Кролик неспешно проходил мимо крота. Прежде он не заметил его, был слишком взволнован. Теперь же, увидев, он остановился и радостно обнял его.

– Дружище Филипп, где вы пропадали? Мы уж боялись, что вы решите вернуться обратно, на тот берег!

– О нет, Эд, я, похоже, обоснуюсь теперь здесь надолго.

– Прошу, пойдём со мной. Хочу показать тебе одно дерево, мы с Мартой думаем, оно отлично подойдёт под новый дом. Проверишь почву. Вдруг понравится? И снова будем соседями!

За разговором они вышли на улицу. Марта облегчённо вздохнула, увидев крота. «Ах, вот что его задержало!» – подумала крольчиха.

За весь день мыши не принесли лису ни куска пищи. У него очень болели хвост и лапы от того, что он не мог выпрямить их в тесной клетке. Он лежал на спине и тихо постанывал. Когда сквозь дыру в крыше заглянули звёзды, стража захрапела, а у двери послышался какой-то шорох. Лис навострил уши.

– Я прошу, – заговорил лис, – дайте мне немного воды.

– А, разве, ты заслужил её, коварный хищник? – послышался из темноты наигранно грубый голос.

– О, я за всё прошу у вас прощения! – взмолился лис, – я всё исправлю, только дайте пить. И есть… хотелось бы поесть…

– Кормить врага? Чтобы он стал сильнее? – забурчал срывающийся бас.

– Чтобы не дать умереть раскаявшемуся другу! – отозвался лис.

Из темноты под свет луны и звёзд на него вышла мышка. Он прищурился и часто заморгал.

– Это вы? – робко спросил он.

– Это я, – уже не надрывая связок ответила По.

– Дорогая мышка, – жалобным голосом проговорил лис, – я готов сделать что угодно, лишь бы вымолить у вас прощение. Я сошёл с ума от пожара, дым ударил мне в голову. Я…

По покачала головой. Взгляд её маленьких чёрных глазок пронизывал лиса насквозь.

– Вы только лишь хотели есть? – спросила По.

Лис задрожал. От голода ли? Возможно, от внезапного осознания того, что его секрет – секрет не для всех.

– Да, только есть… – будто пробуя ответить, проговорил он.

По вздохнула, как вздыхают, дочитав неинтересную книжку, и протянула ему чашку с водой.

Филиппу всегда казалось, что По знает всё. Поэтому он удивлялся, когда для неё что-то было новостью.

– К лису вчера приходил отец семейства кроликов, – сказал он, а По приклонила ухо, – они расстались друзьями. Вот посуди, По, кто-то спасает зверей от пожара, а кто-то пытается их съесть. И всё равно оба остаются друзьями. Ну, не странно ли?

По ничего не сказала, а только лишь стала ещё задумчивее. Филипп уж было испугался, что сейчас она окончательно станет ему непонятна, но тут вдруг раздался голос судьи: «Пострадавшая, мышка Полли, встаньте и обратитесь к суду со своим обвинением!». По встала на задние лапки. Звери утихли. Все уставились на неё, дожидаясь услышать голос героини этой захватывающей истории. Но По молчала.

– Пострадавшая, прошу огласить ваше обвинение, – повторил судья – мышь в чёрной мантии и с париком.

– Дядя, – обратилась к нему По, – я бы хотела, чтобы лис сам произнёс обвинение в свой адрес.

«Ох! Ах!» – раскатилось в толпе. Взгляд лиса заметался по клетке. Сначала никто ничего не понял. Но Филипп предусмотрительно начал хлопать первым и всем стало ясно, что сейчас должны быть аплодисменты. Когда овации утихли, судья произнёс: «Обвиняемый лис, по просьбе пострадавшей, вы произнесёте обвинение в свой адрес самостоятельно». Лис украдкой взглянул на мышку. Она зорко следила за каждым движением его глаз. «Почему она так уставилась на меня?» – думал он и сам боялся ответа на свой вопрос. Глазки По моргали редко, а сама она была неподвижна. Этот взгляд жёг его, как раскалённый уголь, а он, поверьте, знал, каково это! «Закрыть глаза? – думал лис, – нет, отвернуться…». Стражники по бокам уже начали просовывать копья сквозь решётку.

– Поторапливайся! – сказал один из них.

– Обвинение! – прикрикнул на него второй.

– Я, лис Гилберт из леса, схватил мышку Полли и унёс в лес… – робко начал он, – потому что хотел… съесть её.

В этот момент многие дамы потеряли сознание, джентльмены сжали кулаки, также заплакал ребёнок. Лис не сводил взгляда с По, но даже после всего, что он сказал, она осталась неподвижна и продолжала смотреть на него всё так же испытующе. «Не может быть, не может…», – накатывали мысли на лиса и больно бились внутри головы.

– Я… я… – лепетал лис, – я, действительно, хотел её съесть.

– Ну, довольно! – возвысил голос судья. – Довольно пугать здесь всех своими лисиными рассказами.

