Туппа застыла, взмыв в воздух. Затем клюв ее горестно раскрылся, а из глаз брызнули слезы.

— Будет, будет, душечка, — бросился к ней Крепыш и принялся ласково похлопывать свою подругу по крылу.

— Что я такого спросил? — опешил Копуша. — Я вовсе не хотел ее обидеть, честное слово…

Но Туппа уже опустилась на ледяной пол. Ее грудка судорожно вздымалась от рыданий.

— Пустяки, — отмахнулся Крепыш.

— Пустяки?! — взвизгнула Туппа и, подскочив к мужу, отвесила ему тяжелую оплеуху. — Ты называешь это пустяками? Наш единственный сыночек покидает родной дом, а для тебя это пустяки?

— П-покидает? — пролепетал совершенно ошарашенный Копуша.

— Да! Сразу после того, как молодой тупик научится летать, он улетает навсегда. Навсегда! Улетает! — прокричала Туппа и снова зарыдала.

— Но я не хочу ждать! — заголосил маленький Крепышонок. — Я ничего не боюсь! И вообще, я же вернусь! Скоро я прилечу обратно, и буду вас навещать… и все такое.

— Так все говорят! — еще громче заплакала Туппа. — Но никто не возвращается… Правда, Крепыш?

— Ну, вообще-то, ты права. Мы, тупики, слишком тупые, чтобы найти дорогу к родительскому гнезду, — честно ответил отец.

Туппа заморгала, пытаясь стряхнуть слезы, и вдруг испуганно вытаращила глаза. Теперь она с ужасом смотрела в угол своего ледяного гнездышка.

— Что это там такое… откуда взялась эта… эта куча грязных перьев?

— Глаукс! — пробормотала Гильфи.

— Позвольте мне все объяснить, — вышел вперед Сорен. — Это всего-навсего старая пещерная сова. Она немного не в себе, поэтому нам поручили доставить ее в обитель Глауксовых сестер на остров Полноводный.

Туппа сделала осторожный шажок в сторону Вислошейки и внимательно уставилась на нее. Потом обошла старуху кругом, словно хотела изучить со всех сторон. Секунду спустя Туппа шлепнулась на ледяной пол рядом с «кучей грязных перьев» и попросила:

— Крепышонок, дорогой, принеси мне небольшую рыбку.

— Что значит — небольшую? — немедленно заинтересовался Крепышонок. — Маленькую, что ли? Небольшая — это маленькая, а большая — немаленькая?

— Закрой клюв и принеси мне рыбу! — прикрикнула мать.

— Ладно, ладно. Не стоит попусту ерошить перышки, мамаша, — ответил сынок и тихонько прошептал: — Скорее бы свалить отсюда!

Он принес матери рыбу, и Туппа тут же принялась угощать Вислошейку, ласково приговаривая и объясняя, как ей следует есть:

— Вот так, дорогуша, очень хорошо. Головой вперед, хвостиком назад, все тупики так делают. Да-да, и глазки тоже скушай, это же самое вкусное! Ни в коем случае не выплевывай глазки, милая. Это же просто щекотики в животике, верно? — Туппа подняла голову и умоляюще посмотрела на мужа: — Давай оставим ее у себя?

— Но… она же не птенец, — возразил Крепыш.

— Зато миленькая и такая послушная. Смотри, она и глазки съела, не капризничала, — возразила его супруга.

— Я всегда ел рыбьи глаза и никогда не капризничал! — обиженно заявил Крепышонок и ревниво посмотрел на Вислошейку.

— Пожалуйста, милый, можно я ее оставлю?

— Ты… Ты хочешь променять меня на эту старую лохматую сову?! — заорал Крепышонок. — Ну и пожалуйста! — С этими словами он подскочил к краю ледяного гнезда и замахал крыльями.

— Он летит! — закричал Крепыш. — Посмотри, он улетает! Самый простой способ выгнать птенца — это побольнее его обидеть.

— Ты прав, дорогой. Это всегда действует, — сладко проговорила Туппа.

Друзья растерянно переглянулись.

— Но мне показалось, будто вы не хотели, чтобы он улетал, — смущенно пробормотал Сорен. — Вы же только что плакали!

— Когда? — переспросила Туппа.

— Да только что! — закричала Гильфи. — Минуту назад вы рыдали и не хотели отпускать Крепышонка.

— Ах, да. Я такая взбалмошная, правда? Но мне бы очень хотелось оставить себе эту лохматую старушку.

— Я была бы только рада, — процедила Отулисса.

— Нет, это невозможно, — решительно заявил Сорен. — Мы обязаны выполнить приказ и доставить ее к Глауксовым сестрам.

— Ну что ж, — протянула Туппа, — думаю, в следующий сезон я сумею отложить новое яйцо. Вы знаете, мне бы хотелось, чтобы на этот раз у нас вылупилась старушка. Сними проще, чем с молодняком. Никаких грубостей, никаких капризов.

