Но радость ребят была недолгой. Автобус остановился возле двухэтажного дома, и Зоя Ивановна сказала:

— Приехали! — затем обернулась к сопровождавшей нас медсестре: — Ирина, не забудь прихватить документы.

— Не забуду.

Когда мы вышли из автобуса, нас построили парами.

Навстречу нам уже бежали дети, повзрослее нас, и кричали:

— Новеньких привезли!

— Малышей привезли!

Я поняла, что и в новом доме будем жить с детьми и огорчилась: так хотелось пожить со взрослыми! Хотелось, чтобы меня обняли и спросили: «Солнышко мое, ты голодна?» — как делала няня Ольга, когда к ней прибегала внучка. Бабушка непременно целовала ее и угощала сладостями. А тут…

Нас завели в кабинет врача, посадили рядком на скамейке и велели «сидеть тихо». Врач детдома Лариса Сослановна и медсестра Стелла должны были с нами познакомиться.

Сердечко мое тревожно забилось, когда я поняла, что обозначает слово «познакомиться». Ирина брала из папки бумаги, читала имя и фамилию ребенка и говорила, кто из родителей будет навещать «воспитанника».

— Постников Серафим… Себя назвал Сим-Симом, — сказала в это время Ирина, отдала бумаги Ларисе Сослановне и продолжала: — Мать его в тюрьме, а навещает отец, если этого пьяницу можно назвать отцом.

— Мой папа хороший! Сама ты дура! — раскричался Сим-Сим, сел на пол и стал дрыгать ногами да выть.

— Выпороть бы тебя! — рассердилась Стелла. — Разве можно обзывать взрослых?!

Зоя Ивановна подняла мальчика, уговаривала успокоиться и сняла с него рубашку.

Врач послушала его грудь, спину, пощупала живот и сказала:

— Хороший мальчик. Здоровый. Оденься и застегни пуговицы.

— Их застегивает всегда Яра.

— Хорошо.

Тем временем Ирина произнесла:

— Мартова Яра… Самая старшая в группе и самая умная…

— Мудрая, — как моя бабушка, — с улыбкой добавила Зоя Ивановна.

Я замерла. Хоть бы не сказали Ларисе Сослановне, что у меня никого нет. «Она же меня любить не станет!» — подумала, но в ушах зазвенели те ужасные слова:

— У нее совсем никого нет. Один солдат нашел ее на скамье в парке и отнес в милицию. Это было в марте месяце, отсюда фамилия девочки Мартова, а служивого звали Ярославом, и ребенку дали имя Яра.

— И такую красавицу никто до сих пор не удочерил? — улыбнулась мне врач. — Голубоглазая блондинка с длинными ресницами. Чудо!

— И нам такую подсовываете?! — рассердилась толстая Стелла, показала пальцем на запись в бумаге и сказала: — Пусть везут ее во второй детдом!

Я улыбнулась и сказала:

— Все говорят, что я скору умру. Потому не забирают.

— Глупости говорят, — огорчилась врач.

— Да нет же! — сказала я, — я сама слышала, как полюбилась одной красивой тете, но она сказала: «Через полгода-год ее надо будет хоронить, а она такая красавица!»

Стелла не успокаивалась, и я заплакала:

— Я хочу быть с Сим-Симом!

— Сим-Сим жених Яры! — подала голос Лиза.

Я не обиделась на нее: только бы не разлучили со знакомыми детьми, с хорошим мальчиком.

— Никуда я ее не отправлю. Яра уже наша девочка и будет жить у нас. Иди, оденься.

Я оделась и села рядом с Сим-Симом.

— Ты не бойся, Яра! Ничего не бойся! Если умрешь и превратишься в птицу, я каждый день буду кормить тебя. Ты любишь все сладкое, и я буду отдавать свои печенье и конфеты тебе. А вырасту и превращу тебя снова в девочку.

— И фату мне купишь?

— Куплю. Только ты не плачь.

— Я же не дурочка какая-нибудь! Птицей жить даже лучше. Буду летать и искать солдата, своего отца! А что? Сяду солдату на плечо и спрошу: «Ты не Ярослав?»…

В Детском доме мы уже жили целый год. Выросли немного. Недавно к нам привезли новых малышей из дома ребенка, и мы их встречали радостными возгласами:

— Малышей привезли!..

Болела я часто, и Лариса Сослановна отправляла меня в больницу, иногда делали уколы и давали таблетки в самом детдоме, и тогда радости моей не бывало конца! Я души не чаяла водной из воспитательниц — ласковой и доброй Ольге Константиновне, и при ней ко мне будто возвращались силы. Во-вторых, вспоминала друзей, а больше всех Сим-Сима.

В те теплые осенние дни я снова болела. В больницу меня не отправили, но Лариса Сослановна взяла с меня «честное слово», что буду находиться все время в постели.