– Довольно! – презрительно выкрикивали присяжные.

На полянке, где проходил суд, в тени большого ствола старой ивы укрылось семейство кроликов. Их отец сидел среди свидетелей, неподалёку от Филиппа.

– Прошу дать мне слово, ваша честь! – выкрикнул он, подняв лапу.

«Дорогой мой Эдмунд, помолчи, не ручайся за этого зверя. Он идёт своей дорогой, и нам с ним не по пути», – думала крольчиха и сильнее прижимала к груди Пушинку и Найки.

– Возможно, вы не знаете, – не дожидаясь позволения, продолжил Эдмунд, – но этот лис всегда пользовался доверием нашей кроличьей семьи, которое давно заслужил верной дружбой и совершенно безобидным поведением.

Лис сжал зубы и опустил морду.

– К примеру, он часто навещал нас, не причиняя нам никаких неудобств.

Лис сжался, а шерсть на нём вздыбилась.

– Всегда был весел и приветлив, никогда не грубил и не злился.

Задёргался кончик носа.

– Заботился о нашем семействе.

Закачал головой.

– И даже думал о нашем будущем!

Застонал.

– Хотел помочь нам с переездом!

Завыл!

Все вздрогнули. Стражники отшатнулись и тут же взяли себя в лапы, вспомнив о клетке.

– Ему же больно, ослабьте в конце концов путы! – выкрикнул Эдмунд, жалобно глядя на судью.

– Эд! – вымолвил лис, – Эд, прошу, не защищай меня!

Все дружно замолчали, боясь пропустить мимо ушей что-то важное. Лишь птицы продолжили чирикать в кроне дерева.

– Я этого не заслужил!

– Взгляните на него, он совершил ошибку, он сожалеет, ещё и скромен, укоряет сам себя! – кролик развёл лапы в сторону и затряс ими, взывая к пониманию присяжных.

– Кролик Эдмунд, вы, без сомнения, наш честный друг и добрый сосед, – сказал судья, – и нам всем трудно пренебречь вашим свидетельством. Но…

– Судья! – услышали все голос подбежавшей Марты. – Мой муж бывает и наивен, но ради безопасности семьи на риск бы не пошёл. Я и сама была, как вы минуту назад. Но теперь я вижу, вижу ясно, что лис хорош, он просто оступился. Как я ошибалась! Эд, прости меня, Эд, что я тебе не доверяла.

Они обнялись.

– Ничего, дорогая, всё в порядке.

Настроение толпы значительно изменилось после того, как за лиса вступилось целое кроличье семейство, которое все в лесу любили и уважали. Одна лишь По продолжала смотреть на Гилберта пронзительно требовательным взглядом. А ему становилось всё хуже и хуже, он начал метаться по клетке и с каждым оправдательным словом в свой адрес стонал всё громче.

– Эдмунд, Марта!.. – выкрикивал он.

– Помогите же ему, – махал лапами кролик, – сейчас я…

Эдмунд подобрался поближе к клетке и попытался отстранить преградивших ему путь стражников. Казалось, что уже никто не был против освобождения лиса. Под въедливым взглядом мышки пасть лиса раскрылась, и он произнёс (сначала тихо, а потом почти крича): «Я виноват не только в том, что хотел съесть мышь… Я виноват в том, что вы все ЛИШИЛИСЬ ДОМА!». Толпа зашепталась, а лис продолжал: «Я всех вас выгнал сначала из ваших домов, а потом и из вашего леса. Я был обходителен и хитёр. Я был дружелюбен с вами, но дружить с вами не было моим намерением. Я искал землю для охоты. Охоты зверя большого, страшного, рядом с которым вы и минуты бы не остались целы! Я отнимал ваши дома и отдавал их вашему свирепому врагу, пострашнее, чем я».

Всеобщее оцепенение зазвенело в воздухе. Некоторым стало трудно дышать, у других закружилась голова, а кто-то и вовсе упал без чувств. Лис вперился глазами в По, теперь ему стало легко смотреть на неё, а она, наконец, отвела взгляд. Поляна разразилась оглушительной тишиной. Никто ничего не понимал, у всех перед глазами стоял туман, а когда он рассеялся, случилось вот что:

– Звери! – обратился ко всем Эдмунд, – Друзья мои! Добрые соседи! Нам стало очевидно, что лис достоин глубочайшего порицания и величайшего наказания. Но позвольте мне задать вам последний вопрос – чем обернулось бы это дело, если бы сейчас он смолчал? В момент, когда мы уже были готовы простить и отпустить его, он признался в своих преступлениях и признал свою вину, раскрыл нам правду, которую мы могли бы никогда не узнать. Почему он это сделал, если не из раскаяния? Если не из желания открыть нам правду и обвинить самого себя? Разве это – не знак исправления? Разве это не заслуживает нашего снисхождения? Речь кролика прервалась отрывистыми рыданиями дам.