— Зато птенцы забавные, — возразил Крепыш.

— Вот именно! — кивнул Сорен. — Я уверен, что маленький тупик придется вам по вкусу куда больше, чем старая косматая пещерная сова.

— По вкусу?! — испуганно заверещала Туппа. — Но я не собираюсь есть своего будущего птенчика! И пещерную сову тоже. Какой ужас, какая жестокость!

— Успокойтесь, мадам, — попытался оправдаться Сорен. — Я не имел в виду ничего подобного. Это просто такое выражение…

— Выражение? Что значит «выражение»? — встрепенулась Туппа.

— Наверное, это такая рыба, которая водится в Южных водах, — пришел ей на помощь супруг.

«Глаукс Милосердный! Опять двадцать пять!» — с тоской подумал Сорен.

— Я устала, — призналась Гильфи, когда друзья пролетали над Ледяными проливами. — Я совершенно и абсолютно измотана.

— С чего бы это? — удивился Сорен. — Ветер попутный, да и летим мы всего минут пять, не больше.

— Что такое «минута»? — передразнила Гильфи. — Что значит — «выражение»? Что это? А это? Вот от этого я и устала. Я бы, наверное, умерла, если бы мы задержались там еще хоть на мгновение. Я вообще не понимаю, как такие глупые птицы умудрились выжить как вид?

— Вообще-то, ум бывает разный, — ответил Сорен.

— Как и глупость, — фыркнула Гильфи.

— Не совсем. Если бы нам с тобой пришлось жить в Ледяных Проливах, мы были бы настоящими тупицами. Гораздо глупее самого глупого тупика. Ты умеешь ловить рыбу в океане? А искать ледяные пещерки в скалах, чтобы устроить там гнездо?

— Это аргумент, — задумчиво кивнула Гильфи.

— Как лететь до Ледяного Кинжала? — перешел к делу Сорен.

— Прямо на север. Ночь стоит ясная, так что мы без труда заметим Кинжал. Эзилриб говорил, что он торчит из моря Вечной Зимы, как острое лезвие.

— Теперь понятно, откуда у северных сов ледяные мечи, — пробормотал Сорен.

— Угу, — ухнула Гильфи.

На Ледяном Кинжале друзьям предстояло разлучиться. До сих пор Сорен с Гильфи на все задания летали вместе, но теперь их путь лежал в разные стороны. Ничего не поделаешь, дело есть дело, тем более что Эзилриб каждому дал задание по силам и способностям.

— Хей-хо, внизу Ледяной Кинжал! — заорал Сумрак.

Огромное зазубренное ледяное лезвие выступило из воды, пронзив черноту ночи.

Сорен подлетел к летевшему впереди Сумраку и присмотрелся.

— Ничего себе! — потрясенно прошептал Сумрак. — Говорят, он никогда не тает, поэтому из него и делают самые острые и прочные ледяные мечи. Эх, Сорен! Вот бы нам заполучить такие мечи, уж мы бы таких дел наворотили!

Все знали, что Сумрак помешан на оружии, сражениях и войне. Он был великолепным бойцом и мог сражаться чем угодно: боевыми когтями, горящей веткой, острым клювом и не менее острым языком.

Сумрак на лету сочинял такие обидные дразнилки, от которых вражеские совы теряли равновесие и камнем падали на землю. Сама мысль о таком могучем оружии, как ледяной меч, сводила Сумрака сума.

Сорен живо представил себе, какая буря сейчас бушует в мускульном желудке его отважного друга: «Наверное, у него там все так и пляшет от волнения!»

Чем ближе подлетали совы, тем невероятнее казалась стоящая перед ними задача. Как они смогут приземлиться на это сверкающее ледяное лезвие?

Но страхи их оказались напрасными. Возле вершины Кинжал опоясывал узкий ледяной карниз, похожий на гарду меча. Вот на него-то и опустились усталые путники.

Ветер хлестал ледяное лезвие, холодно сверкавшее в лунном сиянии, и Сорену на миг показалось, будто над бушующим морем огромный кинжал вздымает какое-то невидимое морское создание. Он даже представил себе острые когти, впившиеся в ледяной эфес.

Было непостижимо, как северные совы могут делать свои маленькие мечи из этого огромного монолита. На вид Ледяной Кинжал был совершенно неуязвим.

«Говорят еще, что на свете нет оружия острее и прочнее ледяного меча, который даже в огне не тает…»

Разволновавшийся Сумрак не мог спокойно сидеть на карнизе и возбужденно летал вокруг ледяного эфеса. Глаза его горели лихорадочным огнем:

— Ага! Я вижу трещинки… Здесь они и откалывают себе лезвия. Глаукс Великий, ну и острые же края! Да вы только поглядите!

— Довольно, Сумрак! Вернись на место, я хочу сказать несколько слов перед расставанием, — приказал Сорен.

Подождав, он обвел глазами своих друзей и произнес: