— Что такое? Что такое? — спрашивал он себя с множеством различных интонаций, как делают люди, удивление которых все более возрастает. После этого Пьеро вышел в сад и всю ночь бродил там, а его единственным спутником был лунный свет.

Уж и не знаю, что за сумасшедшая идея поселилась у него в голове, но, начиная со следующего утра, Пьеро окружил Цветок Миндаля самой тщательной заботой. Он каждый день ставил перед ней великолепный букет цветов, только что срезанных в дворцовой оранжерее, и как-то особенно поглядывал на юную принцессу, хотя она не обращала на него никакого внимания. Наш герой был так увлечен собственными переживаниями, да к тому же глядел только на принцессу, и потому иной раз не видел того, что делает. Он то ронял в суп сеньора Лисицино перечницу, то раньше срока убирал его тарелку. А один раз вылил королю на спину полный кувшин воды, пребывая в полной уверенности, что дает ему напиться. И, в довершенье всех этих бед, однажды во время десерта уронил кусок пудинга, облитого горящим ромом, прямо на парик главного министра. Это страшно развеселило короля, и пришлось срочно развязывать салфетку у него на шее, чтобы Его Величество мог посмеяться вволю, не опасаясь задохнуться от смеха.

— Смейтесь! Смейтесь! — ворчал сеньор Альберти. — Хорошо смеется тот, кто смеется последним.

Пробормотав эти слова угрозы, министр потушил парик и притворно засмеялся со всеми вместе. Но, как вы прекрасно понимаете, смеялся-то он сквозь зубы!

Королю хотелось, чтобы в его ссоре с принцем Азором было замешано все городское начальство, и он нарочно устроил в своем дворце бал и пригласил на него даже самых малозначительных военных и гражданских начальников.

Еще никому прежде не доводилось видеть столь блестящего общества. На Их Величествах были горностаевые мантии, усыпанные золотыми пчелками. На коронах, как звезды, сияли два огромных бриллианта. Бриллианты были такими тяжелыми, что головы короля и королевы буквально тонули в плечах. Они даже не могли повернуть шею. А когда в свете люстр и канделябров закружились сверкавшие золотом, алмазами и цветами пары, зрелище было таким великолепным, что просто нет слов, чтобы описать это великолепие! О эти богемские танцы, брызжущие жизненной энергией, темпераментом, грацией и изяществом!

В тот вечер Пьеро превзошел самого себя, и не раз король с королевой, не удержавшись, снимали короны, чтобы ничто не мешало им аплодировать своему любимцу.

Но, боже мой! Как преобразился Пьеро, когда пошел танцевать с принцессой! Надо было видеть, дети мои, что он выделывал!.. Одним прыжком пересекал он вдруг из конца в конец весь громадный танцевальный зал, а затем возвращался мелкими шажками, подпрыгивая, как птичка! Как жаль, что вы не видели, какие пируэты он исполнял, как вертелся волчком! Движенья Пьеро были столь быстрыми, что вся его миниатюрная фигура как бы начинала исчезать под легкой тканью и вскоре превращалась в едва различимый и, казалось бы, неподвижный белый туман… человека уже не было, а было какое-то облако! Но стоило Пьеро остановиться, как облако исчезало и вновь появлялся человек…

Все были в восторге. Всякий раз, когда наш герой исчезал и появлялся, король восклицал то со страхом, то с радостью:

— Ах! Где он??? Ах! Вот он!!!

Окрыленный своим успехом, наш герой решил увенчать свои достижения особенно большим прыжком. Но случилось так, что он зацепился за ногу сеньора Лисицино, и — ой-ой-ой! — главный министр растянулся во весь рост на полу. Парик его отлетел на двадцать шагов и, вращаясь, распространил такую тучу пудры, что все буквально ослепли.

Бедняга поднялся разъяренный, подбежал к парику, кое-как приладил его на затылке, схватил Пьеро за пуговицу камзола и злобно процедил сквозь зубы:

— Послушай, красавчик! Ты дорого заплатишь мне за это оскорбление!

— Как? Это снова вы? — с издевкой ответил Пьеро.

— Ах, так? Ты еще и притворяешься? — рассвирепел сеньор Альберти. — Не хочешь ли ты сказать, что сделал это нечаянно?

— Вот именно! — живо отпарировал Пьеро. — Обратное было бы ложью.

— Наглец!

— Тише, Ваше Превосходительство! На Вас смотрит король, и он может заметить, что парик ваш сидит криво.

Желая в этом удостовериться, главный министр быстро поднес руку ко лбу, и от этого движения пудра снова вздулась у него над головой.

— Послушайте! — произнес Пьеро, сделав шаг назад. — Не пылите… Вы хотите драться? Не так ли?

