». Раньше он думал, что наездники ходят так специально, сейчас же убедился, что только так они и могут ходить.

Святозар оглушительно свистнул. Богатыри проводили взглядами удаляющихся коней и, оставив седла, ступили на каменистую равнину.

– Скоро начнется горная тропа! Надеюсь, ее не завалило. Лавины сходят здесь часто! – объяснил Святозар.

Пирожков поднял голову и с тоской посмотрел на вершину Скалистой горы. Скала казалась отвесной и неприступной. Ее неровная поверхность бугрилась и кое-где покрыта была трещинами.

– Святозар, нам обязательно идти в гору, или мы сможем как-нибудь ее обойти? Осторожненько так, знаешь ли, сторонкой… – робко спросил князь Пирожевский.

Богатырь обернулся.

– В сердце Скалистых гор есть разрушенный город. Там, под крепостной стеной, – вход в подземный мир. Где-то в его пещерах Мымр прячет мозаику. Если ты испугался, князь, я пойду один.

Пирожков негодующе замычал.

– Вот еще! Подумаешь, гора! – выдавил он и первым шагнул на тропу.

Эхо приветствовало его грозным шумом дальнего обвала. Неподвижный, пахнущий морозом и снегами воздух дрогнул, и Пирожкову почудилось в этом одобрение, словно остров Буян приветствовал его торжественным салютом из всех орудий. Он поправил «греческий колпак», как Святозар называл константинопольской работы шлем, и уверенно пошел вперед.

Они поднимались в гору уже несколько часов. Тропинка вилась все выше и выше, прижимаясь к крутым скалам. Солнце начинало клониться к закату, и только красный диск его виден был из-за горы, окрашивая снежные склоны в розоватый цвет.

Тропинка сужалась. Пирожков старался не смотреть вниз, где чернели скалы. Одно неосторожное движение, и они разобьются вдребезги.

Дышать становилось все труднее – воздух делался разреженным, и броня уже казалась князю Пирожевскому ненужной обузой. Он завидовал Святозару, чья мощная спина все время была впереди. Иногда им приходилось прижиматься к скале, преодолевая особенно узкие участки.

Когда казалось, что самое трудное уже позади и осталось перейти лишь узкую полоску, чтобы выйти на широкую и безопасную дорогу, Святозар столкнул ногой камень. Скалистая гора загудела в предвестии большого обвала. Застонало эхо, шевельнулись снежные шапки, начала сходить лавина. Не успели Пирожевский и Святозар миновать опасный участок, как тропинку перегородило огромными камнями. Отступать назад было поздно – дорогу отрезало снежной лавиной.

Поблизости уже сыпались валуны. Еще несколько секунд – и они навсегда окажутся погребены под ними.

– Обнимемся напоследок, друже! – сказал Святозар. – Умирать придется, но это ничего, что умирать. Главное, что мы чести богатырской не уронили.

«Неужели я так и умру здесь, в Сказочной стране? – с испугом подумал Пирожков. – Где же чудо? В Сказочной стране всегда должно происходить чудо!»

И чудо произошло. Сверху, описав крутой вираж, вынырнул ковер-самолет с обледеневшими кистями. На ковре-самолете сидела Авдохина в шапке-ушанке.

– Такси заказывали? Прыгайте! – весело крикнула Авдохина, явно наслаждаясь изумлением Святозара и Пирожевского.

Едва богатыри прыгнули на ковер, как на то место, где они стояли, обрушился град камней.

– Кажется, я кое-кому спасла жизнь! А теперь держитесь крепче, я неплохо наловчилась управлять этой штуковиной! – Авдохина дернула за кисть.

Маша в тот день не спешила домой, радуясь любому случаю задержаться по дороге. Она то останавливалась и начинала смотреть себе под ноги, то специально потеряла в снегу варежку и долго ее искала. Причин для дурного настроения было целых две. Первая – та, что Великий Мымр охотится на нее, и вторая – замечание в дневнике сразу с тремя восклицательными знаками.

К вечеру должна была начаться метель, а пока в синеющем зимнем воздухе закручивались быстрые волчки вьюги. Тимирязевский лес был едва виден за домами улицы Вучетича.

Маша прошла мимо общежития напротив стоматологического комплекса, мимо продуктового магазина, мимо булочной и овощного, потом мимо аптеки, где на остановке, переминаясь с ноги на ногу, люди ждали автобуса № 22.

