Гепатит был в лесу человеком новым, а потому и рассказы его слушали с огромным интересом. И Черт из кожи лез вон, чтобы удивить всех своими невероятными приключениями. Что-что, а рассказать он умел, да так гладко — как по писаному. Зная несколько языков, он прочитал немало написанных людьми книг. И ему не составляло труда поразить воображение таких провинциалов, как Леший, Водяной, Мавки и Хухи, весь свой век просидевших на одном месте. Приключения Черта казались им удивительными и невероятными.

Все с нетерпением ждали пятницы и радовались приходу Гепатита. И особенно — маленькие Хухи, не знавшие в жизни ничего, кроме своего лесочка, оврага или луга. Они слушали рассказы Черта, разинув рты, и считали их сказками.

Вот и теперь, заслышав его причудливое улюлюканье с выкрутасами, вся лесная невидимая сила поспешила на подворье старого Лешего, который недавно перебрался в дупло огромного дуба над кручей.

Ночь была — словно темно-синий бархат. Мерцали и переливались разноцветными огнями звезды. Отражение молодой луны плавало в темной реке, как золотистый ломтик лимона в крепком чае. На белом песке лежали чернильно-черные тени. В реке квакали лягушки. А где-то в лугах, далеко-далеко, два коростеля распиливали доску: дррр-дррр, дррр-дррр.

— Кхе-кхе! Добрый вечер! Ого-го! — закричал Черт, приветствуя общество, собравшееся на горке.

— Здорово, здорово, господин хороший!.. — ответил ему бородатый Леший.

— Как живете-можете? Все живы-здоровы?

— Как видишь! — ответил Водяной, — потирая лысину. — Милости просим, пан Пустобрех! Ну, садись, рассказывай, что у вас там новенького слышно на болоте?!

— Да какие у нас на болоте новости! Все сидим да старые косточки греем! — начал Черт, отмахиваясь от комаров косматой лапой. — И у нас такие же кусачие, как здесь. Ну просто беда — поедом едят! А интересного у нас, господа-товарищи, — кот наплакал. Вчера, правда, посмеялся немного над одним городским барином. Пришел он раков ловить, да как плюхнется в болото вниз головой. Ну и большие же он пузыри пускал, скажу я вам, не хуже наших жаб! Я нарочно его сразу не вытащил. Пусть, думаю, хлебнет нашего кофейку! А когда у него глаза на лоб полезли, протянул ему корягу и помог выбраться на берег. Поглядели бы вы на это пугало огородное! Словно из бочки с дегтем вылез! Ха-ха-ха! Хо-хо-хо!..

— Такое и мы видывали! — важно сказал Водяной. — Рассказал бы лучше что-нибудь этакое, заграничное! Что там у вас происходило на Брюквине, или как бишь его?..

— Да не Брюквин, а Брокен. Эх ты — деревня! Ни одного иностранного слова запомнить не можешь! Брокен — это знаменитая гора, известная не только в Германии, но и во всем мире. И туда, в ночь на первое мая слетается невидимая сила со всего мира праздновать Вальпургиеву ночь… А ты — Брюквин! Будто там брюкву сажают… Это, так сказать, — наш Рим! — гордо изрек Гепатит и залихватски, на иностранный манер, подкрутил вверх усы…

— Да ладно, ладно! Лучше рассказывай дальше! — смущенно промямлил Водяной и выпустил облако дыма из своей камышовой трубочки.

— Ну, так слушайте!..

Все сгрудились вокруг Черта Гепатита. Из воды показались украшенные венками головки Русалок. Мавка склонилась на плечо своего отца Лешего. А маленькие Хухи, сбившись в кучу, потирали от удовольствия лапки. Озорной Перелесник распушил свои ярко-рыжие, точно жар, волосы, подпрыгнул, как молодой козлик, и уселся у ног рассказчика.

— А расскажу я вам о том, как однажды сражался с рыцарем на турнире.

Давненько это было. Если не ошибаюсь, лет этак с тысячу или более того, по человеческому счету. Был я тогда молодым вертопрахом, а моя мама-Ведьма только перебралась из Азии в Европу. Поселились мы неподалеку от Аахена. Это и теперь не маленький немецкий город, а тогда он был столицей — резиденцией королей! А германским королем был… то есть нет, — не германским, ведь тогда и Германии еще не было, а жили там здоровенные детины, которых звали франки и сикамбры. Так вот, королем у них был — Карл. Потом люди прозвали его «Великим». Но, как по мне, — совсем незаслуженно. Ничего такого великого он не совершил, как и другие короли да цари, между нами говоря… Работали за него другие, а среди них — и я. Этот самый Карл, хоть и не отличался особой мудростью, зато слыл отчаянным головорезом. И, надо признать, мастер был сражаться!..

Когда не было войны или какого-нибудь похода, съезжалось туда, в Аахен, множество рыцарей — на турниры. А я заслужил рыцарство так.

