— Солнце заходит! Свет гаснет! — пропело оранжевое горлышко. — И нам, птицам, детям света, спать пора! Спать пора!

Огненные краски заката потухли, и все дневные малые птицы спрятали голову под крыло.

Было совсем темно, когда семейство белой трясогузки разбудил прокатившийся по реке гул. Будто выстрелили из ружья.

— Мама, слышишь, охотники стреляют! — пискнул птенец.

— Спи спокойно, сынок! Охотники малых птиц не стреляют. Это бьют тревогу бобры.

Как ты уже знаешь, семьи бобров делят между собой лесной берег и речку, и все лето старые бобры несут службу часовых.

Заметив, что трое соседей бобров нарушили невидимую границу, часовой поднял тревогу, ударив по воде широким плоским хвостом.

— Кто осмелился мутить личную воду моей семьи?!

Но когда нарушители объяснили, почему в эту ночь им необходимо по лесной речке доплыть до большой реки, часовой не стал их задерживать. Сам поплыл с ними.

На пути по сигналу тревоги к ним примыкали все новые бобры.

Утром село проснулось. Замычали коровы, задымили печные трубы. Запахло молоком и дымом. В седьмой раз пропели неутомимые горластые петухи.

По пыльной дороге затарахтела телега. Село покидал кудрявый парень.

Как только выехали за околицу, конь споткнулся, попал копытом в кротовину.

Вытащил правую ногу, провалилась левая.

А потом и обе ноги провалились. И колеса тоже.

Откуда взялось столько кротов, чтобы взрыть, перекопать проселочную дорогу за одну ночь?

Конь стал. И понукали его, и по-доброму уговаривали, и кнутом стегали, но он уперся. Дальше не повез.

Кудрявый парень дошел до реки пешком. Дальше дороги не было. Нельзя переправиться через реку, если рухнул деревянный мост.

— Придется тебе, парень, вернуться обратно, — сказал сидевший на берегу рыбак. — Кто-то ночью подпилил сваи, чудно подпилил, не по-человечьи! После пилы получается ровный срез. А здесь… Погляди сам.

Из воды, словно огромные колья, торчали острые концы спиленных свай.

— Как думаешь, чья это работа?

— Откуда мне знать!

— Похожие пни-колышки мне случалось видеть в лесу. Так пилят деревья бобры. Одного не пойму, зачем им надо было спилить мост?

Прошел год и побольше года. Осень позолотила березы и клены. А в густых зеленых ветвях молодой елки засеребрились паутинки, словно ранняя седина.

Осенью быстро темнеет, но в лесу не собьешься с дороги. От опавших на землю золотых листьев будто идет свет.

Потом золотая земля стала бурой. Лист пожух, потерял свою красоту. Его подморозило, он стал хрустким, звонким. Кто не пройдет, все слышно — и заячий поскок, и лисью рысь.

Но в лесу были слышны и выстрелы. Браконьеры никого не жалели, даже лосенка, которому не исполнилось года. И некому было их остановить.

Заяц-беляк укрылся от охотников в частом ельнике. Он уже перелинял, а снега все не было. Белый заяц на темной земле виден издалека. Вот он и отсиживался под зеленым рукавом у Лесной Красы, пока на зеленом рукаве не повисло кружево инея, пока земля не стала снежного цвета, как его мех.

Тут заяц осмелел и стал по ночам бегать на деревенские огороды и в яблоневые сады.

Лесная Краса попросила зайца:

— Длинное Ухо! Послушай, что брешут деревенские собаки про кудрявого парня, который обещал стать лесником.

Всю ночь заяц просидел на огороде. Ни одна собака его не заметила, белого, как сугроб.

В небе, словно половинка серебряного ошейника, блестел молодой узкий месяц. Глядя на него, деревенские барбосы брехали про собачье счастье иметь теплую конуру, про большую кость, из-за которой у них была вседеревенская драка, про то, про се и про кудрявого парня, который завтра уезжает в город.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Лесная Краса выслушала зайца молча.

Но лесное эхо снова повторило воронье карканье:

— А вот… доедет ли?…

По накатанной дороге лошадь бежала резво. И вдруг захрапела, взвилась на дыбы.

Возница и ездок вывалились в снег.

