— Напугать его хорошенько надо, — говорит жена. — Они из дому убегут, а мы тем часом своё добро заберём.

Надел хозяин ослиную шкуру — как раз на той неделе осёл у них околел — и побежал к дому Янюрека. Стучится в оконце, ногами, будто копытами, топает, ухает филином, волком завывает.

Янюрекова жена до полусмерти испугалась. Дети проснулись, заплакали.

А сам Янюрек трубочку покуривает, посмеивается. Чего ему бояться? Чёрта? Так чёрт сам ему помог. Хозяина? Деньги есть — и хозяин не страшен.

А богач под окном бесом беснуется. Такой шум поднял, что воробьишки под стрехой запищали, куры в курятнике закудахтали, собаки залаяли, в лесу медведь заревел спросонок. Ярошек, лесной чёрт, проснулся.

Прислушался, сказал себе:

— Верно, это Янюрек веселится. Счастье-удачу празднует. Пойду-ка и я с ним повеселюсь.

Прискакал к избе Янюрека, видит — богач в ослиной шкуре под окном скачет.

— Да он никак вздумал себя за чёрта выдавать! — догадался Ярошек. Тут разобрала его обида. — Ишь, ослиную шкуру напялил! Разве наши парни, черти да бесы, на ослов похожи? Нарядиться не умеют? Уж если они замыслят кого напугать, так такое придумают, что у любого человека волосы на голове зашевелятся, у любого зверя шерсть на загривке дыбом встанет. А этот только и умеет сапожищами топать да надрывать глотку. Сволоку-ка я самозванца в пекло, пускай его там наши черти с самых азов чёртову науку заставят проходить.

И сволок.

А ослиную шкуру повесил под окнами богача на память его злой жене.

С той поры Янюрек со своей семьёй горюшка не знали. А та верёвка, на которой Янюрек вешаться хотел, послужила ещё. Жена Янюрека на ней бельё сушила.

Нe в деревне и не в городе, а в большом селении в долине среди гор жила вдова. С той поры, как умер муж, нужда да горе у её порога стояли, но она их в дом не пускала. Нужду работой отгоняла, а единственная дочка горе скрашивала. Росла-подрастала дочь и с каждым годом хорошела. И выросла в такую красавицу, что взор не отвести. Станом стройная, коса до пояса, брови дугой, глаза, будто небо, синие. Всем хороша девушка, да только горда очень. С подружками не знается, на крестьянских парней глядеть не хочет. Весь день, с утра до вечера, о нарядах думает, в зеркальце глядится. А вдова трудится, во всём ей потакает. Вот однажды подала ей мать на ужин кружку парного молока да ломоть свежего душистого хлеба. Дочь кружку отодвинула, хлеб отшвырнула.

— Надоел мне хлеб, — сказала, — век бы его не видать. В городе одни крендели и коврижки едят. Несчастная я! Всего-то у меня три платья. Ни перстенька, ни убора, чтобы волосы украсить…

И принялась плакать. Глядя на неё и вдова заплакала.

— Что делать, доченька, не богаты мы! Да не в богатствеи счастье. Мы с твоим отцом, моим дорогим мужем, бедно жили, зато в любви и согласии. Потому и хлеб нам был слаще сладкого.

Вот легли они спать. А вдове не спится. Приподнялась она на локте, видит при лунном свете, как дочка во сне улыбнулась. Спокойней стало её сердце, она тоже уснула.

Утром спрашивает:

— Что тебе снилось, доченька? Чему ты ночью улыбнулась?

— Снилось мне, — отвечает дочь, — что приехал меня сватать жених в медной карете, подарил перстенёк с камнями, что горели, как звёздочки на небе. Надела я перстенёк и пошла по улице. Все только на меня и смотрели, моим перстеньком любовались.

— К чему бы такой сон? — подивилась мать и пошла хлопотать по хозяйству.

А дочка села у окна с зеркальцем в руке.

Вот в полдень подъехала ко двору крестьянская телега. Лошади сытые, телега новая, и парень сидит на ней молодец молодцом — румяный, плечистый. Приехал он сватать красавицу, дочь вдовы.

Вдова обрадовалась, очень ей жених понравился. Видно, добрый, работящий парень. Но дочка на него и не поглядела, так сказала:

— Если б даже ты приехал в медной карете, если б даже подарил перстенёк с камешками, что горят, как звёздочки на небе, и тогда не пошла бы за тебя.

Огорчился крестьянский сын, хлестнул своих коней и уехал. Мать опечалилась, укорила дочку:

— Что ж ты такому хорошему парню отказала?! Он не бедных родителей сын, знаю я их семью. У них дом исправный, земля урожайная, хлеба всегда вдосталь.

— Ах, матушка, для того ли расцвела моя краса, чтобы в тяжкой крестьянской работе увянуть.

Ничего не ответила мать, головой покачала.