— На смерть!

— Очень хорошо. Для того, чтобы сказать такую простую вещь, вовсе не обязательно таращить глаза… Где мы встречаемся?

— В Зеленом лесу, на Круглой поляне.

— Прекрасно… Когда?

— В восемь утра. Завтра.

— Ждите, сеньор Лисицино.

Сделав пируэт, Пьеро отошел к двери, возле которой стоял Золотое Сердце. Молодой щитоносец, не без зависти наблюдавший, как наш герой танцевал с Цветком Миндаля, поставил кованый конец своей алебарды едва ли не на ногу Пьеро.

— Ну-ка, Пьеро, подпрыгни, — шепнул он.

Пьеро вскрикнул, словно от боли, и подскочил до самого потолка.

Видевшие этот скачок громко захлопали в ладоши. Король и королева от смеха свалились с трона, а их короны покатились через весь танцевальный зал, как колеса.

К счастью, придворные оказались на месте и поспешили подобрать головные уборы монархов.

Однако оставим придворных, дорогие дети, — ведь их работа в этом и состоит.

После танцев настал черед музыки. Оперные арии исполнялись самыми лучшими артистами Богемии. Но, несмотря на это, королеве не раз пришлось щипать своего венценосного супруга, несколько забывавшегося на троне.

После того, как музыкантам было воздано должное за их искусство, Цветок Миндаля, не дожидаясь просьб, спела сама. Ах, дорогие друзья, какое это было наслаждение — слушать ее свежий и чистый голосок, то звеневший малиновкой и соловьем, то звучавший томительно и печально, то взрывавшийся нотами веселья, яркими, как огни фейерверка!

Все были взволнованы. Королева рыдала. Золотое Сердце плакал, как дитя — не выпуская, однако, своей грозной алебарды. А король, пытаясь скрыть волнение, так сильно высморкался, что на следующий день пришлось чинить своды дворца, несколько пострадавшие от сотрясения.

Когда тишина, наконец, восстановилась, Его Величество шепнул королеве:

— А теперь пусть споют просто песенку.

— Что Вы, сир! Какую еще песенку?

— Вы же хорошо знаете, Ваше Величество, (что только песенки доставляют мне истинное удовольствие.

— Но, сир…

— Вы слышите? Я хочу песенку… Или Вы желаете, чтобы я рассердился?

— Успокойтесь, Ваше Величество, — проговорила королева, относившаяся к своему супругу, как к избалованному ребенку, и, повернувшись к группе меломанов, бескорыстных любителей музыки, произнесла:

— Господа, король желает, чтобы вы спели для него песенку.

Меломаны в страхе переглянулись, не зная, как поступить, ибо они считали песни признаком дурного вкуса.

Монарх начал нервничать. Но тут, раздвинув толпу, к трону подошел Пьеро.

— Сир, — произнес он с глубоким поклоном, — вчера вечером я сложил в Вашу честь небольшой ноктюрн под названием «Лунный свет». Не желаете ли вы его послушать?

— Желаю! — сказал король. — И сейчас же! Главный стольник взял гитару и, склонив голову набок, запел, красиво аккомпанируя себе на струнах.

Дорогие дети, я не сумею описать восторг присутствующих в зале. Король от удовольствия топал ногами, а придворные единодушно хлопали в ладоши.

Весь остаток вечера говорили только о мелодии, сочиненной Пьеро. Великие виртуозы Богемии один за другим покидали дворец, чтобы как можно скорее сочинить на эту тему вариации, которые вы, дорогие дети, когда-нибудь непременно услышите.

В полночь королевская чета удалилась в свои покои и легла спать. Но сон не шел, и тогда монарх со своей супругой, сидя на кроватях, во все горло принялись распевать прелестный ноктюрн. За этим занятием их и застало утро.

На следующий день, ровно в семь часов утра, сеньор Лисицино уже был на Круглой поляне в Зеленом лесу. Рядом с ним расхаживал старый генерал, искалеченный в боях так, что у него остались всего один глаз, одна рука и одна нога, да и то не полностью. Однако это не мешало ветерану держаться молодцом, подкручивать усы и гордо расправлять плечи при виде встречной блондинки. Они гуляли таким образом уже больше двух часов, когда генерал остановился и взглянул на часы.

— Сто тысяч алебард! — воскликнул он. — Уже девять! А белобрысого все нет… Не надул бы он тебя… Страсть как хочется знать, что течет у него в жилах — кровь или молоко?

— Скоро узнаешь, — отвечал главный министр, скрипя зубами. — Вот и он. Идет…

И сеньор Лисицино нервно сжал рукоять шпаги.