— Полюбил я твою дочь за гордый нрав и холодное сердце. Чего она хочет, то в моём царстве и получит.

— А далеко ли твоё царство?

— Далеко не далеко, а попасть туда трудно.

— Значит, нельзя будет мне дочку проведать?

— Нельзя. Но если она пожелает, стану отпускать её раз в году на три дня.

Вот вышла невеста в золотом платье, серебряный убор в волосах, перстенёк на пальце самоцветами переливается. Знала мать, что дочь красавица, не раз ею любовалась, а тут и совсем глаз не отвести.

Жених взял невесту за руку и повёл к золотой карете.

Люди выбежали, глазеют на диковинную свадьбу. А невеста хоть бы раз на односельчан взглянула, хоть бы раз напоследок улыбнулась!

Вот расселись все по каретам, хлестнул кучер золотистых коней, рванули они с места, понеслись. За ними серебристо-серые кони, а за теми тёмно-гнедые.

Мать долго стояла на пороге, смотрела, как пыль под колёсами завивается. Разрывается её сердце надвое, чует, что больше им с дочкой не свидеться.

Сельчане по домам расходятся, меж собой толкуют:

— Неладно сделала невеста. Не соблюла старинный обычай — с подружками на девичнике не попрощалась, не поклонилась соседям, матери перед разлукой в ноги не пала.

А три кареты всё мчатся. Поля миновали, леса миновали, в горы въехали.

Думает-гадает молодая, куда же везёт её муж, но спросить не смеет.

Уже, уже сдвигаются горы, выше становятся. Очутились они в ущелье, таком тесном, что кареты еле проходят. Вот и конец ущелью, упирается оно в тупик. Да нет, не в тупик — зияет перед ними вход в пещеру, словно пасть каменного дракона. Кони, не замедляя бега, так и влетели туда.

Только въехали, сотряслась земля, гул позади них раздался — это сошла с гор лавина, завалила вход в пещеру. Разом стало темно, хоть глаз выколи. Испугалась молодая, прижалась к мужу, защиты ищет. Он её успокаивает:

— Не бойся, жена, всё так, как быть должно. Скоро дома будем.

И правда, посветлело впереди. Выехали они из пещеры снова в горы. По уступам гор лес растёт. И горы диковинные, и лес диковинный. Присмотрелась молодая — всё кругом оловянное. Скалы из олова, на дубах да осинах ветки и листья из олова, на елях и соснах кора оловянная, хвоя оловянная. Высунулась в окошко молодая, посмотрела вверх — и небо над ней оловянное, тусклым светом светится. Всё будто во сне застыло, не шелохнётся, да и откуда под землёй ветру взяться?!

Расступились наконец оловянные горы. Широкая долина перед ними. Всё заблестело кругом. Трава там из зелёного камня, цветы самоцветные, из голубого камня небо над головой. А посреди долины стоит золотой дворец с серебряными окнами.

— Вот мы и домой приехали, дорогая моя жена, — сказал муж. — Всё, что видела, что ещё увидишь — моё, а теперь и твоим будет.

Улыбнулась ему молодая. Вошли они во дворец, всё кругом сверкает, от драгоценных камней без светильников светло. Сбежались тут слуги — маленькие человечки в красных штанах, в зеленых камзольчиках, в красных колпачках. Поклонились и спрашивают:

— Повелитель камней и руд, не прикажешь ли на стол накрывать?

Махнул тот рукой. Засуетились слуги. Мигом накрыли стол, уставили его всякими кушаньями.

Молодая попробовала, чуть беленький зуб не сломала — все кушанья каменные, ни одно не разгрызёшь. А муж ест и жену угощает: этого отведай, того попробуй!

Жена ему говорит:

— Ах, дорогой муж, не хочу я ничего. Мне бы хлеба кусочек.

Хлопнул повелитель камней и руд в ладони. Принесли горные человечки на медном блюде медный хлебец.

Молодая жена только головой покачала. Бросились со всех ног слуги, принесли на серебряном блюде серебряный хлебец, а потом и золотой на золотом блюде.

Жена к мужу повернулась.

— Не нужен мне ни медный, ни серебряный, ни золотой хлеб, вели подать ломоть простого хлеба.

Муж отвечает:

— А ведь ты не любила простого хлеба и глядеть на него не хотела. Рад бы тебе угодить, да нет в моём царстве того, чего ты просишь.

Так и встала молодая из-за стола, не съев ни крошечки.

Идёт время в подземном царстве, а день от ночи не отличишь. Только песочные часы срок отмеряют — когда светлый песок течёт, день на земле, чёрный песок бежит — там, значит, тёмная ночь сейчас.

Муж с молодой женой приветлив, сурового слова никогда не скажет. И она его любит. А тоска чем дальше, тем сильнее ей гложет сердце.

— Что не весела, дорогая моя жена? — спрашивает муж.

