И Тобби и О’Скалли пришлось немало потрудиться, прежде чем они сумели уговорить Скока отбросить прочь все сомнения.

Джон Дулиттл тоже в ту ночь уснул не сразу. Сначала он лежал в постели и думал о делах птичьей оперы, о цирке и о прочих ежедневных заботах. И вдруг он услышал, что собаки в коридоре затеяли разговор. Он сел не постели и прислушался. Удивительно простая мысль о том, что собачья жизнь принадлежит собакам, поразила доктора.

Следующим утром доктор позвал к себе сову Бу-Бу, которая вела все счета, и очень долго о чем-то с ней советовался. Затем он собрал у себя в фургоне весь свой цирк.

По его просьбе пришли даже животные. Конечно, слон, лев и леопард в фургоне уже не поместились, они стояли на лужайке у входа и наблюдали за происходящим через открытую дверь. Только теперь Джон Дулиттл увидел, как сильно поредели ряды его артистов. Зверей оказалось намного больше, чем людей.

— Мы с вами хорошо поработали, — сказал доктор Дулиттл, — и уже можно пожинать плоды.

Хрюкки тут же мечтательно прищурился и прошептал:

— Плоды — это хорошо, плоды я люблю…

— Помолчи, не мешай слушать, — одернула его Крякки. — По-моему, доктор сейчас скажет нам что-то важное, иначе он не стал бы всех собирать.

А Джон Дулиттл тем временем продолжал говорить:

— Вы знаете, что в нашем цирке ни у кого не было жалованья, но вся прибыль делилась среди артистов, и каждый получал то, что зарабатывал. А теперь подумайте сами: разве звери и птицы не помогали нам? Разве публика не выкладывает денежки за то, чтобы посмотреть зверей на арене цирка и в зверинце? Разве «Пантомима из Паддлеби» не принесла нам барыши? А теперь еще птичья опера дает нам хороший доход. Вот поэтому мне кажется, что будет справедливо, если и звери получат свою долю.

— Господин доктор, — затрубил вдруг слон, — я плохо понимаю человеческий язык, а дело здесь, как видно, непростое. Не могли бы вы повторить все по-слоновьи?

Доктор повторил свою речь по-слоновьи, а среди артистов-людей и артистов-зверей уже разгорелись споры.

— Да зачем им деньги? — говорили одни. — Не успеют они выйти с кошельком на улицу, как их тут же ограбят.

— О’Скалли не так-то легко ограбить, — возражали им другие.

— А остальных? — не унимались те, кто не хотел делиться со зверями.

— А остальные положат деньги в банк.

— В банк? Да кто им откроет счет?

— Есть один банк, — вмешался в спор доктор Дулиттл, — который уже согласен открыть счет любому из наших животных и выдать им чековые книжки.

— Но я же не умею писать! — хрюкнул поросенок. — А на каждом чеке надо ставить свою подпись.

Он уже видел, как входит в овощную лавку, набирает полную корзину всяких вкусностей и не может расплатиться из-за собственной неграмотности. От обиды Хрюкки едва не заплакал.

— Не хнычь, — сказала ему сова. — Люди придумали такую умную штуку, как доверенность. Ты доверишь доктору подписывать чек и получать деньги вместо тебя.

— А я думаю, что деньги вам вовсе не нужны, — возражала Крякки. — Вы их тут же растратите на пустяки.

Споры продолжались, и, так как к согласию никак не могли прийти, решили голосовать. Голосовали, конечно, только люди. Против были кассир и билетер, а Джон Дулиттл, Мэтьюз, Теодора и Фред из зверинца — за.

Вечером, сидя за ужином, доктор Дулиттл рассуждая;

— Мало ли что со мной может случиться! А так у вас будут деньги. Говорят: деньги делают человека. Я всегда считал и считаю до сих нор, что деньги — это плохо. Но также плохо, когда в кармане пусто. Давайте теперь проверим, может, люди станут больше уважать тех животных, у кого есть собственный счет в банке. Если меня кто-то ударит на улице, я могу подать на наглеца в суд. И в то же время люди беспрестанно раздают пинки животным. Если у вас будут деньги, вы можете нанять адвоката и наказать грубияна по закону.

— Да какой адвокат согласится? — встрепенулась Крякки.

— Эти крючкотворы согласятся на что угодно, лишь бы им хорошенько заплатили, — засмеялась сова Бу-Бу.

— Я уже нашел адвокатов, — сказал доктор, — которые готовы защищать вас в суде и распоряжаться вашими деньгами по доверенности.

О’Скалли ухмыльнулся.

— Насколько я понимаю, доверять можно только тому, кому веришь. А я верю только доктору Дулиттлу и еще немножко Мэтьюзу.