Хоть и был этот Карл большим забиякой, — но кто-то внушил ему справедливую мысль, что людям нужны не войны — а мир, не сила — а разум…

— Это конечно! — сказал Водяной.

— Чистая правда! — поддакнул Леший.

— Так вот! Надумал король составить грамматику, то есть, получается, немецкую, — продолжал Черт. — А я уже и тогда был шибко грамотным. Как-никак нахватался кое-чего у азиатов. Да и вообще был я парнем шустрым и бравым…

Слыша это бахвальство, Водяной выпустил из своей трубочки такой клуб дыма, что долину окутал густой туман. Старик-Леший нюхнул пыль и закашлялся. А Русалки от любопытства почти выбрались на берег.

— Так вот, говорю, был я молодец — хоть куда, ловкий и отважный…

— Да слышали уже… Дальше-то что? — нетерпеливо закряхтел Водяной.

— Вот, вот, что дальше было? — не утерпел и Леший.

— Значит, так. Папа-Бес велел мне помочь Карлу с этой самой грамматикой. Я, признаться, не большой любитель учености. Но что делать?! Приказано — нужно исполнять!

Явился я во дворец под видом странствующего монаха. Начал сразу и по-персидски, и по-турецки… Одним словом, страсть как понравился я Карлу! А над этой грамматикой потело уже двое ученых: один, кажется, Алькцион, а другой — Эгингард. Король, конечно, настоял, чтобы и я вместе с ними грамматику составлял. А вы и сами, господа хорошие, отлично знаете, что нет на свете ничего скучнее грамматики, а тем более — немецкой. И не удивительно, что вскоре мне эта работа так осточертела, что хоть камень на шею — и в воду! А сидеть должен!.. И вот, чтобы не заснуть, начал я всякие фигли-мигли выделывать. То подброшу им такое словечко, что и не вымолвить его, а написать — так и в полверсты не уложишься. А они его сразу записывают! То начну им всякие новые слова выдумывать. Сидит король, задумавшись, а я ему как гавкну в самое ухо! Он тогда: «А не написать ли нам „гунд“ — собака»? А те — сразу пишут. Тогда я как заквакаю: «Бре-ке-ке-кекс!» А они мне:

— Что это будет!

— Водяной, говорю, будет! Разве вы сами не знаете?

Они опять пишут…

Водяной захохотал:

— Вот здорово, ты и обо мне вспомнил! — довольно проговорил он.

— Конечно, это не работа, а баловство одно, — продолжал Гепатит. — И такая меня тоска обуяла, хоть плачь! Вот я и придумал: только мы усядемся за грамматику, только король и его ученые надуются, как совы, — а я на них тут и нагоню сон. Они глазами только хлоп-хлоп, да и храпят вовсю. Один раз поставил я перед королем чернильницу. Он как уснул, так и плюхнулся в нее носом. А чернильница была большая — королевская. Карл такие пузыри начал пускать, что чернила закипели! Было это, как теперь помню, в день его именин — 28 января. Проснулся король, оклемался. И кому ни покажется на глаза, — черный, как мавр, — все так и покатываются со смеху. А особенно досаждала Карлу насмешками его мать — Берта Длинноногая! Вот и вышла такая грамматика, что кто ни возьмется за нее, тут же засыпает. Не удивительно, что и сам Карл, сколько я ни совал его носом в чернильницу, до самой смерти так и не научился грамотно писать!..

Ну, так вот. Только король уснет — я шмыг из комнаты. В коридоре обернусь в какого-нибудь пажа и — на женскую половину!.. А там — смех да веселье…

И полюбился я самой королеве.

— Что хочешь, говорит, проси, все для тебя сделаю!

Муженек-то был у нее под каблуком и во всем ей подчинялся. Мне, конечно, от нее ничего нужно не было. Я и сам, что захочу, то и сделаю. Но подговорил я ее ради шутки, чтобы заставила она короля пожаловать монаху, потеющему над грамматикой, — то есть мне! — титул барона. Карл, конечно, поначалу кочевряжился. Но она так на него насела, что пришлось ему согласиться. И стали меня величать бароном, приглашать на всякие банкеты, словом, туда, где монахам совсем не место… Вот смеху-то было!.. Но не мог же я противиться королевской воле! Потом я пожелал, чтобы сделали меня членом научной академии. Ведь это же я им науку создаю!.. Сделали. Но и на этом я не успокоился. Захотелось мне стать епископом, то есть, по-нашему, архиереем. Теперь уже и сам не припомню, зачем…

Все слушатели так и покатились со смеху.

— Нет, это уже не смешно! — грустно продолжал Гепатит. — За это мне папаша так шею намылил… Да и уши побаливали… Словом, чуть было не прогнали меня из тех мест… Ну и славно мне там жилось!.. Как сыр в масле катался: и слава ученого, и роскошь королевская…