Нам не дорого не злато да чистое серебро
И дорога-то наша любовь да молодецькая.
Ишша злато, чисто серебро скоро минуитьсе,
А и дорога-то наша любовь не позабудитьсе.
Середи то было Китаю да славного города:
А и тут стояли палаты да белокаменны.
Што во тех-жа да во палатах было да белокаменных,
Тут не мурава трава в поли да шаталасе,
Не лазурьевы цветоцьки к земли преклонялисе,
Тут и бьют челом царю солдаты, да ниско кланяютьсе;
«Уж ты гой еси, надежда да православной царь,
Уж ты дай нам суд на князя да Долгорукого».
Говорил как тут надежда православной царь:
«У меня на Долгорукого суда нету,
Вы судите-ко Долгорукого своим судом,
Вы своим судом судите да рукопашкою,
Вы берите-ко слегу[57] да долгомерною,
Долгомерною слегу да семи аршин,
Семи она аршин да семи она верьхов.
Вы ломайте у Долгорукого хрустальни ворота».
Тут берут ведь как солдаты да все долгу слегу,
Долгу слегу да все семи аршин,
Семи-то аршин она была семи верьхов.[58]
Они ломают у Долгорукого хрустальни ворота.
Как выходит Долгорукой он на красно крыльцë.
Уж вы гой еси, солдаты да новобраны,
Ишшо што да вам, робята, да тако надомно?
Ишшо надо вам робятам да разе чисто серебро?»
Тут спроговорят солдаты да новобраные:
Нам не надомно солдатам чисто-серебро,
Ты отдай нам наше жалованье
Хлебно и мундерно и денежно».

Ишша сватался Митрей князь
Ишшо сватался Михайловичь
На Домны Фалилеёвны
Он по три года, по три зимы,
От дверей не отходучи.
Да от ворот не отъедучи,
Да как пошел, пошел Митрей князь
Да он ко ранной заутрени
Да к чесной ранной воскрисеньское.
Увидала его Домнушка
Да Домна Фалилеёвна:
«Да ево Митриё кутыра йидë,
Да как кутыра-та боярьская,
Да как сова заозерьская:
Голова-та у Митрея
Да как котёл пивоваренной,
Глаза-ти у Митрея
Да как две кошки ордастые,[59]
Да как брови у Митрея
Да как собаки горластые».
Да как услышел Митриё князь,
Да как услышил ведь Михайловичь-от,
Воротилса к своей сестрици,
Да ко Ульяны Михайловны:
«Уж ты гой еси, сестриця,
Да ты Ульяна Михайловна!
Да собирай-ка беседушку;
Да созови красных девушок
Да молодых-то молодушок,
Да созови-сходи Домнушку
Да как Домну ту Фалилеёвну;
Созови на беседушку
Да скажи: „Митрея-та дома нет“,
А скажи: „Михайловича дома нет:
Да он ушёл за охвотами,
Он за утками, за гусями,
Да он за белыма лебедеми“».
Да пошла, пошла сестриця
Да Ульяна Михайловна,
Да собирала беседушку,
Да созвала красных девушок
Да молодых то молодушок;
Да позвала она ведь Домнушку
Да как Домну-то Фалилеёвну:
«Да ты пойдём, пойдём, Домна, к нам,
Да ты пойдем на беседушку
Да посидеть с красныма девушками
Да с молодыма молодушками».
Посылаёт ей матёнка:
«Да ты поди, поди, Домнушка,
Да ты Домна Фалелеёвна;
Да ты поди на беседушку
Да посидеть с красныма девушками».
Говорила тут Домнушка
Да как Домна Фалилеёвна:
«Ты кормилица матёнка!
Не посол идёт, — омман за мной».
Да говорила тут сестриця
Да как Ульяна Михайловна:
«Да ты пойдём, пойдём,
Домна, к нам,
Да ты пойдём, Фалилеёвна;
Да у нас Митрея-то дома нет,
У нас Михайловича дома нет:
Он ушел за охвотами,
Да он за утками, за гусями,
Да он за белыма лебедеми».
Да как пошла, пошла Домнушка
Да посидеть на беседушку,
Да посидеть с красныма девушками
Да с молодыма молодушками.
Да идёт, идёт Домнушка,
Да идё Фалилеёвна.
У ворот стоят приворотничьки,
У дверей стоят притворьничьки.
Да сохватали тут Домнушку,
Да сохватали Фалелеёвну
Да ей за белые руцюшьки
За злачены персни серебреные;
Подводили ей к Митрею,
Да подводили к Михайловичю.
Ишша Митрей князь за столом стоит
Да со всема кнезьями, боярами.
Да наливаёт он чару вина,
Наливаёт зеленого;
Да подаваёт он Домнушки,
Да подаваёт Фалелеёвны:
«Да выпей, выпей, выпей, Домнушка,
Да выпей, выпей, Фалелеёвна,
Да от кутыры боярьское,
Да от совы ты заозерьское,
От котла-та пивоваренного,
Да ты от кошки ордастое.
Да от собаки горластое».
Не примаёт как Домнушка
Да не примаёт Фалелеёвна,
Говорила тут Домнушка,
Да говорила Фалелеёвна:
«Да ты спусти, спусти, Митрей князь,
Да ты спусти, спусти, Михайловичь
Да ко кормилици матёнки
Да как сходить к ей за платьицëм:
Да перво платьё рукобитноë,
Да второ платьё обрученное,
Да третьё платьё подвинесьнеё».
Да не спускаёт ей Митрей княсь
Да как сходить ей ко матёнки.
Да как сходить ей за платьицëм:
Да перво платьё рукобитноë,
Да второ платьё обруценноë,
Да третьё платьё подвинесьнеё.
Да говорила как Домнушка,
Да говорила Фалелеёвна:
«Уж ты ой еси, Митрей князь!
Да ты спусти на могилочьку
Да ко родителю батюшку
Да попросить блаословленьиця;
Да уж мы с тем бласловленьицëм
Да будём жыть-красоватисе,
Будём гулять-проклаждатисе».
А спустил, спустил Митрей князь,
Да как спустил, спустил Михайловичь
Да ко родителю батюшку
Да сходить на могилочьку
Да попросить бласловленьиця:
«Да уж мы с тем бласловленьицëм
Да будём жить-красоватисе,
Будём гулять-проклаждатисе».
Пошла, пошла Домнушка,
Да как пошла Фалелеёвна,
Да пошла на могилочьку;
Да брала с собой два ножичка
Да как два друга быдто милых-е.
Да как пришла на могилочьку,
Да ко родителю-батюшку.
Да первой ножечёк наставила
Да против серьця ретивого,
Да второй ножичёк наставила
Да противу горла ревливого;
Да сама она сибе тут смерть придала.