— Верно, — поддержала его Крякки. — Мы все дадим доверенность на распоряжение нашими деньгами господину доктору.

На том звери и порешили. А через несколько дней прибыль от цирка разделили, деньги зверей положили на счета в банке, и каждый из них получил чековую книжку.

Больше всех радовался Хрюкки. Он то и дело подбегал к сове и спрашивал:

— Бу-Бу, ну-ка скажи, пожалуйста, сколько у меня денег в банке?

— Пятьдесят три фунта восемь шиллингов и пять пенсов, — терпеливо отвечала сова.

— Пятьдесят три… восемь… пять… — мечтательно повторял поросенок, но через пять минут мудреные числа вылетали напрочь из его головы, и он снова бежал к сове.

— Бу-Бу, пожалуйста… — Все повторялось снова.

Но самое плохое было то, что Хрюкки окончательно зазнался. Он даже стал вести себя невежливо с другими представителями рода поросячьего. При встрече с сородичами он задирал пятачок и хрюкал:

— Ведите себя повежливее со мной, деревенщина, а не то я скажу своему адвокату и он подаст на вас в суд.

Больше всех денег получил О’Скалли — доктор положил на его счет и ту кругленькую сумму, которую ему прислал господин Пулен.

Крякки поначалу расстроилась — ну к чему ей были нужны деньги? Но потом она поразмыслила и сказала себе: «Доктор все равно размотает свою долю. А у меня денежки целее будут. По крайней мере, когда он снова окажется без гроша, мы сможем на мою долю вернуться в Паддлеби».

Впервые в истории и, наверное, впервые в сказках звери получили деньги и могли тратить их, как им заблагорассудится. По правде говоря, доктор в душе был согласен с Крякки: он тоже считал, что звери потратят денежки в мгновение ока, но ему было очень любопытно посмотреть, что же выйдет из всей этой затеи. И даже если бы звери потратили все до последнего пенса, и то нельзя было бы сказать, что они неразумные животные. Сколько людей делают то же самое, проматывают огромные состояния, а окружающие продолжают считать их вполне разумными существами. Возможно, мотовство — черта чисто человеческая.

Вечером того же дня, когда звери получили чековые книжки, доктор допоздна задержался в театре. Ужин уже остывал, поэтому звери сели за стол без доктора. Разговаривали только о деньгах.

— Что ты сделаешь со своими деньгами, О’Скалли? — спросила пса белая мышь.

— Пока еще не знаю точно, — ответил О’Скалли, — но кое-что на примете у меня уже есть. Ты даже не представляешь, сколько бродячих собак умирает на улицах Лондона от голода. Я уже давно подумываю открыть ночлежку для бездомных, чтобы туда мог прийти любой сирота и любой бродяга и получить там кость, миску супа и подстилку на ночь. И чтобы никто не спрашивал, кто ты, откуда. Терпеть не могу праздных вопросов! Я уже говорил об этом с доктором Дулиттлом. Он обещал помочь.

— И кто тебя тянул за язык? — набросилась на О’Скалли Крякки. — У нас уже есть приют для престарелых лошадей, мы на него потратили кучу денег.

— Но теперь-то я потрачу свои деньги! — не сдавался О’Скалли.

— Ты же знаешь доктора, — продолжала сетовать Крякки, — он ухватится за твою мысль и из доброты намнет тратить свои деньги. Бу-Бу говорит, что доктор Дулиттл сейчас богат. Ну и что с того? Помяните мое слово — не за горами тот день, когда он снова окажется без гроша. И вот тут-то мы ему поможем. Поэтому пусть все ваши денежки лежат в банке, не трогайте их, берегите!

— Но доктор сказал, что мы сами заработали эти деньги, — хрюкнул поросенок. — Значит, они наши.

<— Без доктора ты не заработал бы и ломаного гроша! — ухнула с камина сова. — Люди, чтобы сберечь деньги, пускают их в оборот, занимаются торговлей.

— Вот это по мне! — перебил Хрюкки и звонко шлепнул себя копытцем по груди. — Что может быть лучше торговли овощами? Я открою на свои деньги овощную лавку и половину от прибыли буду отдавать тебе, Крякки, чтобы ты хорошенько кормила доктора.

— Боже! Что ты затеял! — всплеснула крыльями Крякки.

— А почему нет? — не сдавался Хрюкки. — У меня хватит денег, чтобы скупить все вилки капусты на Лондонском рынке. Я самый богатый поросенок в Англии.

— Ты самый глупый поросенок в мире! — сердито крякнула утка. — Как только ты откроешь лавку, то сразу же сам слопаешь все овощи, и нечего будет продавать.

Звери еще долго пререкались за ужином, но так ни до чего и не договорились. Да оно и понятно: трудно было ожидать, что кто-то откажется от тех удовольствий, которые можно получить за деньги.