Она отвечает:

— Скучаю я по солнечному свету, по лунному сиянию, по чёрной земле…

Нахмурился муж.

— А я-то, когда тебя сватал, думал, что всё тебе тут понравится. Но не горюй, скоро минет год, выйдешь ты на три дня, на три ночи из подземного царства на солнечный свет.

Обрадовалась жена.

— Первым делом я с матерью повидаюсь, — сказала.

Тут муж ещё больше нахмурился.

— Боялся я тебя огорчить, утаил правду. Я твоей матери богатые подарки послал, да некому их было взять. Умерла твоя матушка, недолго и прожила после нашей свадьбы.

Всплеснула руками жена, горько заплакала.

Ходит молодая женщина в глубокой печали по подземному царству. Не радуют её ни богатые уборы, ни самоцветные каменья. Только на песочные часы она и смотрит. А в часах то светлый песок струится, то чёрный пересыпается.

Вот настал назначенный срок, вышла красавица из горы. А кругом ранняя весна. Солнце ласково светит, птицы в высоком небе летают.

Упала она на чёрную землю, целует её — из земли зелёная трава пробивается. Гладит она голые ветки на деревьях — раскрываются почки, клейкие листочки разворачиваются. Смотрит радостными глазами — цветы расцветают.

А увидела людей — бросилась, обняла, об одном просит:

— Дайте кусочек хлеба!

Удивляются люди — не нищенка, не убогая эта женщина, молода и красива, и платье на ней богатое, а милостыню просит. Удивляются, но подают.

Три дня и три ночи пробыла на воле жена повелителя камней и руд. В лесу ночь коротала, смотрела, как на заре птицы гнёзда вьют, зверюшки из нор выходят. Солнце ли, ветер ли, дождь — всё ей сердце радует.

За три дня всё кругом расцвело, зазеленело. Тут и срок её кончился. Подошла она к горе, расступились скалы, впустили её и замкнулись.

С той поры так и говорят люди, когда весна силу набирает:

— Это вышла из подземного царства жена повелителя камней и руд. Когда-то не знала она цены тёплому хлебу и ясному солнцу. Теперь знает, и так она, бедная, белому свету рада, что всё ей навстречу расцветает.

Жили два приятеля — комар и медведь. Вот однажды спрашивает медведь:

— Комарик, дружок, ты повсюду летаешь, у всех тварей кровь перепробовал. Подумай да скажи, у кого кровь всего слаще?

Отвечает ему комар:

— И думать нечего. Слаще всего человечья кровь.

— Надо и мне попробовать, — говорит медведь.

Комар по своим комариным делам улетел, а медведь отправился человека искать.

Шёл, шёл по лесу, никого не встретил. Дошёл до опушки и тут увидел мальчонку, что скакал верхом на палочке.

— Э, постой! — говорит. — Человек ты или нет?

— Ещё только буду, — ответил мальчик и гордо выпрямился, потому что очень хотел поскорее вырасти.

— Ну, скачи себе дальше! — буркнул медведь. — Какой толк в том, что ещё будет.

Идёт медведь, переваливается. Шёл не торопясь, а догнал старичка, что еле ноги переставляет, палкой подпирается.

— Э, постой! — говорит медведь. — Человек ты или не человек?

— Теперь уже нет. А раньше был хоть куда!

— Ну и бреди мимо, — проворчал медведь. — Какой толк в том, что когда-то было.

Так и разошлись каждый своим путём.

Выбрался медведь на дорогу, которая вдоль леса шла. А навстречу ему гусар на коне — красный мундир золотом шит, на медной каске султан из перьев, за плечами короткий плащ развевается.

Удивился медведь и говорит:

— Стой! Ты кто таков?

Подкрутил гусар усы и загремел с седла:

— Или не видишь сам?! Человек с палашом, с ружьём, а главное, с головой.

И тронул коня.

Но медведь как услышал, что это человек, за ним по пятам бросился. Вот-вот догонит.

Тут повернулся гусар к медведю, размахнулся палашом да как рубанёт его по плечу. Шкуру медведю пропорол, потекла у него по лапе кровь.

Понял медведь, что здесь шутки плохи. Гордиться не стал, показал гусару пятки. А гусар не поленился, вскинул ружьё и выпалил медведю вслед.

Прибежал косолапый к своей берлоге, еле отдышался.

Скоро и дружок его прилетел.

Стонет медведь, комара попрекает:

— Уж не знаю, приятель, правду ли ты говорил, что человечья кровь самая вкусная… Хотел я попробовать, да не вышло.

— Ну! — удивился комар. — А почему?

— А потому, что с человеком лучше не связываться. Только я его догнать решил, высунул он язык, длинный-предлинный. Он его даже в руке держал. Да такой острый, что меня чуть не до кости проткнул. Я уже его больше не трогал, а он повернулся и плюнул мне вслед. Плюнул и попал мне прямо в бок — ровно огнём прижгло, и сейчас ещё под шкурой свербит.