Тогда пусть живут, подумала я, искра жизни должна передаваться от рода к роду, колесо жизни должно вращаться, ибо так хотел Предок. Кто же знал, что ваша искра разгорится так ярко, дети Полудня? Хотела бы я знать: кто ее вложил в вас? Не фоморы ли, чудом дотянувшиеся из своего темного изгнания, заронили свое семя в наши земли? Вы так различны, но схожи в главном – вам всего мало, вы желаете все изменять.

– Говорят, что это Бог…

– От тебя я не ждала таких речей, мой Мирддин! Я знала многих богов и некоторых любила. Но того, кого люди зовут Богом, я никогда не встречала – ни в пределах земных, ни в звездных сферах, ни на Дороге Снов, ни в глубинах Тартара, где носятся вихри неупокоенных людских душ и бестелесных. Должно быть, это оттого, что его нет?

– Бывает, что и то, чего нет, появляется. Я тоже не видел его, но порой ощущал присутствие некоей силы, которую не мог объяснить. Ты знаешь, я видел слишком многое, и иногда люди удивляли даже меня.

– Просто вы живете так мало, что ваш разум не может с этим смириться, – жемчужный смех Нимуэ рассыпается туманами над темной водой. – Вот вы и придумываете всемогущих существ, которые следят за вашей судьбой. Я не говорю о тебе, мой чародей. Каково жить духу, заточенному в столь непрочную оболочку, каково быть смертным, Мирддин?

– Страшно. Удивительно. Непостижимо. Прекрасно, моя фея.

– Ты уйдешь, Мирддин, когда-нибудь и ты уйдешь навсегда в пределы, где я тебя не отыщу. Вот что страшно, чародей, вот что непостижимо. Знаешь ли присказку фейри – она как смертного полюбила? Это значит, сошла с ума. Я сошла, Мирддин.

– Не печалься, Нимуэ, пока я здесь, сейчас, а это значит – всегда. Для людей имеет смысл только сейчас.

– Я так не умею, Мирддин. Научи меня.

– Наверное, для этого тебе нужно стать человеком.

Мэй вошла без стука. Собственно, и стучать было не во что – двери, как и часть стены, испарились во время сражения с СВЛ. Но даже если бы на ее пути было три метра железобетона и броневой стали, она бы все равно вошла без церемоний.

Ее трясло, рука лежала на мече, она встала позади Фреймуса, который сидел в кресле, закрыв лицо руками. Она видела его худую шею, выпирающую из ворота новой рубашки – прежняя одежда его сгорела, когда он… когда…

Мэй закусила губу. Она миньон, она часть его, он ее мастер, он тот, кто призвал ее из тьмы нигредо, кто перековал ее сердце на огне философского камня, – как она может даже допускать тень такой мысли!

Но Зорич… Зорич, Андрей!

Фреймус медленно повернулся в кресле, отнял худые руки от костистого лица. Мэй остолбенела.

В уголках его глаза блестело, переливалось… Этого не может быть, потому что не может быть никогда.

Он плакал?! Господин ее, Фреймус жестокосердный, владыка всех темников?!

– Я не смог удержать его, Мэй, – сказал колдун глухо. – Ты все сама видела. Танец пламени захватил его, и я не смог. Может быть, если бы не нападение Ловцов… Я не все испробовал, Мэй, не все. И потерял его! Одного из вас. Когда я призвал вас, помнишь, что я сказал? Помнишь свое рождение, Мэй?

Она помнила. Чернота и ужас, тьма без просвета, без надежды, выпивающая ее по капле, отнимающая все чувства, пока не осталась лишь жалкая точка самосознания, а после расточилась и она – и разрыв, провал в небытие, из которого ее вырвал ослепительный свет, и слова мастера:

«Отныне я ваша семья, а вы моя, мы связаны узами крепче кровных, в нас горит один огонь, нас сжигает одна страсть…»

– Это хуже, чем с Виолеттой, – продолжил колдун. – Она погибла в бою, мгновенно, разрыв связи был очень болезненным, но скоротечным. А сейчас… – Он посмотрел на руки, будто увидел их впервые. – Мне пришлось погасить его самому, понимаешь, Мэй? Того, кого я создал, в ком зажег пламя новой жизни. Иначе бы он уничтожил все, он бы разрушил Врата Фейри.

– Значит, дело во Вратах? – качнулась Мэй. – В плане?

– Дело в том, что я своими руками погубил одного из своих сыновей! – резко сказал Фреймус. – Что значат твои чувства, твоя боль, в сравнении с моей?

Он встал, навис над ней, схватил за плечи, и Мэй почувствовала его жар сквозь ткань. Теперь в этом жаре была и частица пламени Зорича. Глаза его, властные, покоряющие, столкнулись с ее глазами.

