Лишь только они бросили якорь и убрали паруса, негры спустились в трюм и вынесли оттуда длинную веревочную лестницу с тяжелыми свинцовыми гирями. Хозяин галеры перекинул ее через борт, прикрепив концы к двум железным стойкам. Тогда негры схватили младшего из рабов, сбили с него оковы, залепили ему ноздри и уши воском и привязали к поясу тяжелый камень. Раб с трудом спустился по лестнице и исчез в море. Несколько пузырьков показалось на воде в месте его исчезновения. Некоторые из рабов с любопытством заглядывали за борт. На носу галеры сидел заклинатель акул, монотонно ударяя в барабан.
Спустя какое-то время ныряльщик показался из воды и, тяжело дыша, ухватился за лестницу; в правой руке он держал жемчужину. Негры выхватили ее и столкнули его опять в воду. Рабы уснули над веслами.
Снова и снова показывался ныряльщик и каждый раз приносил с собой по прекрасной жемчужине. Хозяин галеры взвешивал их и складывал в мешочек из зеленой кожи.
Молодой Король пробовал заговорить, но язык его словно прилип к нёбу и губы отказывались повиноваться. Негры болтали друг с другом и наконец затеяли ссору из-за нитки блестящих бус. Два журавля летали вокруг судна.
Наконец ныряльщик показался в последний раз, и жемчужина, принесенная им, была прекраснее всех жемчужин Ормуза: она имела форму полной луны и была светлее утренней звезды. Но лицо раба странно побледнело; он упал на палубу и из его ушей и ноздрей хлынула кровь. Несколько раз он вздрогнул и затих. Негры пожали плечами и выбросили тело за борт.
Хозяин же галеры усмехнулся и подошел, чтобы взять жемчужину; посмотрев на нее, он приложил ее ко лбу и, склонившись, проговорил:
– Она украсит скипетр молодого Короля! – и дал неграм знак поднимать якорь.
А молодой Король, услышав это, громко вскрикнул и проснулся. И в окно он увидел, как длинные бледные персты рассвета судорожно схватывали в небе догоравшие звезды.
И снова заснул Король, и вновь увидел сон. И вот что ему приснилось на этот раз.
Ему казалось, что он идет по дремучему лесу, усеянному необыкновенными плодами и пышными ядовитыми цветами. Ехидны шипели ему вслед и яркие попугаи с громкими криками перепархивали с ветки на ветку. Громадные черепахи дремали в горячей тине. На деревьях сидели обезьяны и павлины. Всё дальше и дальше он шел, пока не достиг опушки леса. И тут он увидел несметное множество людей, работавших в русле высохшей реки. Они карабкались по утесам, словно муравьи. Они рыли глубокие колодцы в грунте и спускались в них. Некоторые большими кирками рубили скалы, другие рылись в песке. Они вырывали с корнями кактусы и топтали алые цветы. Они лихорадочно спешили, перекликались друг с другом, и никто не оставался без дела.
Из мрака пещеры за ними наблюдали Смерть и Алчность.
Смерть сказала:
– Мне скучно, отдай мне треть их и отпусти меня.
Но Алчность покачала головой.
– Они мои слуги, – ответила она.
– Что у тебя в руке? – спросила Смерть.
– Три хлебных зерна. Но что тебе до того?
– Дай мне одно из них, – закричала Смерть, – я посажу его в моем саду, только одно, и я уйду отсюда.
– Я ничего не дам тебе, – отвечала Алчность, пряча руку в складках одежды.
Тогда Смерть засмеялась и, взяв чашу, зачерпнула ею воды из болота; и из чаши поднялась болотная лихорадка. Она прошла через толпу людей и треть их тут же упали мертвыми. Холодный туман полз вслед за ней, а рядом с ней скользили и пресмыкались водяные змеи.
Алчность, увидев, что трети ее людей не стало, принялась с плачем бить себя в грудь. Она ударяла себя в иссохшую грудь и кричала:
– Ты убила треть моих людей. Уходи! В горах Татарии идет война и короли враждующих сторон призывают тебя. Афганцы закололи черного быка и идут на бой. Они ударили по щитам копьями и возложили на головы железные шлемы. Что же заставляет тебя сидеть в моей долине? Уходи и не возвращайся сюда больше.
– Нет, – отвечала Смерть, – пока ты не дашь мне одно хлебное зерно, я не уйду.
Но Алчность лишь крепче сжала руку и заскрежетала зубами.
– Я ничего не дам тебе, – пробормотала она.
Смерть засмеялась и, подняв черный камень, бросила его в лес; и из чащи дикой цикуты вышла лихорадка в огненном уборе. Она прошла через толпу людей, и прикосновение ее было смертельно для каждого. Трава увядала на ее пути.
Тогда Алчность содрогнулась и посыпала голову пеплом.
