ГОРТЕНЗИЯ. Вы слышали, матушка, что обо мне говорила королева? Она сказала: "Как она мила!"

МАЧЕХА. Еще бы! Конечно, слышала. Она даже сказала: "Очень, очень мила!"

ЖАВОТТА. А слышали, что обо мне сказал король? "Прелестна! Обворожительна! Какая у неё талия!"…

МАЧЕХА. Ну вот видишь!…

ЖАВОТТА (надув губы). Только ведь это все ни к чему. Король-то хвалит, а этот негодный принц по-прежнему вертится вокруг хрустальных башмачков…

МАЧЕХА. Ничего, пусть вертится. Главное — что вы понравились королю и королеве. Если отец и мать ему прикажут, он все равно женится на нас.

ГОРТЕНЗИЯ. На ком из нас? На мне или на ней?

МАЧЕХА. Там видно будет.

Слуга подносит им вино и фрукты. Мачеха залпом выпивает бокал, дает по два апельсина дочкам. Остальные фрукты прячет к себе в мешок. Все три садятся в угол и принимаются уплетать.

На авансцену выходят принц и Золушка.

ПРИНЦ. Третий вечер мы танцуем вместе. Третьи сутки я думаю только о вас и даже не знаю, как вас зовут…

ЗОЛУШКА. Ах, сказать по правде, я и сама забыла свое имя!

ПРИНЦ. Вы шутите!

ЗОЛУШКА. Ничуть. Мне совсем не до шуток.

ПРИНЦ. А между тем, когда вы смеётесь, вокруг становится светло и весело.

ЗОЛУШКА. Но я редко смеюсь, принц.

ПРИНЦ. Ах, как должны быть счастливы те, кто каждый день видит вас, говорит с вами, слышит ваш голос!

ЗОЛУШКА. Но я редко разговариваю с кем-нибудь, принц.

ПРИНЦ. Все, что вы говорите, так странно и непонятно! Вы, наверно, приехали к нам из какого-нибудь заколдованного леса, из волшебного замка, на волшебных конях…

ЗОЛУШКА. Вы угадали, принц, но только наполовину. Мои кони и в самом деле волшебные, а волшебные замки я видела только во сне…

Часы бьют двенадцать раз.

Двенадцать часов! Я опоздала… Ах, что теперь будет?! (Убегает.)

ПРИНЦ (роняя бокал и бросаясь вслед за ней). Куда же вы? Остановитесь! Одно слово!…

Свет гаснет.

В темнота по сцене пробегает Золушка. Пока она бежит, платье на ней тускнеет, меркнет и превращается в прежнее — старое, заплатанное. Золушка скрывается, а вслед за ней бегут мыши, черный кот, катится тыква.

Свет зажигается.

Площадка дворцовой лестницы. Выбегает принц.

ПРИНЦ. Постойте! Погодите! да где же, где же она?… (В тревоге озирается по сторонам.) Исчезла, и я никогда больше не увижу её! И как это я позволил ей убежать, не догнал, не удержал силой!… Растаяла, как снежинка, как облачко в небе — без следа. Но что это — там, на ступеньке?… Её хрустальный башмачок! (Хватает башмачок и прижимает к груди.) Ах, милый маленький башмачок! Ведь это все, что мне осталось на память о ней! О, я самый несчастный принц на свете!…

На лестницу выбегает шут.

ШУТ. Ну что, поймал, догнал? Э-э, братец, надо было хватать её за руку, а не за ногу, тогда бы тебе досталась её рука, а может быть, и сердце. А так — один только башмачок.

ПРИНЦ (с горечью). Как ты можешь шутить?

ШУТ. А на то я и шут. Ну погоди, не плачь! Для того у дурака и голова на плечах, чтобы помогать умным, когда они теряют голову. (Разглядывает башмачок.) Та-ак!…

ПРИНЦ. Ну что, что?

ШУТ (покачивая головой). И подумать только, что на свете бывают такие крошечные ножки!… Ха-ха!…

ПРИНЦ. Только у одной девушки в мире! Только у неё!

ШУТ. Ну, а если и вправду только у неё, так наше дело в шляпе или, вернее сказать, в башмачке.

ПРИНЦ. Не понимаю. Ничего не понимаю!…

ШУТ. Эх, и недогадлив же ты, братец! Охотник находит лань по следу копытца, мы найдем твою невесту по башмачку.

ПРИНЦ. О, тогда я буду самым счастливым принцем на свете!…

Из-за кулис выходит, прихрамывая от усталости, старый придворный со свитком в руках, за ним — принц, переодетый, с наклеёнными усами, с бородой и в парике. У принца в руках футляр с хрустальным башмачком. За принцем — шут с огромным картонным башмаком под мышкой и с палочкой, на которую он опирается.

ПРИДВОРНЫЙ (вытирал пот со лба). Ох… Клянусь честью, из всех государственных дел, которые поручал мне мой король, сегодняшнее — самое трудное. Воевать, вести переговоры с чужеземными министрами — все это легче и безопаснее, чем примерять башмачок девицам, которые мечтают о короне. Не отложить ли нам дело до завтра, принц? Прошу прощенья, но меня уже не держат ноги.