– Я слышу твою боль, Мэй, не забывай об этом, твои сомнения и страхи ведомы мне как никому! То, что ты сейчас чувствуешь, – жалкое подобие бури, разрывающей меня! Не смей обвинять меня, Мэй Вонг! И никогда больше не сомневайся во мне!

Он оттолкнул ее, рухнул в кресло. Потер виски.

– Пламя играет с нами, разжигает чувства. Держи его, Мэй, не позволяй искушать, не иди по пути Андрея. Когда напали Ловцы, ты ведь поддалась ему. Это уберегло твою жизнь, но открыло путь зову пламени. Теперь оно будет взывать к тебе сильнее, чем прежде. Не забывай, кто ты, Мэй.

Девушка молчала. Колдун выдохнул, сжал до скрипа подлокотники кресла.

– Ловцы никак не успокоятся, – сказал Фреймус уже совсем другим тоном. – Не предполагал, что эта лиса решится на такую глупость, она казалась умнее. На что они рассчитывали? На свои зеркальные артефакты? Глупцы, в мире нет материи, способной устоять перед пламенем камня! Даже щит из чистого атласита исчезнет под его напором. Ничтожества! Они похитили клона – наверное, решили, что это Дженни Далфин. Она нужна мне, Мэй. Немедленно. Я не закончил с ней, возможно, с ее помощью удастся взять Видящую под контроль.

– Я сорву остров Ловцов с его основания и утоплю в Океане Вероятности, – сказала Мэй. – Ни один Ловец не останется в живых, мой господин.

– Можешь взять «Дагон», – кивнул колдун.

– Мастер, зачем? – удивилась Мэй. – Лучше я сама, они только будут тормозить меня.

– Не переоценивай себя, – сказал Фреймус. – Не разжигай пламя слишком ярко, иначе оно сожжет тебя. Возьми «Дагон».

Она вышла из остатков кабинета, где за черным столом вороном замер Альберт Фреймус. Не чувствуя ног, не ощущая рук, она плыла чистым духом по разрушенным коридорам, не отвечая на приветствия стражи – после нападения посты стояли через каждые сто метров, техники спешно монтировали системы кругового видеонаблюдения, устанавливали датчики движения, объема, детекторы веса и прочую ерунду. Как будто это сможет остановить Ловцов, способных мгновенно перенестись в любую точку Авалона. Нет. Остановить СВЛ может только смерть, смерть от ее руки, которую примет каждый из Ловцов. И она не будет милосердна, она не подарит им кончину без мучений.

Она нашла капитана Сингха на пристани. Запрокинув голову, он наблюдал, как монтируют дополнительные артустановки на носу корабля.

– Вы закончили ремонт повреждений?

Сингх кивнул.

– Пришлось снять блоки с «Элигора», – сказал капитан. – Лучше иметь один боеспособный корабль, чем два бесполезных. Теперь «Дагон» готов выполнить любую задачу. Сейчас ставим пушки…

– Когда монтаж будет закончен?

Сингх задумался:

– К вечеру.

– Начинайте загрузку, – распорядилась она. – Под завязку. Мне нужны все танки, тяжелая техника, спецтехника. В том числе термобарические заряды.

По смуглому лицу капитана проскользнула тень изумления, но он был слишком опытен и, в отличие от бесславно погибшего капитана Мак Кормика, не первый год работал на Фреймуса, поэтому позволил себе лишь короткую реплику, в которую, впрочем, вместил все допустимое сомнение и удивление:

– Госпожа Вонг?

– Цель – остров Ловцов, возьмите кого-нибудь из «рыжиков», они проведут корабль. Директива «Альфа», протокол «Геноцид».

Масуд Сингх коротко кивнул, взялся за рацию. Мэй бегом поднялась по трапу, прошла на командную палубу – она не могла сейчас оставаться в тесной каюте. С ненавистью посмотрела в безмятежное море, лазурное и невинное. Ее тошнило этой красотой пополам с черной желчью, переполнявшей сердце. Ловцы убили Андрея! Если бы они не напали, мастер смог бы обуздать его пламя, смог бы вернуть его, и тогда она была бы вместе с ним!

Ее братья и сестры стучались к ней, взволнованные, встревоженные, они хотели знать, что же случилось с Зоричем, но Мэй закрылась, завернулась в багровую тьму, не желая ни с кем говорить. Она хотела убивать.

Шхуна Лекарей оказалась ходкой посудиной. Роджер и не ожидал, что Океан Вероятности пропустит их, отобрав всего двое суток. Утром третьего дня они уже были в Бискайском заливе. Радио в рубке, бесполезное на Авалоне, ожило, команда свернула паруса, застучал дизель, и шхуна направилась к берегам Франции.

Первый неприятный сюрприз ждал их на подходе к Сен-Назару – оказывается, порт был закрыт «ввиду угрозы террористического нападения». Порт Ла-Боль тоже. Всем судам предлагалось проследовать в порт Бреста, что означало для них крюк в добрые две сотни морских миль.