– Ты жестока! – закричала она. – Ты жестока! Голод царит в обнесенных стенами городах Индии, и колодцы высохли в Самарканде. Голод царит в городах Египта, и саранча налетела туда из пустыни. Нил не вышел из берегов, и жрецы прокляли Изиду и Озириса. Иди к тем, кому ты нужна, и оставь мне моих слуг.
– Нет, пока ты не дашь мне одно хлебное зерно, я не уйду, – отвечала Смерть.
– Я не дам тебе ничего, – сказала Алчность.
И Смерть, снова засмеявшись, громко свистнула – и в воздухе появилась летящая женщина. «Чума» было написано у нее на лбу, и целая стая голодных ястребов вилась над ее головой. Она распростерла над долиной свои крылья, и в живых не осталось ни одного человека.
И Алчность с громкими воплями полетела через лес, а Смерть вскочила на своего красного коня и быстрее вихря умчалась.
А из устья долины, из тины, вылезли драконы и отвратительные чешуйчатые существа; и шакалы вприпрыжку прибежали, втягивая ноздрями воздух.
Молодой Король заплакал и спросил:
– Кто были эти люди и что они искали?
– Они искали рубины для короны Короля, – отвечал кто-то позади него. И молодой Король, вздрогнув, обернулся: перед ним стоял человек в одежде пилигрима, он держал в руке серебряное зеркало.
– Для какого Короля? – бледнея спросил король.
– Взгляни в это зеркало и увидишь его, – отвечал пилигрим.
Король взглянул в зеркало и, увидев свое собственное лицо, громко вскрикнул и проснулся. Потоки яркого солнечного света лились в комнату, а в саду и в рощах распевали птицы.
Церемониймейстер и высшие сановники государства с поклоном вошли к Королю, а пажи внесли сотканную из золота мантию и положили перед Королем корону и скипетр.
Молодой Король взглянул на свои уборы – они были прекрасны. Они были прекраснее всего, что он до сих пор видел.
Но он вспомнил о своих снах и сказал приближенным:
– Унесите все эти вещи, я не надену их.
Придворные удивились, а некоторые, думая, что он шутит, засмеялись.
Но Король снова обратился к ним и строго сказал:
– Унесите эти вещи и спрячьте их от меня. Хотя сегодня и день моей коронации, но я не надену их. На станке скорби бледными руками страдания выткано для меня это одеяние. Кровь горит в сердце рубина, и смерть таится в сердце жемчуга. – И он рассказал им свои три сна.
Придворные, выслушав их, переглянулись и прошептали:
– Без сомнения, он помешался, потому что сон – это только сон и видение – лишь видение. Разве они – явь, чтобы считаться с ними? Да и какое нам дело до жизней тех, кто работает на нас? Неужели человек не должен есть хлеб, не повидав сеятеля, или пить вино, не поговорив с виноградарем?
И церемониймейстер, обратившись к молодому Королю, сказал:
– Государь, я умоляю тебя, отбрось свои черные мысли, надень эту красивую мантию и возложи на голову эту корону. Как же иначе узнает народ, что ты его Король, если ты не облачишься в королевские одежды?
Молодой Король посмотрел на него.
– Правда ли это? – спросил он. – Они не узнают во мне короля без королевских одежд?
– Они не узнают тебя, государь! – вскричал церемониймейстер.
– Я думал, что есть люди царственного вида, – возразил Король. – Но может быть, ты и прав. И все-таки я не надену этих одежд и не буду увенчан этой короной. Но каким пришел я в этот дворец, таким и выйду из него.
И Король приказал удалиться всем, за исключением одного пажа, юноши, только на год моложе его самого, чтобы тот прислуживал ему и которого оставил при себе как своего товарища. И выкупавшись в прозрачной воде, Король открыл большой разрисованный ларец и вынул из него кожаную тунику и грубый плащ из овечьей шкуры, в которых ходил, когда на склоне холмов присматривал за стадами мохнатых коз пастуха. Эти одежды надел он на себя и взял в руку свой простой пастушеский посох.
А юный паж в удивлении широко раскрыл свои большие голубые глаза и, улыбаясь, сказал ему:
– Государь, я вижу у тебя мантию и скипетр, но где же твоя корона?
Молодой Король сорвал ветку вьющегося над балконом дикого шиповника и, согнув ее в виде венка, надел себе на голову.
– Пусть это будет моей короной, – отвечал он.
И в таком наряде Король вышел из своей комнаты в Большую залу, где его ожидали придворные.
Они стали смеяться, а некоторые из них закричали:
– Государь, народ ожидает своего короля, а увидит нищего.
Другие же с негодованием говорили:
– Он позорит государство и недостоин быть нашим повелителем.
Но Король не отвечал им ни слова; минуя их, он спустился по блистающей порфировой лестнице и, выйдя через бронзовые ворота, сел на своего коня и поехал к Собору; а юный паж бежал рядом с ним.