Чего испугался конь? Сугроба, который на четырех лапах перебежал дорогу под самой его мордой.

Да если бы один сугроб! А то чуть ли не все сугробы в поле ожили, забегали, запрыгали, заскакали через дорогу.

— Так ведь это же зайцы-беляки! — догадался возница. — Дурная примета. Дальше я не поеду. Нет тебе, парень, дороги. Похоже, что кто-то тебя не пускает.

— Похоже. А вот кто и почему не пускает, я не пойму…

Прошло еще время. Солнце повернуло на весну. Тепло от нагретых солнцем стволов растопило снег до земли, и подножия деревьев опоясали темные круги.

В оттепель вылезла из норки тощая мышь и юркнула под елку, где на снегу валялись шишки. Шишкой, которая побывала в зубах у белки, мыши не поживиться, от нее остался один стерженек. Другое дело шишка, которая оторвалась с ветки потому, что на ней повис клест.

Он и своих птенцов кормит еловыми семенами, оттого и вьет гнездо в зимние морозы, не дожидаясь весны, когда из шишек высыпятся семена.

Сейчас было самое время клесту петь у гнезда. Но он молчал.

— Крючконос! Что с тобой? — спросила Лесная Краса. В этом году шишек много, должны быть сыты и ты, и твоя семья. Почему же ты не поешь колыбельную?

— А кому мне ее петь? — грустно ответил клест. — Мои птенцы погибли. Дерево, на котором я свил гнездо, спилили жадные руки. Никто нас не защитил.

Лесная Краса огорчилась и попросила мышь:

— Серая Спинка, сбегай в село, разузнай, разнюхай, что поделывает кудрявый парень. Помнит ли он про кольцо, которое оставил в лесу?

И протянулись на снегу две тоненькие цепочки мышиных следов: одна из леса в село, другая из села в лес, чтоб доложить Лесной Красе, что тот, о ком она спрашивала, завтра уезжает в город.

Тут Лесная Краса не выдержала:

— Ждала я, ждала. Терпела, терпела. Посылала и птиц, и зверей. Ничего он не понял. Придется самой напомнить ему о себе.

Утро выдалось солнечное, искристое, веселое.

Под полозьями — сахарный скрип снега. Бубенчики по-синичьему, по-весеннему звенели, заливались под дугой.

Ехали через лес. Вдоль дороги темной стеной стояли увешанные шишками елки.

И вдруг — бац!

Одна шишка сорвалась с ветки и упала на грудь кудрявому парню. Он взял ее в руки, поднес к лицу. От смолистой шишки пахнуло лесом, таким знакомым, таким родным…

— Поворачивай назад! — крикнул кудрявый парень вознице. — Век не забуду эту еловую шишку. Она мне в сердце постучалась. Теперь я знаю, что не могу жить без леса. Не могу и не хочу.

Как только стаял снег, к елке, что росла у родника, пришли двое: парень и девушка.

— Лесная Краса! — сказал парень. — Вот моя невеста!

Девушка протянула к елке руки.

Мохнатые ветки качнулись. И на девичью ладонь упало кольцо.

На их свадьбе гулял весь Лесной Народ. Кувыркались зайцы, обнимались медведи, тявкали лисицы, цокали белки, топали ежи, квакали лягушки.

Слышно было, как на лесной речке, ударяя по воде хвостами, салютуют бобры.

Не смолкая ни днем, ни ночью, пел птичий хор.

Дятел, клювом пробив в березовом стволе дырочки, откупорил дерево, словно огромную белую бутыль. И всех угощал березовым соком: и жениха, и невесту, и белок, и жуков, и мотыльков, и, конечно, самого себя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Как предсказала мудрая Кар-Кара, у Лесника и Лесничихи было много детей. Когда они выросли, у них тоже родились дети. И у этих детей тоже родились дети, а потом внуки, правнуки… Так было их много, что всех не сосчитать.

Потому-то сейчас их можно встретить в любой стране земного шара, в селах, поселках, городах. Но где бы они ни жили, на каких языках ни говорили, они хотят одного.

Они хотят, чтоб каждую весну расцветали подснежники, курлыкали в небе журавли, пели весенней ночью соловьи, расселялись по лесным речкам бобры, чтоб не переводился Лесной Народ, чтобы всегда радовала людей лесная краса.