Охвочь молодець по пирам ходить,
Охвочь молодець чюжых жон смиять;
Да нынь мы молодцю самому отсмеем:
«Да нынь у молодця и молода жона
Пиво варила да вино курила,
А звала как гостей не свою ровню:
Попов, дьяков да людей грамотных,
Людей грамотных да коих надомно».
Да тут как молодцю и за беду стало
Да за ту жа за кручинушку великою.
Собирался молодець со беседушки,
А идёт молодець ко своёму двору.
Отпират жона его воротечька
Да в едной рубашечьки, без поеса,
В единых чюлочиков, без чоботов,
А он ведь тут он ей смерть придал.
А порол он у ей груди белы же,
А смотрел он у ей ретиво серьцë.
А пошёл как Добрыня во светлу гридню;
Во светлой-то гридни да тут книга лежит,
Как книга-та лежит, да всё свеща горит:
За его-то она Богу молила,
Молила Добрынюшки здоровьиця.
Зашёл как Добрыня в нову горенку, —
А во горёнки-то колубель весит,
Колубель-та весит, и младень плачет.
Он и байкат, он и люлькат чядо милое свое:
«Уж ты спи-тко, усни чядо милоë:
Уж ты спи-тко, усни, дитя безматерно».
Да не сделать колубелюшки без мастера,
Не утешишь младеня без матери.
Да сам он сибе тут и смерть придал.

Ишша жил как кнезь Михайло была Катерина пожила
А была ведь дочь Настасья, да чядо милоë у их.
Говорит как кнезь Михайло да он кнегины пожилой:
«Скиновай-ко цветно платьё да надевай-ко черно платьё;
Ты садись в корету в темну, да ты поедём-ко со мной».
Она байкат, она люлькат да дочь Настасьюшку свою:
«Уж ты спи, усни, Настасья да чядо милое мое;
Уж ты спи, усни, Настасьюшка, вплоть до миня».
Как повез тут кнезь Михайло свою кнегину да пожилу.
Он во далече в чисто поле, во роздольицë;
А убил ведь кнезь Михайло да там кнегину да пожилу;
Схоронил ведь кнезь Михайло да он под белую берёзу,
Он под белу под березу да он под саму под вершину.
Приежжаёт кнезь Михайло да ко своёму да ко двору.
Пробужаитсе дочь Настасья да чядо милоë его.
Он и байкат, он и люлькат дочь Настасьюшку свою:
«Уж ты спи, усни, Настасья да чядо милое мое;
Уж ты выростешь больша, я сошью тебе шубу кунью».
Говорила дочь Настасья да чядо милое его:
«Мне не надо, мне не надо да шуба куньея твоя;
Только надо, только надо да мне-ка матушка родна».
Он и байкат, он люлькат да чядо милое свое:
«Уж ты спи, усни, Настасья да чядо милоë моё;
Я срублю тобе, Настасья, да златоверховат терем».
«Мне не надо, мне не надо да златоверховат терем
Только надо, только надо да мне как матушка родна».
«Уж ты спи, усни Настасья да чядо милое мое;
Я возьму тобе, Настасья, да тибе матерь молоду».
Говорила дочь Настасья да чядо милое его:
«Мне не надо, мне не надо да твоя мати молода, —
Только надо, только надо да мине матушка родна;
Ты возьмешь-ка мне не матерь, — злую мачеху лиху:
Уж вы седите как с ей за дубовые столы,
Посадите же вы миня да край дубового стола,
Уж вы станите кусочек да рукодано мне давать».
(Сама не засмеет взять, — из рук давать будут.)
Как пошла ведь дочь Настасья да в нову горенку
Ишша села дочь Настасья да под окошечько.
А бежат ведь волки серы да всё розрывчетые.
Тут спроговорит Настасья да чядо милоë его:
«Уж вы где жа, волки, были, да уж вы што, волки, чюли?» —
«Ишша были мы волки да во чистом поли,
Ишша ели мы волки да мясо свежее:
А убил ведь кнезь Михайло да он кнегину да пожилу.
Схоронил ведь он кнегину да он под белу да под березу,
Он под белу под березу да он под саму под вершину».
Ишша та же дочь Настасья да чядо милоë его
А кидаласе, бросаласе да выше лавици брусятой,
А сибе ведь тут Настасья да и смерть придала.[60]