В рюкзаке у Маши на учебниках сидел замерзший пупс и щелкал зубами. Куклаваня так продрог, что ему даже не хотелось шутить.

Только когда туповатый мальчишка из параллельного класса, проходя мимо, запустил в Машу снежком, Куклаваня высунулся из рюкзака и постучал себя пальцем по лбу. Увидев маленького живого человечка, мальчишка от удивления сел в сугроб и сам надвинул себе шапку на глаза. А Куклаваня с победным видом снова уселся на учебники и продолжал свое путешествие.

У дома пупс немного отогрелся и закричал: «И-го-го, моя лошадка!», надеясь приободрить этим Машу. Но Маша была не в настроении. Она встряхнула рюкзак и сказала: «Помалкивай, захребетник!»

Пупс так обиделся на «захребетника», что дулся все то время, что Маша вызывала лифт и поднималась на седьмой этаж, а это была почти целая минута.

Зато дома он сразу выбрался из рюкзака и бросился к кукле Оле, Пыхалке и Ученичкину, крича: «А мы Мымра видели, а мы Мымра видели!»

Зайчики Синеус и Трувор, услышав такое ужасное известие, вначале хотели упасть в обморок, но ограничились тем, что им пришлось менять штанишки. Шесть пар таких же штанишек уже сушились на веревке возле домика куклы Оли.

– У меня и в мыслях не было, что новый завуч – Мымр! – с ужасом сказала Маша. – Если бы у него не отклеилась борода – я отдала бы ему мозаику!

– Мымр хитрый! Мне мама говорила! – Дракончик Пыхалка обнял передними лапками банку с горчицей и слизывал ее раздвоенным языком.

– А у Мымра есть какие-нибудь волшебные способности? – Ученичкин достал записную книжку и карандаш.

Пыхалка перестал есть горчицу и наморщил лоб.

– Ну, во-первых, Мымр умеет летать. Еще Мымр умеет проходить сквозь стены. Невидимым он становиться не может и превращаться тоже, зато при желании может уменьшиться в несколько раз.

Ученичкин записал все эти сведения в блокнот и спросил:

– А колдовать Мымр умеет?

– Умеет, но в вашем мире колдовство острова Буяна едва действует. Так что Мымру придется обходиться без колдовства.

– Плевое дело! – Куклаваня подпрыгнул и хлопнул в ладоши. – Со Злыднями справились и Мымра одолеем! Я его раз справа в челюсть, а потом вертушкой…

Пупс попытался сделать вертушку – то есть удар ногой с разворота, и плюхнулся на пол.

– Размечтался, одноглазый! Штаны не потеряй! – фыркнула Дуся.

Куклаваня хотел дернуть кошку за хвост, но, углядев на ее лапе пять выпущенных когтей, которыми так удобно выдергивать вату, ограничился тем, что погрозил Дусе кулаком.

Пыхалка позволил Маше снять у него с шеи ленту с фрагментом мозаики, и все стали разглядывать осколок. На зеленоватом, с прожилками мраморе был хорошо виден страшный глаз, который, как казалось Маше, смотрел на них со злобой. Маше не хотелось держать осколок в руках, и она снова завернула его.

– Нам придется все время носить его с собой! – предупредил Пыхалка. – Мымр видит сквозь стены – и даже закопай мы этот глаз под землю – он все равно его отыщет.

– Давайте я его спрячу! У меня в карманах не то что Мымр, я сам ничего не найду! – вызвался Куклаваня.

Ему ничего не дали, и Куклаваня решил обидеться.

– Возьму, зашнуруюсь у себя в ботинке и никогда не вылезу. Больше вы меня не увидите! Не сумели признать моих достоинств – я ухожу!

Вознамерившись привести свою угрозу в исполнение, Куклаваня забрался в ботинок.

– Жалко его! – забеспокоилась Маша. – Вдруг он правда там останется?

– Как бы не так! – громко сказала кукла Оля. – Знаю я этого пройдоху: вылезет как миленький!

– И не надейся, Олька! – крикнул из ботинка Куклаваня. – Я насовсем ушел! Если захотите меня увидеть – я пришлю вам письмо с фотографией.

– Могу себе представить это письмо – загогулины и каракули! – продолжала донимать пупса Оля. – Ты читать не умеешь, куда тебе письма писать?

– Это разные вещи! – возмутился из ботинка одинокий мыслитель. – Я, может, потому читать не умею, что я в душе писатель! А писатели читать не умеют.