ПРИНЦ. Ах нет, дорогой барон! Если мы не найдем её сегодня, мне уже не видеть завтрашнего дня.

ПРИДВОРНЫЙ. Как угодно вашему высочеству!… Я готов отдать жизнь вашему королевскому дому. Но боюсь, что мы так и не найдем девушки, которой этот хрустальный башмачок пришелся бы впору. Он игрушечный. Такой девушки на свете нет.

ПРИНЦ. Но я же сам видел её! Сам говорил и танцевал с ней!

ПРИДВОРНЫЙ. Не смею сомневаться. Ну что ж, пойдем.

ШУТ. Пойдем, пойдем, дядюшка, поищем нашу будущую королеву. Да не вешай ты нос: всему бывает конец. Невест у нас в королевстве не так уж много, и у каждой всего только по две ноги. работать — так работать!

Старый придворный и принц медленно и устало идут по просцениуму. Шут следует за ними, приплясывая и водя тростью по картонному башмаку, словно смычком по струнам скрипки. Они уходят, а шут останавливается у рампы и, аккомпанируя себе на воображаемой скрипке, поет песенку.

ШУТ.

Ну да ладно! Если не найдется ножки для хрустального башмачка, мы начнем примерять вот этот. (Высоко поднимает свой картонный башмак. В публику.) Не угодно ли, сударыни? (Убегает.)

Та же комната, что и в первой картине. Стол накрыт для завтрака. Золушка в большом фартуке стоит посреди комнаты с метелкой из перьев в одной руке и со своим хрустальным башмачком — в другой. Полдень. Часы бьют двенадцать раз.

ЗОЛУШКА. Двенадцать часов… Опять двенадцать! А вчерашнего вечера уж не воротишь, и все, что у меня осталось от него, — это мой хрустальный башмачок. Один… На

что он теперь! Разве только спрятать его и любоваться им потихоньку, когда никто не видит.

ЖАВОТТА (из комнаты справа). Золушка! Где моя гребёнка?

ГОРТЕНЗИЯ (из комнаты слева). Золушка! Туфли!

ЗОЛУШКА. Сейчас. сестрица Жавотта! Сейчас, сестрица Гортензия! (Прячет башмачок в карман фартука и бежит в комнату Гортензии.) Иду, сестрица Гортензия, иду!

МАЧЕХА (входит в комнату). Золушка! И куда только она девалась?! Опять её нет!

ЗОЛУШКА (выбегает из комнаты слева). Я здесь, матушка.

МАЧЕХА. Почему ты не поджарила хлеб? Все в городе уже обедать собираются, а у те6я еще и завтрак не готов.

ЗОЛУШКА. Нет, завтрак готов, матушка. Садитесь за стол. Я сейчас подам. (Ставит на стол блюдо.)

МАЧЕХА. Гортензия! Жавотта! Идите скорей. Все остынет.

Из своих комнат выходят Гортензия и Жавотта. Они растрепаны, небрежно одеты, вид у обеих заспанный и сердитый. Мачеха и дочки усаживаются за стол. Золушка им прислуживает.

ГОРТЕНЗИЯ. Золушка опять пережарила цыпленка. Есть нельзя!

ЖАВОТТА. Пережарила? А по-моему, — так не дожарила. Он совсем сырой.

ЗОЛУШКА. Как жалко! А я так старалась, чтобы хорошо вышло! Значит, убрать, сестрицы?

ГОРТЕНЗИЯ. Не надо!

ЖАВОТТА. Ладно уж! Оставь.

Обе едят с жадностью.

МАЧЕХА. Налей мне вина, Золушка! Что это у тебя руки дрожат? Провинилась в чем-нибудь? Что ты делала тут вчера вечером без нас?

ЗОЛУШКА. Ничего особенного, матушка!

МАЧЕХА. Ничего? Гм!… А позавчера?

ЗОЛУШКА. Тоже ничего.

МАЧЕХА. И третьего дня ничего?

Золушка молчит.

Так я и знала! Дармоедка! За эти три вечера, что мы были во дворце, можно было все чулки перештопать. Ну, чего ты стоишь? Гренки совсем остыли, подогрей!

Золушка наклоняется над очагом

ГОРТЕНЗИЯ. Сегодня все холодное!

ЖАВОТТА. И очень невкусное…

МАЧЕХА. Ну ладно, ладно, нечего привередничать! У меня для вас поваров нет. Подумаешь, три вечера погостили во дворце, отведали королевского пирожного да мороженого, и уже все им не по вкусу!

ГОРТЕНЗИЯ. "Погостили во дворце"!… Нечего сказать!

ЖАВОТТА. Ни с кем не потанцевали, ни с кем не поговорили!…

ГОРТЕНЗИЯ. А все вы виноваты!

МАЧЕХА. Я виновата?

ЖАВОТТА. А кто же? Одели нас во что попало…

ГОРТЕНЗИЯ. Никому не представили!