День прошёл. Дочка рано спать легла. Мать ещё долго за шитьём сидела — новое платье своей любимице шила. А когда наконец спать ложилась, увидела, как дивно усмехается дочь во сне.

«Верно, опять моей голубке что-то радостное привиделось!» — подумала.

И правда! Чуть дочка утром глаза раскрыла, принялась рассказывать:

— Мне сегодня, мама, сон снился лучше вчерашнего. Будто приехал меня сватать жених в серебряной карете и подарил серебряный убор на волосы, что мерцал, словно лунный свет. Надела я тот убор, и все на улице на меня смотрели, все завидовали.

— Это, доченька, я ставню неплотно прикрыла, месяц на тебя ярко светил.

Идёт день своим чередом. Едва солнце за полдень перевалило, подкатила к дому коляска. Девушка подбежала к окну, поглядела и отвернулась.

А в дверь вошли сваты из города, с ними молодой купеческий сын. Старушка мать захлопотала, обрадовалась, угощать гостей собралась.

Только сваты рот открыли, чтобы всё, как положено, сказать, жениха повеличать, невесту расхвалить, девушка повернулась к купеческому сыну, сама заговорила:

— Если б даже ты приехал в серебряной карете, если б даже подарил мне серебряный убор на волосы, что мерцает, как лунный свет, я и тогда не стала бы твоей женой.

Обиделся купеческий сын, и сваты обиделись. Сели в коляску и уехали.

Уж как вдова свою дочь любила, лелеяла, а тут не удержалась, побранила:

— Слишком ты горда, дочка, слишком переборчива. А ведь купеческий сын и красив, и богат. В город бы тебя увёз, наряжал… Чего тебе ещё надо?

— Надо мне сама не знаю чего, — отвечает дочь. — Подожду ещё, дождусь своего часа.

— Я тебя не тороплю, — говорит мать. — Хочу только, чтобы ты своё счастье не пропустила. Да ещё хочу, чтобы ты с людьми поприветливей была.

На третью ночь проснулась вдова от того, что дочь во сне засмеялась. Звонко так, будто колокольчик прозвенел. Утром дочь рассказывает:

— Послушай, мама, какой мне сон приснился. Приехал за мной жених в золотой карете, подарил золотое платье, что сияло, как солнечный луч. Я то платье надела, по улице пошла, а оно всем глаза слепит, кто ни глянет — зажмурится и отвернётся.

— Не к добру тебе такой сон приснился, — говорит мать. — С чего бы это людям от твоей красы отворачиваться.

— К добру, мама, к добру, — смеётся дочь. — Вот увидишь, кто меня сегодня сватать приедет.

— Никто не приедет, — сказала мать. — Двух женихов ты прогнала, остальные сами не захотят обидный отказ слушать.

А ведь вышло не так, как мать боялась, а так, как дочка говорила.

Ровно в полдень стук раздался на улице, гром, звон. Въехали во двор три кареты. Первая карета медная, везут её две тёмно-гнедые лошади. Вторая карета серебряная, и впряжены в неё четыре, лошади серебристо-серого цвета. Третья карета золотая, восемь коней золотистой масти с золочёными копытами грызут удила, постромки рвут.

Из медной кареты выскочили мальчики-пажи в красных штанах, в зелёных камзольчиках, в зелёных шапочках. Подбежали они к серебряной карете, с поклоном открыли дверцы. Вышли оттуда придворные господа в шляпах с перьями, в серых длинных кафтанах. Направились придворные к золотой карете, низко кланяясь, распахнули дверцы. Тут сошёл на землю такой красавец, какого не только в селе, айв городе, пожалуй, не видали. Одежда на нём из чистого золота, пряжки на башмаках алмазами изукрашены.

Глянула на него дочь, схватила мать за руку.

— Смотри, мама, смотри! Это он три раза ко мне во сне приезжал. Наконец я своего жениха дождалась!

А красавец тот, и правда, приехал свататься.

Девушка радуется, а у матери на сердце тяжело. Красив жених, и богат, и знатен. Да неведомо, откуда прибыл, куда милую дочку увезёт. И ещё приметила мать, что взгляд у жениха теплом не светится, горят глаза не живым блеском, а сверкают, как самоцветные камни.

Девушка выбежала в сад, нарвала букет поярче, поднесла жениху в знак согласия. А жених подарил ей перстенёк с камешками, горевшими, словно звёздочки в небе, серебряный убор в волосы, мерцающий, как лунный свет, и золотое платье.

Взяла невеста подарки, пошла в другую комнату переодеваться. Мать жениху говорит:

— У меня дочка единственная, дитя взлелеянное. Будешь ли её любить, жалеть? Не будешь ли строг с ней?

Жених отвечает:

— Полюбил я твою дочь за гордый нрав и холодное сердце. Чего она хочет, то в моём царстве и получит.