В одно утро мы завтракали. Я не могла даже ложку держать и есть, но Ольга Константиновна настаивала:

— Поешь, моя хорошая. Поешь и набирайся сил.

— Можно, я покормлю ее? Она любит, когда я кормлю ее, — сказал Сим-Сим.

— Пожалуйста, только доешь свою кашу.

— Я быстро! Манную кашу и жевать-то не надо, — обрадовался он и быстро освободил свою тарелку.

Я должна была открывать рот и глотать.

В это самое время вошла Стелла, посмотрела на нас и сказала:

— Детей надо воспитывать, Ольга Константиновна! Ты их распускаешь за смену, а потом Раисе Петровне трудно поддерживать дисциплину! Яра очень хорошо ест при ней!

Воспитательница попросила медсестру посмотреть после завтрака головы ребят. Та заторопилась в другую группу.

Няня засмеялась:

— Выпроводила ее! Свою работу не хочет делать, а сует нос всюду!

— Наша заведующая собрала вокруг себя родственников! Ты же видишь, что работать не хотят! И врачу нашему мешают, — ответила воспитательница.

— Яра, не хочешь больше? — спросил меня Сим-Сим.

— Нет, Сим-Сим.

— Выпей чай и ложись. Не балуйся, а то Стелла отправит тебя в больницу.

В больницу я не хотела. Общество незнакомых детей и людей угнетало меня больше всего. Я плакала от зависти, когда видела, как дети взбираются на колени родителей, и те ласкают их. Я частенько закрывала глаза и представляла себе маму свою, но не могла представить и тоже огорчалась. Еще больнее бывало слушать от незнакомых взрослых угрозы и проклятия в адрес моих родителей.

— Я бы твою мать разорвала на части! Такую девочку выкинуть! — говорила толстая женщина совсем недавно и хотела накормить меня пирогом. Я швырнула кусок пирога на пол и сказала ей обидное слово! Дурочкой обозвала, и она рассердилась:

— Яблоко от яблони!.. — сказала она… Может, она хотела пожалеть меня, но разве есть что-нибудь больней, если твои родители плохие, если ты просто ничья! Жаль, что взрослые это не понимают.

Но когда мы с ней помирились, я узнала, что дети без мам не появляются на свет.

— Где-то живут они, чтоб ты услышала о их гибели! — сказала толстая женщина и расплакалась.

— Не плачь, у меня никогда не было мамы. Ярослав нашел меня на скамейке в парке. Так на бумаге написано.

— Чтоб она сгорела в аду!.. — продолжала моя новая знакомая.

Нет, я легла на кровать, поговорила с одноухим медведем. У него был залатанный зеленой тряпкой бок, и я любила его за податливость. Старый и рыхлый Арсой, имя дал ему Сим-Сим, мог сидеть, свесив лапы и голову, мог стоять возле стены, или лежать рядом со мной на кровати и слушать! У взрослых никогда не находилось столько времени для меня.

— От твоих вопросов пухнет моя голова! — жаловалась няня Маргарита, под присмотром которой я оставалась в помещении, пока дети ходили на прогулку.

Арсой слушал меня.

Но, к сожалению, он не разговаривал, и я время от времени шла к Маргарите.

— Расскажи мне сказку, а! — попросила уже в который раз.

— Не видишь, что мою полы? — добродушно спросила она.

— Моешь же руками!

— Да и сказок не знаю.

— Я подскажу!.. Давным-давно в тридевятом царстве, в прекрасном парке солдат нашел девочку… Ребенка он отнес в милицию, а сам пошел искать ее маму. Шел-шел, шел-шел… А дальше говори ты, — потребовала я, поскольку не знала, что было дальше.

— Нет, Яра! Я не знаю эту сказку, давай расскажу тебе о сереньком козлике.

— Споем вместе?! Давай, бросай швабру!..

Мы не допели, услышали радостные возгласы детей. Окна были раскрыты, и мы с Маргаритой подошли поглядеть, что же там случилось.

— Мама Лизы пришла.

— Видишь, никого не угощает! — возмутилась я.

— Она бедная, Яра. Работает проводником на поезде и копит деньги, чтобы купить хоть комнатку, — сказала Маргарита и велела мне лечь в постель.

Как можно лечь, если меня разбирает любопытство: что она ей принесла? Какие слова будет говорить своей дочери? А комната для посетителей находилась в конце коридора.

Маргарита принялась мыть посуду, а я на носочках вышла в коридор и очень скоро стояла возле двери заветной комнаты. Замочная скважина была достаточно большой, чтобы увидеть и услышать, что делается в комнате. К моему приходу Лиза успела сесть на коленях матери и из раскрытой сумки ее взяла пирожок. Мама угощала ее желтой грушей, но Лиза отводила ее руку в сторону: